Оглушительно ревели моторы, напоминая рев разбуженного стада диких животных. В электрических огнях сверкали и переливались блестящие окружности вращающихся винтов. Здесь и там мощные лучи самолетных прожекторов врезались во тьму ночи и тут же гасли, оставляя после себя беловатый тающий след.
Проклятие! Нужно быть очень осмотрительным среди этого столпотворения самолетов, стоящих друг от друга всего в одном метре. К ним так и притягивает, а лопасти винтов - это те же острые бритвы, которые могут отрубить головы и руки с такой же легкостью, с какой косилка срезает траву на полях. Нужно быть осторожнее, а то полет может закончиться, так и не начавшись.
Вот я уже в конце стоянки, на ее правой стороне. Долго мне пришлось ходить в полутьме туда и обратно с парашютом, шлемом, картами и шлемофонами, прежде чем я нашел его. Огромные черные цифры на желтом фюзеляже и хвосте. Вот она, покорная и одновременно недоступная, дремлющая на двух огромных металлических лапах громада весом почти в пять тони, которой я должен управлять с большой деликатностью, но одновременно энергично и решительно, как только можно это сделать ночью. Самолет должен полностью подчиниться мне, почувствовать мою волю и твердость.
Я прикоснулся рукой без перчатки к его холодному крылу, и это вызвало у меня неприятное ощущение, противоположное тому, которое испытываешь, когда садишься в кабину и оказываешься в знакомой, привычной обстановке.
По мере приближения времени взлета моя нервозность усиливается, я становлюсь все более раздражительным и грубым. Летчики больше всего не любят этот период перед полетом. Теперь начинается предполетный осмотр, проверка всего самолета… Прибор за прибором, деталь за деталью - шасси, контрольные огни, люки, болты…
Нервное напряжение растет. Оно передается через мои руки, и я нервно, с дрожью в пальцах, открываю бортовой журнал, проверяю топливо, масло. Огни па взлетной полосе горят и переливаются, как жемчужины в бесконечном, до самого горизонта, ожерелье. Вокруг сплошная темнота. И только вдали слегка видны огни базы, скрытые легкой дымкой. Через несколько минут я проникну в эту темноту. Мощный мотор поднимет почти пять тонн послушной массы металла, повинуясь малейшему движению моей руки…
Наконец все контрольные проверки и осмотр закопчены. Мотор гудит, самолет слегка подрагивает. Примерно тысяча оборотов в минуту. Нужно, чтобы оп прогрелся и накалились свечи. По УКВ радиоприемника слышу голос руководителя полетов. Окидываю последним взглядом кабину и, хотя чувствую большое внутреннее напряжение, охватившее меня, не могу не отметить, что приятно осознавать себя полным и безраздельным хозяином этой мощной машины. Через стекло кабины вижу впереди вверху темные тучи, мчащиеся со сказочной быстротой. Вокруг машины хлопотливо снуют механики. Двадцать два часа. В кабине на приборной доске светятся огоньки. За пределами кабины полная темнота, лишь изредка разрезаемая вспышками оранжевого пламени, вылетающего из выхлопной трубы. Пучки искр разлетаются вокруг и гаснут в ночи. Пытаюсь очнуться и выйти из состояния полусна. В этот момент слышу неторопливый голос руководителя полетов:
– 852-й, взлет разрешаю!
Эти слова пронизывают меня с головы до ног, как электрический ток.
Не теряя ни секунды, собираюсь, легонько наклоняю голову чуть вперед. Нервы напряжены до предела. Снимаю машину с тормозов и прибавляю газ. Мотор недовольно фыркает, но через мгновение уже повинуется мне. Самолет оживает. Слежу за показаниями приборов и одновременно стараюсь удержать машину в середине взлетной полосы, хотя она и стремится уйти к краю дорожки. Прерывистый рев нарастает, переходит в сплошной громоподобный гул. Его тон становится все выше и выше, порой кажется, что в какой-то предельной точке мотор взорвется под воздействием тех чрезмерных усилий, которым он подвергается. Все отступает на второй план перед этим порогом почти неконтролируемой мощности. Постепенно уверенность и оптимизм овладевают мною.
Теперь уже посадочные огни мчатся с головокружительной скоростью справа и слева от меня. В одно мгновение промелькнули слева огромные ангары, и в какие-то доли секунды меня окутала сплошная темнота. Она забирается в кабину, и на минуту создается впечатление, что я ослеп. Какая же темень меня окружает! Действительно ли ночные полеты так опасны? Полны загадок и сомнений? Наверное, так и есть. Я чувствую себя идущим по самому краю пропасти с завязанными глазами. Ни одного ориентира на горизонте, нет их ни на небе, пи на земле. И в кабине тоже. Лампочки освещения приборов выключились в тот момент, когда убиралось шасси. Остается позади освещенная огнями взлетная полоса, и я лечу все дальше в чернильной темноте: В моих глазах еще играют отблески светящихся островков, которые уже пронеслись под крыльями моего самолета.
Вначале меня охватила паника. На какой я высоте? А скорость? Что с крыльями? Я нахожусь в горизонтальном полете или делаю круги и вот-вот перевернусь вместе с самолетом? Мне вдруг представилась картина гибели самолета, сноп пламени, запах горящего человеческого тела. Летчик погибает в полном одиночестве, и никто никогда не узнает причину его гибели… Так вот и разбиваются летчики, с такой быстротой и легкостью. Видимо, подобные ощущения бывают у всех в последние мгновения перед катастрофой. Как это ужасно…
Однако понемногу где-то в глубине сознания появляется сначала слабое желание, потом оно ощущается все сильнее, а с ним возникла и воля к борьбе, сопротивление злому року. Держись, парень, не теряй над собой контроль! Неужели ты позволишь разбиться самому себе, как последний трус, первый раз столкнувшись с серьезной проблемой? Куда же девалось все то, чему ты научился? Настал момент проявить свои знания! Спокойствие! Думай, думай хорошенько, а потом действуй… Я вспоминаю об электрическом фопарике. Он был в карманчике на левом рукаве. Как же я глуп! Ведь он как раз и выдается для таких случаев, как этот. И я правой рукой выхватываю фонарик из карманчика на левом рукаве. Осторожно! Только не уронить бы его, потом не найду, а в нем мое единственное спасение. Фонарик - это жизнь! Одно мгновение - и я зажигаю его… Сноп белого света вонзается в панель приборов, освещая их.
Одного взгляда на указатель вертикальной скорости достаточно, чтобы определить положение самолета. Я иду вниз! Высотомер - на нуле! Вот-вот врежусь в землю! На мое счастье, впереди нет никаких строений, а то бы… Неистово рву на себя ручку управления и вижу, как восстанавливается авиагоризонт. Это означает, что самолет пошел вверх. Мои глаза наконец привыкают к темноте, и я замечаю, как под крыльями совсем близко проносятся какие-то тени. Мой самолет почти касается их. Я просто чудом не разбился. Уменьшаю обороты двигателя.
Теперь все в порядке. Ложусь на заданный курс, выхожу на верхний эшелон движения. Далеко впереди слева видна длинная цепочка зеленых и красных огней. Эго проблесковые огни самолетов, летящих в верхнем эшелоне. Позади - яркие огни самолетов, идущих следом за мной. Далеко внизу - расплывчатые огни базы, вокруг них светлячками кружатся самолеты, заходящие на посадку. Время от времени подо мною проходит светлое прозрачное облако, подгоняемое легким ветром. Ночь тиха и спокойна. Такие ночи характерны для штата Аризона. Однако холод пустыни уже дает знать о себе. Он проникает в щели, врывается через воздухозаборники в кабину. Включаю отопление, и сразу же теплый, приятный воздух окутывает тело и вызывает чувство успокоения. Правой рукой дотягиваюсь до полочки под лобовым стеклом и достаю плитку шоколада с орехами, раскрываю упаковку, и тонкий аромат заполняет всю кабину. Спокойный рокот мотора, как мурлыканье спящего котенка, вселяет в меня уверенность.
Ночь прекрасна. На мгновение она заглушает все досады и огорчения. Я поудобнее устраиваюсь в кресле и расслабляю застывшие от напряжения мышцы. Машина идет вперед, пожирая ночную темень, в полном одиночестве и в абсолютной тишине. Порою мне кажется, что я застыл где-то в пространстве между небом и землей. Смотрю вверх и через плексигласовый фонарь кабины вижу звезды пад головой.
Подходит время возвращаться. По приборам проверяю работу механизмов и агрегатов. Освещение наконец включилось, и зеленоватые цифры и стрелки замелькали на панели приборов. Свет попадает на мои руки, на одежду, и я чувствую себя увереннее. Но одна мысль не дает покоя: зачем мне понадобилось в такую темную ночь, вдали от родного дома, где-то в неприветливой пустыне Аризона, па высоте нескольких тысяч футов над землей, вести в кромешной тьме эту массу металла, подвергать себя смертельной опасности? До такой абсурдной мысли мог дойти лишь сумасшедший! Но нет, сумасшедшим нужно быть, чтобы не любить авиацию!…
Посадка прошла относительно спокойно. Однако перед заходом, на полосу вышел из строя радиопередатчик. Таким образом, я потерял всякую связь с руководителем полетов и не мог узнать, что как раз в это время из-за изменения направления ветра были даны указания всем самолетам, находившимся в воздухе, совершать посадку на ту же полосу, но с противоположной стороны. А поскольку я не мог слышать этого, то зашел на посадку против общего потока движения приземляющихся самолетов. И в результате… вдруг заметил прямо перед собой цепь красных огней, стремительно приближающихся ко мне и увеличивающихся на глазах. Спятили, что ли?