Глава 10
Моя история в НЛП
Роберт Дилтс
Мое детство и юность прошли в районе залива Сан-Франциско в 50-70-х. Это было время глобальных перемен, которые, в основном, начинались именно в этой части Северной Калифорнии. Культура, в которой я рос, дала толчок к возникновению таких явлений, как движение хиппи, рок-н-ролл, протесты против войны во Вьетнаме, галлюциногенные препараты, сексуальная свобода, феминизм, движение в защиту прав гомосексуалистов, осознание необходимости охраны окружающей среды, стремление к развитию человеческого потенциала и технологическая революция в Кремниевой Долине. Перемены, новые идеи, инновации и революционный дух были естественными, каждодневными составляющими реальности, в которой я жил до достижения совершеннолетия.
В 1973 году я прибыл в Университет Калифорнии в Санта-Крузе. Мой путь по прибрежным горам из района залива занял примерно час. Университет был крайне прогрессивным экспериментальным учебным учреждением, настоящим отражением идеализма Калифорнии шестидесятых.1 Это было заведение для совместного обучения юношей и девушек (даже уборные были общими), в котором абсолютно отсутствовали официальные оценки. Вы либо сдавали пройденный материал, либо и вовсе не вносились в ведомость. Поэтому провалить курс было попросту невозможно. Ранее я посещал католическую школу для мальчиков, подготавливающую к учебе в колледже, и был готов к переменам. Университет Санта-Круза в то время представлял собой полную противоположность моему предыдущему учебному опыту.
Некоторые студенты с трудом приспосабливались к отсутствию строгой структуры, но я чувствовал себя как рыба в воде. Одним из навыков, который я освоил во время подготовки к колледжу, была дисциплинированность, и это сослужило мне хорошую службу в университете. Любой человек с внутренней мотивацией и самодисциплиной мог в полной мере воспользоваться теми возможностями и свободой, которые предоставляло университетское окружение.
Поскольку в моей школе основной акцент делался на точные науки, я решил пойти в другом направлении и начал с того, что выбрал гуманитарные дисциплины в качестве профилирующих. При этом в университете Санта-Круза поощрялись междисциплинарные исследования, а меня интересовало абсолютно все. Во время учебы на первом курсе я посещал занятия по психобиологии, экономике, культурной антропологии и компьютерному программированию (это было в те времена, когда нужно было использовать коробки перфокарт, а один компьютер занимал целое здание).
Я переключился на точные науки на втором курсе, с головой уйдя в физику и исчисления.
Именно в этот период я по-настоящему оценил работу Альберта Эйнштейна. Любопытно, что я родился в 1955 году в той же больнице в Принстоне, Нью-Джерси, где Эйнштейн провел последние недели своей жизни. Я пришел тогда, когда он уходил. Возможно, между нами произошел какой-то энергетический обмен, потому что я всегда ощущал тесную связь с его идеями и ценностями, а его личность стала темой одной из моих книг о стратегиях гениев.2
В то же время я продолжал развивать и свои творческие наклонности, проводя независимое исследование в области анимации. Это научило меня смотреть на мир движений с совсем иной точки зрения. Разделение каждой секунды времени на 32 отдельных образа привело к полностью изменившемуся состоянию восприятия. Возможно, позже это помогло мне быстрее распознавать едва различимые невербальные поведения.
Будучи обычным молодым человеком своего времени, я находился в поисках самого себя и увлекался все новыми и новыми социальными и философскими темами. Так, на младших курсах университета я решил переключиться на изучение политики. Я считал, что важной частью изучения политики для меня должно стать обретение дополнительных знаний о языке и лингвистике. Мой старший брат Майкл был выпускником факультета лингвистики Гарварда и поощрял мое желание познакомиться с этой областью знаний.
В результате я пришел на занятие по основам лингвистики в тот судьбоносный день в сентябре 1975 года. Это был большой лекционный курс, на который записалось более 200 студентов. Лекции читал преподаватель по имени Джон Гриндер. Излишне говорить, что Гриндер был не похож ни на одного из университетских профессоров, которых я встречал до тех пор. В то время ему было около тридцати с половиной лет, Джон был энергичным, харизматичным, исполненным жизненных сил, уверенным в себе, любознательным и, бесспорно, умным и талантливым человеком.
В начале шестидесятых Гриндер служил в нескольких военных подразделениях войск специального назначения США; вернувшись в конце десятилетия в академический мир для того, чтобы изучать лингвистику, он, как и многие представители его поколения, стал приверженным защитником контркультуры. У него была репутация «радикального» преподавателя. Он приводил студентов на собрания преподавательского состава, потому что считал, что студенты должны иметь право слова во время принятия решений, которые их непосредственно касались. На каком-то этапе он организовал группу студентов, которые легли поперек одной из местных автострад в знак протеста против войны во Вьетнаме.
Он проявлял мало терпимости к бюрократизму академических традиций. Его первыми словами, обращенными к студентам на лекции по основам лингвистики, были: «Если кто-либо из вас присутствует здесь потому, что таковы требования учебной программы, подойдите ко мне после занятия. Я сразу же подпишу документы, необходимые вам для зачета, потому что не хочу, чтобы в аудитории присутствовали люди, которые пришли сюда из чувства долга, а не по собственному желанию. Я считаю это непродуктивным и ненужным». На меня произвели огромное впечатление его стремление к согласованности (конгруэнтный подход) и готовность пренебречь бюрократическими формальностями.
Но главные сюрпризы были впереди. Джон и его таинственный компаньон по имени Ричард Бендлер только что опубликовали «Структуру магии», том I.3 В этой книге описывалась дюжина ключевых языковых паттернов, названных метамоделью, которые он и Бендлер вывели на основе моделирования трех наиболее известных в мире и эффективных психотерапевтов – Фрица Перлза (гештальт-терапия), Вирджинии Сатир (семейная терапия) и Милтона Эриксона (гипнотерапия). Идея книги заключалась в том (об этом же говорило и название), что кажущиеся «магическими» результаты, достигнутые этими мастерами, могут быть описаны и переданы другим людям через процесс моделирования их глубинных структур. В их понимании сила языка заключалась скорее в его форме, чем в содержании.
Согласно Бендлеру и Гриндеру, эффективные терапевты скорее прислушивались к определенным категориям языка и задавали предсказуемые вопросы, чем погружались в детали и эмоциональную окраску конкретных слов их клиентов. Эти вопросы помогали людям обратить внимание на определенные обобщения, опущения и искажения, которые возникали в их словесных описаниях жизненных событий. В свою очередь, это способствовало более полной репрезентации их опыта, расширению их ментальной модели мира и нахождению большего количества вариантов выбора, особенно в болезненных и затруднительных ситуациях. Вирджиния Сатир написала во введении к этой книге: «То, что сделали Ричард Бендлер и Джон Гриндер, заключалось в наблюдении за процессом перемен во времени и в извлечении из него паттернов процесса «как».
В четверг, на нашем первом полноценном занятии, Джон обучил нас языковым паттернам метамодели всего-то за двухчасовую учебную пару. Для меня это была первая практическая вещь, которой меня когда-либо обучали в стенах альма-матер. И хотя у меня не было никакой терапевтической подготовки и я никогда не посещал занятия по психологии, к своему изумлению я осознал, что могу задавать вопросы так, как будто я являюсь опытным психотерапевтом. Я обнаружил, что с помощью нескольких правильно подобранных вопросов члены моей семьи, однокурсники, друзья и даже случайные знакомые переживали ценные прозрения и прорывы. Мне стало понятно, что признание нескольких фундаментальных языковых паттернов и умение задавать правильные вопросы давало человеку невероятную способность стимулировать изменения и развитие.
Однако вскоре стало так же очевидно, что одного знания языка недостаточно. На следующее занятие во вторник примерно половина студентов прибыли подавленными, унылыми и несчастными. Они испортили отношения со своими возлюбленными, учителями и друзьями, разобрав их по кусочкам с помощью вопросов метамодели, которые были восприняты скорее как допрос или дознание, чем как взаимное исследование. Вскоре после этого Гриндер и Бендлер начали обращать особое внимание на важность установления раппорта.
Я развил в себе естественное умение отзеркаливания. Еще со времен моего детства это было интуитивным паттерном моего поведения. На домашних видеозаписях можно проследить, как я постоянно воспроизводил ключевые элементы поведения окружавших меня людей; поскольку это основной элемент установления раппорта, такое умение давало мне преимущество в использовании метамодели.
