— Ну что ж, Раиса Максимовна, — официальным тоном произнёс Михаил Сергеевич. — Наш второй этап коммунальных квартир, я думаю, завершён. Пора строить суверенное гнёздышко, заключив договор с союзным государством по принципу взаимовыгодной заинтересованности.
Тут неожиданно раздался такой грохот в дверь, что оба вздрогнули. Михаил Сергеевич быстро схватил подушку и накрыл ею домашний сейф, усевшись сверху и поджав под себя ноги.
— Кто там?! — испуганным голосом спросила Раиса Максимовна.
— Гости пришли! — раздался из-за двери громовой голос Вовчика Железо. — Открывайте! Разговор есть!
Раиса Максимовна поправила волосы, запахнула халат и внимательно посмотрела на Михаила Сергеевича: надёжно ли прикрыты подушкой их потенциальные кухонька и ванная. Едва она отодвинула защёлку, как дверь широко распахнулась, и в комнату хозяином вошёл Вовчик Железо. Раиса Максимовна отскочила и посмотрела на мужа. Тот сидел, будто колом подавился.
Вовчик внимательно осмотрел комнату и уставился на Михаила Сереевича. Тот попытался проглотить кол, но неудачно.
— Что, господа Гробачёвы, — рявкнул непрошеный гость, — решили осуществить собственный перестроечный лозунг: «К 2000-ому году каждой семье отдельную квартиру» в единоличном порядке?
Раиса Максимовна испуганно смотрела на мужа, восседающего на подушке, как китайский император. Михаилу Сергеевичу вдруг показалось, что драгоценные банкноты под ним зашевелились.
— Они отделяются! Вы только посмотрите на них: они отделяются! — воззвал к кому-то Вовчик Железо, хотя смотреть на господ Гробачёвых, кроме него самого, было некому. — Отдельную квартиру они захотели! Устроили мне тут Беловежскую Пущу! — грознее прежнего рявкнул Вовчик. — А вот это вы видели?! — он смачно скрутил из своей лапищи огромный кукиш и показал поочерёдно перепуганной чете, жаждущей отделиться. — Если ещё будут какие-то поползновения… — Вовчик, сделав лёгкую перестановку пальцев, превратил кукиш в огромный кулак размером с кувалду и снова показал его поочерёдно чете Гробачёвых, — будете иметь дело со мной персонально. Всё ясно?
Михаил Сергеевич кивнул.
— Но позвольте! — опомнилась Раиса Максимовна. — Мы покупаем эти метры у Пелагеи Ниловны на законном основании. Мы привлекали юриста.
— Вы меня забыли привлечь! Здесь я вам закон! И юрист с нотариусом в одном лице! И приведу закон в исполнение тоже я! — рявкнул юрист-универсал. — Усекли?!
По лицам супругов Гробачёвых Вовчик понял, что они усекли.
— И чтоб не вякали у меня больше! Кранты! — заключил свои вливания рассерженный гость. Он ещё раз весомо зыркнул на китайского императора с супругой и, не прощаясь, вышел.
В комнате Гробачёвых повисла тяжёлая пауза.
Когда прошла первая волна шока, Раиса Максимовна посмотрела долгим взглядом на мужа, устремившего в задумчивости свой потухший императорский взор в пол, и сказала:
— Ми, теперь ты понял свою основную ошибку в декабре девяносто первого года?
Жив курилка!
В один раннесентябрьский вечер Татьяна возвращалась домой в приподнятом настроении: она продала сегодня шесть утюгов — невероятная удача! Дачники, вернувшиеся в городские квартиры, не стали тащить с собой перегоревшие утюги, а раскошеливались на новые. Да и в учебных заведениях начинались занятия, приезжие студенты обзаводились своим хозяйством.
Войдя в прихожую, Татьяна услыхала необычные, но, вместе с тем, знакомые ей постукивания и переливы, выводящие мелодию. В радостном предчувствии она распахнула дверь комнаты: так и есть — Борис Николаевич играл на ложках!
— Папка! — широко, по-ёлкински улыбнулась Татьяна. — По какому такому случаю праздник?
— А вот по такому! — в тон дочери ответил Борис Николаевич, продублировав её улыбку. — И случай есть, и праздник есть, — лукаво и загадочно сказал он, выдав особенно заковыристое коленце.
Татьяна села на стул напротив отца. Она особенно любила его в такие минуты. Любила смотреть, когда он вот так был весел и играл на ложках. Дома ложки были сувенирные — деревянные, расписные, настоящая Хохлома. Их конфисковали. Сейчас отец играл на обеденных мельхиоровых, но всё равно получалось здорово. Прикрыв от удовольствия глаза и блаженно улыбаясь, он то выигрывал рулады на ладони, то стукнет о локоть, то переходил на колени, не забывая про пятки.
Татьяна любовалась отцом, и он щедро ей это позволял. Вот Борис Николаевич сделал заключительный пассаж, снова лукаво взглянул на дочь и поманил пальцем:
— Ну-ка, иди сюда…
Он подошёл к своей кровати, опустился на колени, потом на четвереньки и снова молча поманил дочь. Та, недоумевая, проделала то же самое.
— Глянь-ка, чё у нас есть-то, — проговорил Борис Николаевич и жестом фокусника приподнял свисавший с кровати край покрывала.
Татьяна заглянула под кровать. Радостный вопль вырвался из её груди: там, в подкроватном полумраке стояли ящики с шампанским!
— Папка! — завопила она. — Живём!
— Живём, Танюха! — завопил в тон ей Борис Николаевич.
Оба нырнули под кровать и, ликуя, не могли оторвать взгляда от своего спасения. И не только своего.
— Где достал? — деловито осведомилась Татьяна, когда прошла первая волна ликования.
— Э-э-э, места надо знать, — снова лукаво ответил Борис Николаевич.
— Да ладно, раскалывайся уж.
— Вовчик этот, Железо который, достал.
— Папка, мы с ним по гроб жизни не рассчитаемся.
— А чё нам с ним рассчитываться-то? — невозмутимо удивился Ёлкин. — Махнём в свой девяносто восьмой, и поминай как звали.
— Эх, махнём, — мечтательно вздохнула Татьяна. — Даже не вериться, что мы когда-нибудь выберемся из этого ада.
— А шампанское-то французское, — Борис Николаевич любовно похлопал по коробкам. — Говорит, то ли приём, то ли презентация какая-то была во французском посольстве. Вот он и того… презентовал сам себе часть угощения, понимаешь, — рассмеялся Ёлкин.
— Ох, папка, как бы нам это французское опять беды не наделало, — тревожно заметила Татьяна.
— Где же мы нашего-то достанем? Тем более в таком количестве…
— Ба-атюшки, вы чего это под кровать-то забрались? — услышали они вдруг за своими спинами удивлённый возглас Наины Иосифовны.
За беседой отец с дочерью не услышали, как она вошла в комнату. Борис Николаевич приставил палец к губам: «Тц-ц!» Татьяна понимающе кивнула.
— Да мы тут, мам, теннисный мячик ищем, закатился куда-то, — сообразила Татьяна.
— Нашли?
— Не-а. Ладно, потом поищем, — Татьяна быстро встала с четверенек.
Из-под кровати Борис Николаевич выполз ещё самостоятельно, но подняться на ноги смог только общими усилиями жены и дочери.
— А я сегодня шесть утюгов продала! — похвалилась Татьяна.
— Так мы сегодня просто миллионеры, понимаешь! — воскликнул Борис Николаевич.
— Устроим пир на весь мир! — поддержала его дочь.
— Устроим!
Борис Николаевич схватил ложки и выдал такие коленца, что мать с дочерью ахнули и обрадованно переглянулись: у отца снова появился вкус к жизни.
Бориса Ёлкина собирают в колхоз
В сентябре у Бориса Ёлкина-младшего начались занятия в институте. В первый же день, вернувшись домой, он с порога объявил:
— Ма! Ба! Дед! У нас какие-то новые предметы ввели — свихнёшься! Вы только послушайте, мне их и не выговорить… — он достал тетрадь с расписанием занятий и стал по слогам читать: — «ди-а-лек-тический ма-те-ри-ализм». Это что такое? «История КПСС-КПРФ». Это чего, мы историю зюзюкинской партии, что ли, изучать будем? А вот ещё смешнее: «полит-экономия социализма». Это чего такое?
— Тебе будут вдалбливать, что плановое хозяйство при коммунистах гораздо лучше, чем рыночные отношения при гнилом капитализме, — ядовито сказала Татьяна.
— Это как же? — не понял Борис. — Это их-то экономика с их классными товарами?! И наша, с пустыми полками?!
— Угу. И тебе профессора это будут научно обосновывать.
Борис-младший недоверчиво посмотрел на мать, на деда, тяжело молчавшего, и, уже не так уверенно, продолжал:
— А пятикурсникам ввели какой-то «научный коммунизм». Это чего?
— А уж этого тебе вообще никто объяснить не сможет! — вспылила Татьяна и зверски посмотрела на сына.
Несчастный студент хотел ещё что-то спросить, но удручённо удалился в свой угол за перегородкой.
Ещё через две недели Борис пришёл с известием:
— Ма! Ба! Дед! Нас в колхоз отправляют до конца октября. Сказали, картошку собирать будем.
— Ни в какой колхоз ты не поедешь! — категорично заявила Татьяна. — Мы достанем справку, что у тебя какое-нибудь хроническое заболевание, и тебя освободят.
— Справку?! Освобождение?! — взревел Борис Николаевич. — Освобождение от колхоза?! Да я, когда был студентом… Да я на стройке…
