– У кого еще мог спрятаться ваш брат?
Алексей покачал головой:
– Ни у кого больше. Здесь у него никого больше не было. Вы и сами говорите...
Девушка принесла нам душистый кофе, и мы стали греть о чашки руки. Настал тот тягостный момент, когда ходить вокруг да около уже невозможно, а говорить в лоб еще нет смелости. Мы молчали. Он не выдержал первым:
– Скажите, что с моим братом случилось?
– Да я и сам точно не знаю. Но, видимо, что-то очень серьезное.
Я еще минуту подумал, стоит ли посвящать в эти темные дела достаточно постороннего человека. В конце концов я решил, что он имеет право знать правду о своем собственном брате.
Поэтому я придвинулся поближе к нему и вполголоса произнес:
– Вы видите эти бинты на голове? Они на ней по той же причине, по которой пропал Роман.
* * *
– Что я могу сказать, коллеги? Ситуация наша не очень благоприятна. Мало того что все выполненные нами заказы не прошли незамеченными из-за сбоев в организации, ко всему прочему от наших услуг хотят отказаться вовсе.
Лямзин постукивал карандашом по столу и осматривал присутствующих достаточно вызывающе.
Он принадлежал к разряду тех людей, которые, испытав неудачи, отыгрываются на своих ближних. Если этим людям случается занять хотя бы небольшую должность, их характер портится очень быстро. Попадая под давление вышестоящих, перед которыми они трепещут, как осиновые листы, они отыгрываются после на подчиненных.
Лямзин, переживший в последнее время ряд унижений от различных сильных мира сего и параллельно – несколько скандалов со своей склочной женой, теперь был желчен и вреден до невыносимости. Однако все свои эмоции ему удавалось излить только на медсестер и молодых специалистов.
Те двое, что сидели перед ним в кабинете, смотрели на его красную от злости лысину слегка насмешливо.
– Это чьи вообще проблемы? – сощурив серые глаза, спросил Головлев, развалившийся на диване и нервно ощипывающий стоящую в вазе гвоздику. – Кто у нас организатор и великий комбинатор? Уж не ты ли, Степан Алексеевич? Вот с тебя и надо спросить – какого ляда у нас все так плохо? Мы-то люди маленькие – нам прикажут, мы сделаем...
Власов поддержал Головлева мрачным взглядом и еще глубже вдавился в кресло, которое под его весом жалобно скрипнуло.
Лямзин с ненавистью посмотрел на полосатые носки Головлева, которые выглядывали из-под задравшихся щеголеватых брюк. Он уже и сам был не рад, что позволил себе взять командный тон с этой опасной компанией.
– И все-таки удовлетворить все ваши финансовые претензии я не в силах. Я уже неоднократно обращался к нашим партнерам с просьбами и протестами. Они считают, что мы получили все, что заслужили, – примирительно сказал завхирургией.
– Да-а? Может, мы им еще за бесплатно должны товар поставлять? Мол, возьмите, господа, от нас подарочек, а со своими проблемами мы как-нибудь сами справимся? – язвительно кинул Власов и угрожающе сжал кулаки.
– И что вы предлагаете? – совсем уже сник Степан Алексеевич.
Головлев покрутил головой, пытаясь ослабить галстук, который ему за день порядком поднадоел. Так же ему поднадоел этот нудный и трусливый горе-начальник, который облажал их всех и не смог отстоять их интересы перед заказчиками. Те, конечно, думают теперь, что нарвались на лохов и будут из них веревки вить, как им угодно. Он тяжело вздохнул и в который раз обвинил жизнь в несправедливом распределении власти. Почему этот чепушила занимает должность и потому напрямую может работать с заказчиком, а он, такой замечательный, талантливый и умный, должен попадать на деньги из-за промахов этого идиота?
Вслух же он заявил:
– Я своих требований снижать не собираюсь. Если понадобится, могу сам поговорить с нашими строптивыми партнерами. Они что, не понимают, что нам достаточно просто сходить до ближайшего отделения РУОПа – и вся их лавочка закроется к чертовой матери?
Лямзин закатил глаза. Этого ему только не хватало! С зарвавшимся хирургом можно было справиться административными мерами, а как справляться со строптивым подельником?
– Семен, – ласково сказал он. – Давай рассуждать здраво. Те, по чьему заказу мы работаем, не такие идиоты, как тебе кажется. Если бы они боялись ментов, мы бы об этом узнали первыми. Если же они не боятся вызывать наше недовольство, значит, у них все давно уже схвачено – неужели не ясно?
– Ничего это не значит! – горячился Головлев. – То, что им попросту плевать на наше мнение, значит, что они попросту за лохов нас держат, за безобидных и покорных лохов!
Видимо, «лох» было самым оскорбительным выражением для Головлева. Лямзин отметил про себя, что у этого человека слишком много слабых мест, чтобы его по-настоящему опасаться.
– Я так понимаю, наш разговор пошел по проторенной дорожке. Давайте не будем переливать из пустого в порожнее. Все-таки мы взрослые люди и коллеги, – тоном архиепископа на проповеди вещал Лямзин, стараясь прекратить эти прения, которые с каждым разом становились для него все более неприятными.
– Давайте без «давайте», – пробасил вдруг молчавший в основном Власов. Его багровый затылок от напряжения приобрел вообще непонятный цвет. – Я хочу только одного – получить положенную мне сумму, которая должна быть в полтора раза выше обычной, а не наоборот.
– Батенька мой, а с какого перепуга? Вы-то в последней операции вообще никакого участия не принимали! – возмутился на этот раз уже Головлев.
Власов замолчал и недовольно покосился на него своими свиными глазами, однако возразить не посмел.
– Давайте так. – Головлев понял, что нужно идти на компромисс – иначе ничего не выйдет вообще. – Разработаем совместный план, как выбить необходимые нам деньги из заказчиков. Тогда не нужно будет делить шкуру неубитого медведя, а останется только разделить деньги. Вы, Степан Алексеевич, сделали, что я вас просил?
– Вы о карточке? – понизив голос, переспросил Лямзин.
Головлев важно кивнул.
– Да, она у меня. – Лямзин поднялся и полез на полку с картотекой.
Пока он рылся там, Власов с Головлевым за его спиной переглядывались и обменивались знаками. Поиски Лямзина затягивались.
– Ну, что вы там, Степан Алексеевич? – утомленно и презрительно поинтересовался Головлев.
– Черт, куда я ее засунул? – чертыхался вспотевший уже Лямзин. – Насколько я помню, она у меня была в ящике на букву Л. А теперь ее тут нет.
Лямзин даже выставил картотеку на стол – убедитесь, мол, сами.
Головлев насмешливо смотрел на него и представил, как он бьет ему морду.
– Степан Алексеевич, ну, нельзя же быть таким рассеянным! – елейным тоном протянул он. – И где же она может быть?
Лямзин растерянно перебирал бумаги и бормотал:
– Ну, где же она? Ведь она же здесь была, я точно помню...
Головлев поднялся с дивана и потянул за рукав Власова:
– Пойдемте, коллега. Я вижу, от нашего горе-руководителя нет никакого толку. Мало того что он не может защитить своих подчиненных от произвола, он еще своей рассеянностью расстраивает их гениальные по простоте своей планы... Давайте оставим его наедине с мыслями о том, как он будет выпутываться из этой ситуации. Ведь ему так легко будет лишиться честно заработанных денег, которыми ему придется... Придется – я настаиваю!.. – поделиться со своими бедными, несчастными подчиненными.
С этими словами Головлев ехидно улыбнулся и увел Власова из кабинета заведующего. В коридоре он позволил себе наконец разразиться громкой руганью. Не успело последнее слово укатиться по коридору, как из-за угла вывернул Кирилл Воронцов и направился прямо к нему.
– О черт! И этот здесь – как вовремя! – сквозь зубы прошипел Головлев.
ГЛАВА 17
– Кирилл, ты меня любишь? – настаивала Людмила, поймав его за полу халата и совершенно не собираясь отпускать.
– Отпусти, Люда, у меня операция!
– Пока не скажешь – не отпущу! – игриво прощебетала она.
– Ну, люблю, люблю – довольна?
– Моя ты лапочка! Моя ты кисонька! – сюсюкала Люда, стараясь достать своим порочным ртом до его лба.
Он быстро чмокнул ее в щеку сухими губами:
– Все, родная, я побежал, – оторвал ее руки от халата и поспешил в операционную.
Там его встретил Жуков, зло состривший:
– Господин анестезиолог пожаловали! Можно ли начинать?
Кирилл смутился и стал готовить аппарат к работе.
Операция, к счастью, продолжалась недолго. Выйдя из операционной, Кирилл с опаской прокрался через просвет коридора, поглядывая по сторонам. К его счастью, Люду уже сменила другая медсестра, которая сейчас и сидела за столиком и трескала конфеты прямо из коробки. В старые добрые времена Кирилл не удержался бы и сострил что-нибудь по поводу ее расплывающейся фигуры, но сейчас ему было не до этого.
Кирилл присел на подоконник и достал сигареты. Курить он начал недавно, но подсел на табак очень быстро. И сейчас, почувствовав вкус дыма во рту, испытал легкое головокружение, будто делал первую в своей жизни затяжку. Сигареты были, пожалуй, одной из последних радостей в его непростой и неоднозначной теперешней жизни.
