Сидя на холодном подоконнике, Кирилл в который раз вспоминал эту ужасную операцию.
Как только Жуков попросил его пустить наркоз, Кирилл прижал маску к лицу пациента, который был спокоен и стар, и открыл вентиль. Только открыл он его немного больше, чем следовало. Ему стоило большого труда спокойно стоять и смотреть, как Жуков ловко орудует скальпелем, разрезая дряхлый живот пациента. Кирилл знал, что от калипсола умирают не сразу, но все равно с муками наблюдал, как подрагивают веки оперируемого и бледность постепенно разливается по его лицу.
Раздался пронзительный писк – Кирилл не понял сперва, откуда он доносится. А потом, как сквозь туман, увидел хлопочущего вокруг стола ассистента, всего опутанного проводами «электрошока», и услышал, как из-под толщи воды, голос хирурга, срывающийся на фальцет:
– Мы его теряем!
В голове у Кирилла что-то щелкнуло, и наступил момент ослепительной ясности и мертвой тишины, в которой он стоял и с постепенно нарастающим ужасом смотрел на запрокинутую голову и торчащий кадык человека, которого он убил.
Кирилл потерял равновесие и полетел в пропасть ада, в котором дрожала и корчилась его умирающая душа. Со дна этой пропасти он услышал:
– Нашатырь, пожалуйста. Где вы таких детей находите для работы в операционной, я не понимаю...
* * *
Выйдя из кабинета Штейнберга, Лямзин облегченно вздохнул. Он шел по коридору и не мог поверить в свое счастье. Он мало верил в счастливый случай, но то, что произошло, иначе назвать было просто невозможно.
Штейнберг в последнее время часто вызывал его на ковер, и это Лямзина не удивляло. Ему было совершенно понятно желание босса держать всю клинику в напряжении. Лямзин быстро усвоил самую выигрышную линию поведения, которая позволяла ему избегать нагоняев и творить под самым носом у начальства все, что его душе угодно.
В этот раз, впрочем, визит к Штейнбергу был для него едва ли не самым радостным событием за последние несколько недель.
Представ перед Борисом Иосифовичем, он выслушал его замечания, но вся выволочка совершенно вылетела из головы, как только он увидел в руках у Штейнберга больничную карточку с обтрепанными краями. Лямзин смотрел не отрываясь на холеные руки завклиникой, которые так небрежно взяли со стола брошюрку и стали помахивать ею в воздухе. Лямзин практически ничего не слышал, он напряженно ждал, когда карточка повернется к нему таким образом, что будет виден ее титульный лист.
– Вы поняли, что я сказал? – вдруг спросил его Штейнберг.
– Да, конечно, – ответил завхирургией, словно просыпаясь от внезапного толчка.
– Возьмите ее к себе и, пожалуйста, положите в стол и заприте. Я не знаю, в чем там дело, но кому-то, видимо, она очень нужна. – Штейнберг протянул карточку Лямзину.
Сердце чуть не выпрыгнуло у Степана Алексеевича из горла, когда он увидел, что это Та Самая карточка. Он немедленно стал пятиться к двери, стараясь изобразить на своем лице подобострастие.
Выйдя в коридор, он свернул нежданную добычу в трубочку, засунул ее в карман халата и прикрыл рукой. Центральный коридор он постарался миновать побыстрее.
* * *
После того как все закончилось, Кирилл пришел за деньгами. Их оказалось неожиданно мало.
– Это все? – спросил Кирилл с разочарованием.
То, что он совершил, было немыслимо. Пережив стресс, Воронцов рассчитывал, что только приличная сумма сможет оправдать затраченные усилия. Он и пошел на преступление ради одной цели – сделать счастливой любимую женщину.
И вот теперь, держа в руках эту нетолстую пачку долларов, он с изумлением смотрел на того, кто ему их протянул.
– Вы издеваетесь, – глухо сказал Кирилл.
– Ничуть, – ответили ему. – Эта сумма достаточна, чтобы покрыть все ваши моральные усилия. К сожалению, я не могу отдать вам все обещанное – конъюнктура изменилась.
– Но...
– Какие здесь могут быть «но», молодой человек? Вы что, себя наемным киллером вообразили с высокой оплатой? То, что вы сделали, мог сделать любой. Мы просто попросили вас помочь – и все. Подумайте лучше о том, что мы зато обеспечим вам прикрытие – никто никогда ни о чем не догадается и ни о чем вас не спросит. Цените это, молодой человек, – безопасность дороже денег.
Придя домой в совершенно оглушенном состоянии, он лег на постель, не раздевшись. Люда выбежала из ванной, сверкая из-под распахнутого халата обнаженным телом.
– Привет, Киря!
Она уселась на край постели и провела рукой по его волосам:
– У тебя все хорошо? – ласковым голосом спросила она.
Кирилл молча отвернулся к стене.
– Кто моего бедного мальчика обидел? Кому напороть попу? – засюсюкала она.
Кирилл полез в карман, достал и швырнул на кровать деньги, перетянутые тонкой резинкой.
– Деньги принес?! – Люда потянулась за пачкой, быстро сняла резинку и пересчитала купюры.
– Это что? – помолчав, спросила она.
– Это деньги, – убитым голосом отозвался Кирилл.
– Это за операцию, да? А почему так мало? – разочарованно тянула Люда.
– Не знаю. Сколько дали, – огрызнулся Кирилл.
– Вот те на! – вдруг неожиданно жестко сказала Люда. – Ты что, как лох себя провести позволил? Да за такие деньги зуб не выдерут – не то что человека укокошить!
Кирилл медленно повернул к ней голову и удивленно уставился на нее.
– Нет, ты подумай – какие козлы! – Теперь она встала и металась по комнате из угла в угол, по-прежнему забыв запахнуть халат.
Она резко остановилась напротив кровати и зло спросила:
– Кто с тобой расплачивался?
– Головлев.
– А с кем ты договаривался?
– С Лямзиным.
– Так, замечательно. Завтра же идем и разбираемся с этими козлами. – Она сняла халат и, совершенно голая, легла рядом с Кириллом и прижалась к нему жарким телом. – Не расстраивайся, любимый, мы им спуску не дадим.
И Кирилл почувствовал, что он впервые с той поры, как увидел ее, не испытывает к ней никакого желания.
* * *
Обнаружив пропажу карточки Сергеенко, я был оглушен.
Ясно, что это – дело рук Лямзина. Как он проник ко мне в кабинет? Да так же, как и я в его. Нет ничего проще. Ясно, что теперь этого документа мне не видать как своих ушей. Обиднее всего было, что я не только не сумел им воспользоваться, но даже не успел разгадать его значение в моем деле.
Все эти мысли были достаточно безрадостны, и я не нашел ничего лучшего, как отправиться на свежий воздух и восстановить душевное равновесие.
Уже выйдя за ворота клиники, вспомнил, что оставил в кабинете свои сигареты. Денег на новую пачку у меня не было, а курить хотелось страшно. Пришлось возвращаться обратно.
Поднявшись на свой этаж, я нашел дверь своего кабинета незапертой. Я толкнул ее и от неожиданности замер на пороге.
Первое, что я увидел, войдя в комнату, была Инночка, которая рылась в ящике моего стола.
ГЛАВА 18
Увидев меня, она уронила на пол кипу бумаг и ойкнула.
– Моя дорогая! – протянул я, одновременно запирая за собой дверь на ключ. – Какая неожиданность, боже мой! Что вам, деточка, понадобилось в моем столе? Вы потеряли краткое руководство по вязанию?
Инна бросилась к двери, пытаясь открыть ее своим ключом. Я, естественно, не позволил ей так просто от меня сбежать. Схватив ее за запястья, я первым делом вырвал у нее ключ и засунул его в задний карман брюк. Инночка пищала и отбивалась, что, впрочем, у нее получалось достаточно неплохо – видимо, помогала злость.
– Тише-тише-тише, – уговаривал я ее. – Если вы не прекратите визжать, я заклею ваш прелестный рот скотчем, что вряд ли положительно скажется на красоте вашего лица.
Продолжая крепко держать ее за руки, я потащил Инночку к дивану и, как она ни упиралась, заставил ее сесть.
После этого я дотянулся зубами до висящего на крючке полотенца и крепко связал ей руки, скрестив их за спиной.
– Вам не больно? – участливым тоном спросил я пыхтящую от ярости пленницу, насмешливо глядя ей в глаза.
– Отпустите меня, иначе я Штейнбергу пожалуюсь! – вопила она.
– Замечательно. Значит, это Штейнберг вас научил по столам заведующих терапией лазить? Дорогая, откуда такое вероломство? Я вас чем-нибудь когда-нибудь обидел?
Она молчала, и лицо ее постепенно приняло плаксивое выражение.
– Не нужно слез – они здесь не помогут. Я бы вам посоветовал просто и незатейливо рассказать, почему я застал вас за этим нелицеприятным занятием. Только в этом случае вы получите свои руки обратно в ваше распоряжение. Ну?
Она еще минуту поплакала и сказала:
– Меня Штейнберг попросил проследить за вами. Он велел не брезговать никакими методами и вызнать все, что касается вас, вашей работы и даже вашей личной жизни. Пока вы болели, это было нетрудно. К тому же ключ вы мне сами дали.
– А чем он объяснил вам такой странный подход к работе с персоналом? Какими-нибудь новомодными теориями менеджмента имени японца Токомото?
