В результате я никогда не делал заметки во время встреч с Эриксоном. Я знал, что то, что я получу от него, будет не записями в тетради, скорее это будет нечто в моем бессознательном. Зачастую я осознавал лишь недели или месяцы спустя, что же я вынес из общения с ним.
Как это бывает со всеми великими учителями, то, чему я научился у Эриксона, в основном вытекало из его способа существования. Я очень глубоко ценил принятие, симпатию, великодушие и поддержку, которые Эриксон оказывал мне, и всегда стремился проявлять эти качества в отношениях с моими клиентами. Это стало частью моего наследства, полученного от него.
Осенью 1976 года я также посещал класс Грегори Бейтсона «Экология разума» в Университете Санта-Круза. Я могу совершенно определенно сказать, что Бейтсон обладал величайшими глубиной и масштабом мышления из всех, кого я когда-либо знал. На своих лекциях он затрагивал темы от теории коммуникации до балийского искусства, уравнений Максвелла для электромагнитных полей, шизофрении, генетических дефектов лапок у жуков. Тем не менее, его речь никогда не была несвязным набором мыслей или перепутанных идей, как можно было бы предположить исходя из разнообразия тем. Бейтсоновская версия кибернетики и теории систем обладала способностью заключать все эти темы в глубинную структуру, или «паттерн, который соединяет», в едином чарующем переплетении жизни и бытия.
Оглядываясь назад, я могу сказать, что посещение занятий Бейтсона было одним из наиболее преобразующих опытов моей жизни. Я сидел, затаив дыхание, слушая его глубокий голос с ярко выраженным кембриджским акцентом, который звучал для меня как голос вселенской мудрости. Для меня он был, и остается до сих пор, своего рода «духовным проводником». Меня посещало огромное количество мыслей, идей и откровений, некоторые из которых имели отношение к теме лекции, а другие касались совершенно других областей моей жизни, образования и опыта. Обычно они приходили мощным потоком настолько быстро, что я не успевал записать их все.
Моим вторым курсом под руководством Бейтсона был практический семинар для студентов под названием «Изучение шизофрении». Поскольку акцент делался на эмпирическом обучении, одним из требований было общение с пациентами с диагнозом «шизофрения» или «психоз» по крайней мере шесть часов в неделю. Я был волонтером в местной закрытой частной психиатрической лечебнице, предлагавшей своим пациентам только «химиотерапию». Также я устроился волонтером в клинику под названием «Сотерия Хаус», которая придерживалась противоположной философии и отказывалась от использования лекарств в пользу эмоциональной поддержки со стороны неподготовленных добровольцев.
Бейтсон предположил, что психоз в меньшей степени обусловлен индивидуальными генетическими или химическими нарушениями, скорее он является ответной реакцией на патологии в семье в широком смысле слова и в социальной системе, в которых он случился.
За время взаимодействия с различными пациентами в обоих заведениях стереотипы и мифы о психозе исчезли, и очень быстро подтвердилась достоверность точки зрения Бейтсона. Важность рассмотрения «идентифицированного пациента» или проблемы в контексте более обширной системы, в условиях которой эта проблема возникла, стало для меня знанием, которым я руководствовался в течение всей своей карьеры.
Важность отношений между отдельным человеком и более широкой системой стала для меня пугающе ясной однажды, когда я завершил свои дела и собирался покинуть частную клинику. Я подошел к запертой двери и сообщил, что ухожу. Однако пока я был в клинике, произошла смена постовых у двери, и теперь никто не узнавал меня. Поскольку я был волонтером, мне не полагалось никакого официального документа или нагрудного значка. Они решили, что я душевнобольной, и отказались меня выпускать. Когда я пытался объяснить, что работаю волонтером, они только кивали и говорили: «Конечно, конечно, мы это знаем». Никакие мои слова не могли убедить их выпустить меня наружу. К счастью, подошел один из членов персонала, который узнал меня, иначе мне пришлось бы провести запертым в клинике неопределенно долгое время. Мне пришло в голову, что запертая дверь, а также те, кто решает, сумасшедший ты или нет, были такой же составляющей условий, приводящих к безумию, как и симптомы отдельных пациентов.
Предположение Бейтсона о том, что «двойное послание» является одним из решающих факторов, порождающим либо «безумие», либо «гениальность», также стало для меня той концепцией, над которой я постоянно размышлял и в отношении которой я проводил исследования в течение последних 35 лет.
Одним из наиболее важных и значительных вкладов Бейтсона были «логические типы» и «логические уровни» обучения и изменения. Понятие логических уровней опирается на тот факт, что все процессы и явления создаются благодаря взаимосвязям между другими процессами и явлениями. Превращая взаимосвязь между двумя переменными в переменную для другой взаимосвязи, человек создает следующий логический уровень. Например, мы используем светлые и темные тона на листке бумаги для создания «образа», когда мы сравниваем два образа и находим отличия между ними, мы перепрыгиваем на следующий логический уровень процесса. Подобным образом, когда объединяются два атома водорода и атом кислорода, получаемая в результате этого сочетания вода не является больше простой смесью отдельных атомов водорода и кислорода, но, скорее, новым отдельным веществом, другим логическим типом. Точно так же обучение тому, как учиться, является другим логическим типом по отношению к обучению как таковому.
Бейтсон применил понятия логических типов и логических уровней ко многим аспектам поведения и к биологии. Он утверждал, например, что ткань, состоящая из группы клеток, представляет собой другой логический тип по сравнению с отдельными клетками – характерные особенности мозга не являются теми же, что и у клетки мозга. Отдельная клетка мозга не может «думать» так, как это умеет мозг. Тем не менее, мозг и клетка мозга могут оказывать воздействие друг на друга через косвенную обратную связь – то есть функционирование и связи всего мозга в целом могут влиять на поведение отдельной клетки мозга, а деятельность отдельной мозговой клетки вносит свой вклад в совокупное функционирование мозга. Действительно, можно сказать, что клетка воздействует сама на себя посредством всей остальной структуры мозга.
Для Бейтсона определение логических типов было «законом природы», а не просто интеллектуальной теорией. По его мнению,
наша мозговая структура, язык и социальные системы создают естественные иерархии или уровни процессов такого типа. Бейтсон считал, что большинство проблем и патологий возникает в результате путаницы в логических типах и уровнях, а также неспособности осознать и внимательно отнестись к нарушению их последовательности. Побуждая нас к поиску «тех различий, которые имеют значение», Бейтсон подчеркивал, что «самые острые проблемы в мире возникают в результате различия между тем, как работает природа, и тем, как мыслят люди».
За время моих занятий на курсе «Экологии разума» Бейтсона я осознал важность и необходимость принимать во внимание логические типы и уровни всех аспектов жизни и опыта. И поскольку я впитывал эти идеи в то же время, когда начинал принимать участие в исследованиях НЛП, подход Бейтсона навсегда стал для меня неотъемлемой частью моего понимания НЛП. Его идеи о различных логических типах и уровнях обучения казались мне особенно значимыми.
Я четко помню, как обсуждал глубину и силу понятий логических типов и логических уровней с участником курса по НЛП, который я проводил в Осло, Норвегия, в 1986 году. Этот человек был также знаком с работой Бейтсона, и мы размышляли о важности логических типов и уровней обучения. Тем не менее, мы оба согласились с тем, что эти идеи не были использованы настолько полно и прагматично, насколько это возможно. Помню, я тогда сказал: «Да, кому-то действительно нужно заняться тем, чтобы применить понятие логических уровней в более практичном повседневном смысле». Как только я произнес эти слова, я почувствовал, что дал сам себе команду.
Это привело к тому, что я занялся разработкой понятия «нейро-логических уровней», которое, хотя и вызвало некоторую дискуссию, стало неотъемлемой частью многих современных тренингов по НЛП.
Не менее сильное влияние на меня в те ранние годы НЛП оказал непосредственно «программирующий» аспект НЛП. Исторически нейро-лингвистическое программирование возникло в Калифорнии в то же время, когда начиналась другая важная технологическая и социальная революция – начиналась эра персонального компьютера. Как это бывало и в другие периоды истории, достижения в понимании умственной деятельности отображали достижения в технологии (и наоборот). Во многих отношениях НЛП и Apple развивались бок о бок. Философия и продукты Apple возникли в тех же условиях, что и НЛП.
