Но Шляйхер потерял терпение. Он уговорил Гинденбурга сместить Брюнинга и назначить рейхсканцлера, который бы проводил более резкий внутриполитический курс и в ускоренном темпе провёл бы то, что собственно обязан был провести Брюнинг и на что он согласился: переход к новой авторитарной конституции. Фигурой, которую можно сказать нашёл Шляйхер, был Франц фон Папен, до той поры незнакомый большей части немцев правый депутат центра в прусской палате представителей. Папен был также, в отличие от происходившего из средних классов Брюнинга, типичным представителем старой вильгельмовской правящей прослойки. Свои важнейшие политические точки соприкосновения он находил в берлинском аристократическом клубе.
Новый рейхсканцлер в июне 1932 года составил «кабинет баронов», как тот тотчас же был прозван, и провозгласил «совершенно новый вид управления правительством и государством». В отличие от Брюнинга, Папен прямо пошёл на государственный переворот. Для начала он распустил рейхстаг; в конце июля были проведены выборы, и теперь нацисты с 37 процентами голосов стали самой сильной партией в Германии. Коммунисты также усилили свои позиции. Рейхстаг с июля 1932 года был первым, в котором больше не было способного управлять большинства ещё достаточно большой коалиции буржуазных и социал-демократической партий. Теперь обе революционные, отрицающие государство партии, националисты справа и коммунисты слева, образовали большинство, из которого естественно никакого толка не могло выйти. По этой причине Папен нашёл, как казалось, очень благоприятное условие для задуманного государственного переворота: рейхстаг был теперь явно и отчётливо более неспособен к управлению страной.
Он был тотчас же снова распущен, правда не без того, чтобы он прежде не выразил Папену с преобладающим большинством свое недоверие. Уже этот роспуск был явным нарушением конституции. По конституции свергнутый рейхстагом с вотумом недоверия рейхсканцлер должен был бы быть отправлен в отставку. Папен же вовсе не помышлял об уходе в отставку.
Это было не первое нарушение конституции, которое совершил Папен. Ему уже предшествовало другое. В июле Папен, очень скоро после своего назначения, произвел так называемый «удар по Пруссии», то есть он сместил легальное прусское правительство, бывшее впрочем всё еще правительством Веймарской коалиции, изгнал министров из их министерств при помощи рейхсвера и назначил себя рейхскомиссаром по Пруссии. Это уже было малым государственным переворотом (и, рассматривая с исторической точки зрения, вообще-то подлинным концом самостоятельности Пруссии). К чему теперь подошёл Папен, это — время, в течение которого рейхстаг оставался распущенным, использовать для проведения запланированного большого государственного переворота, который должен был демократическую конституцию при помощи её статьи 48 превратить в монархическую. Папен действительно намеревался сделать это, и Гинденбург был готов поддержать его в этом. Но Шляйхер теперь вдруг отступился от Папена.
У изначальной идеи монархической революции Папена, Гинденбурга, а также Шляйхера была всё та же вовсе не незначительная слабость: не было в наличии кандидата на трон. Привести обратно состарившегося кайзера Вильгельма II. из его голландского изгнания было исключено. Бегство в Голландию стоило кайзеру потери уважения, в том числе и среди монархистов; посадить его на трон ещё раз, что было бы особенно по душе лично Гинденбургу, представлялось невозможным.
Кронпринц со времени своего раннего возвращения в Германию стал частным лицом; в роли кайзера он также более не рассматривался. Его сыновья были молоды и неизвестны. Во всей Германии того времени был только один человек, который возможно мог взять на себя роль монарха: кронпринц Руппрехт Баварский. В качестве короля Баварии он вполне вероятно был бы очень любезен своим землякам. Но сделать его новым кайзером Германии означало бы связать реставрацию монархии также со сменой династии. Это казалось невозможным. Решение, которое в заключение было принято, состояло в том, чтобы тем временем вновь избранного — при помощи голосов его прежних противников — рейхспрезидента сделать правителем империи, то есть регентом подрастающих сыновей кронпринца. Но это с учётом возраста Гинденбурга не было бы решением на длительный срок, и на это также не решились пойти открыто. Так что нужно было провести государственный переворот, который опирался бы единственно на древнего Гинденбурга, причём оставалось неясным, как должно пойти дело после его кончины. И следовало произвести этот государственный переворот против сильного народного движения национал-социалистов, против всего, что ещё оставалось от республиканцев, и против также становившихся сильными коммунистов. Это было бы возможно только при применении военного насилия; следовало бы считаться со всеобщей забастовкой, с сильными волнениями справа и слева — и тут Шляйхер струсил. Он не хотел править против всех, и он разузнал, как впрочем и Папен, что мощное национал-социалистическое движение ни в коем случае не было готово принять монархическую реставрацию или даже только лишь терпеть её.
Гитлер хотел всей власти для себя; но меж тем и его 13 миллионов избирателей не желали никакого восстановления монархии и старой системы, как при Вильгельме II. Они хотели нечто новое и динамичное. Очевидно, не будет неверным предположить, что в основном они хотели как раз того, что они затем получили: единоличного владычества Гитлера. Избирательная борьба 1932 года — сначала выборы президента, в которых Гитлер противостоял Гинденбургу, затем выборы в рейхстаг 31 июля, и в заключение вторые выборы в рейхстаг в ноябре — проводилась национал-социалистами совершенно отчётливо теперь не только против «ноябрьских предателей», но ещё в большей степени против старых-новых господствующих классов, против «баронов», против Папена. Во все времена национал-социалисты балансировали между правыми и левыми. В 1932 году они выпятили прежде всего свою «левую», популистскую сторону. Это зашло настолько далеко, что во время Берлинской забастовки транспортников в ноябре 1932 года они объединились с коммунистами. К этому времени относится фотография, на которой Геббельс и Ульбрихт изображены на одной и той же трибуне.
Шляйхер посчитал, что к такому союзу рейхсвер не готов. Кроме того, его идеи между тем изменились. Генерал обзавёлся «мозговым трестом» из блестящих молодых журналистов, которые издавали тогда очень популярный ежемесячный журнал «Die Tat[18]». Под их влиянием он разработал новую концепцию, которая в существенных моментах отличалась от его скромных представлений о реставрации в 1929 году. Что ему теперь представлялось как будущая основа правительства, был союз не парламентских партий, а союз рейхсвера, профсоюзов и входящей в объединения молодёжи. Кроме того, он хотел расколоть национал-социалистов. Грегор Штрассер, главный организатор НСДАП, должен был войти в правительство и привести с собой часть партии. Что теперь представлял в мыслях себе Шляйхер, было своего рода корпоративное или сословное государство, нечто вроде немецкого фашизма, который должен был нейтрализовать национал-социализм Гитлера. Монархическая реставрация в новых планах Шляйхера играла уже совершенно неопределённую роль. Возможно, что внутренне он уже от неё отказался.
Во всяком случае, теперь Шляйхер с конца ноября не принимал участия в плане государственного переворота Папена и привел к его свержению. После чего Гинденбург (весьма неохотно) отложил план государственного переворота и назначил Шляйхера рейхсканцлером.
Всё же во время краткого канцлерства Шляйхера потерпели неудачу все их честолюбивые планы. Этот генерал от политики, который в течение долгих лет казался могущественнейшим человеком в Германии, пока он действовал за кулисами, на открытой трибуне оказался самым неудачливым канцлером, какого когда-либо имела Германия. У него ничего не получалось. Профсоюзы отклонили идею сотрудничества, Грегор Штрассер отказался, а с одной лишь союзной молодёжью никакого государства не построишь. Даже в рейхсвере образовалась группа противников Шляйхера. Национал-социалисты, которые на ноябрьских выборах потеряли 2 миллиона голосов, стали снова сильнее, и коммунисты также усиливались. В конце января Шляйхер вынужден был вернуться к тому, что он еще избежал в ноябре: просить Гинденбурга распустить рейхстаг и дать ему возможность правления без парламента, и тем самым осуществить государственный переворот. Но в том, на что за два месяца до того Гинденбург дал согласие Папену, теперь он отказал Шляйхеру.
Между тем Гинденбург поддерживал постоянную связь с Папеном, которого вытеснил Шляйхера в пользу себе, и Папен со своей стороны не оставался бездеятельным. Он уже всегда намеревался каким-либо образом задействовать Гитлера, в августе 1932 года он даже однажды был готов назначить его вице-канцлером, причем он не только недооценивал Гитлера, но оценивал его полностью неверно.
