Умопомрачение впервые открытого для нее эротического наслаждения и осознание греховности этого наслаждения дают поэзии Марины накал борьбы, вызывают образы охоты, поединка, боя.
Греховность и преступность, страсть и порок, страх и желание терзают Марину. Но что может остановить ее? Кто мог осмелиться «учить жить» Марину? Да и кого бы она послушалась? И уж если она сама себе это разрешила, то кто осмелится запретить?
Марина любит ощущение хождения по канату — риск, опасность, затаивший дыхание зал далеко внизу: Эффектные трюки — г ее стихия. Эти ощущения как раз нужны стихам — они пишутся, словно сами по себе. «Любовь рифмуется с кровь», но на уровне высокой поэзии. Опасность всегда завораживает зрителей. Вот только зрители в этой истории подкачали — не целомудренные были времена.
«Марина и Соня!» — сенсация на три дня. Удерживать внимание этим альянсом долго было бы трудно. В их круге все знали о соединении новой пары, но никаких взрывов общественного мнения, давно к таким вариантам привыкшего, новость не вызвала. Все приняли этот роман с Соней почти как должное: очередной каприз литературных дам — шушуканья, сплетни в гостиных. Пошлость. Сестры Сергея и даже Пра обсуждали с подругами событие в письмах и надеялись, что Марина, хоть и увлеклась серьезно, сохранит благоразумие.
Даже муж, даже родственники только изредка косо поглядывали, но никаких ультиматумов, никаких скандалов… Обывательское болото! Ведь раны Марины сочатся кровью: Соню не оставишь, без любви не жить. Сергей и Аля без нее — пропадут. Со всех сторон стена, со всех сторон беда! Куда сбежать? Марина страдает, нервы раскалены добела.
— Сергей, Сереженька! — кричала она ночью, не нащупав рядом в постели его острое плечо. — Где вы!
— Я писал. — Он пришел из кабинета, нелепый в мешковатой голубой пижаме, волосы всклокочены. Привычка ерошить двумя пятернями волосы, выдававшая умственное напряжение, раньше умиляла Марину. Теперь смешна. Бог мой, как он жалок! Бедный, бедный мальчик! Кто еще выдержит такую пытку!
— Сядьте, пожалуйста, дайте руку… Мне страшно. И больно. Очень больно. Я попала в западню. Из нее нет выхода! Послушайте! — она опустилась на колени возле кровати, с мольбой заглянула в его глаза: — Если любите меня — спасите! Я не могу так больше жить… В ящике секретера заряженный браунинг!.. Пристрелите меня! Будет легче, всем легче, поверьте…
— Да Бог с тобой, родная! — Сергей в ужасе отшатнулся, потом обнял вздрагивающие от рыданий плечи. — Марина, это мучительно для нас всех. Я даю вам свободу — пользуйтесь, сколько надо. Я подожду. Ведь пройдет же у вас эта «болезнь». Пройдет… А мы с Алей подождем. — Его теплые слезы капали на ее шею.
— «Болезнь»! — она села, закурила, задумчиво сдвинув брови. — Как правильно вы сказали: болезнь! Какое-то заразное бешенство. Я не в себе. Я не понимаю себя. — Она подняла на него испуганный детский взгляд: — Заберите меня! Отнимите меня у нее! Заприте тут! Клянусь! Все, все кончено! Кончено! Только держите меня крепче, родненький!
Решено — связи конец. На следующий день в доме Сони в свете синей лампы, превращавшей утро в лунную ночь, состоялась сцена расставания — душераздирающая, поскольку и Марина и Соня рвали по живому.
— Вот сейчас ты просто повернешься и уйдешь к мужу, дочке, семье. — Соня была похожа на привидение — озаренная голубоватым светом, будто окаменевшая. — А потом, — она подняла негнущуюся алебастровую руку, — потом, знаешь, что будет? Ты вообще пройдешь мимо… Мимо меня… Как мимо чужой могилы… — Рука упала, Марина зажмурилась, чтобы не видеть, как посыплются гипсовые осколки.
— Прощайте навсегда… — прозвучал бескровный голос.
— Это жестоко, Соня! — Вспыхнув, Марина рванулась к двери. Громкий хлопок и торопливый стук каблучков по лестнице. Умчалась, чтобы никогда не возвращаться в этот дом.
А на следующее утро 23 октября Марина пишет чудесное по тонкости, трогательности и точности стихотворение: «Под лаской плюшевого пледа вчерашний вспоминаю сон…» Марина в замешательстве. Она не понимает, что произошло. Неужели это все — «для чего не знаю слова» — в самом деде, закончилось? А если закончилось, то выход один — в небытие, в вечный сон. Надо успеть все выразить в стихах. Такой любви она еще не знала. «Что это было — быль иль не быль? Кто победил, кто побежден?» Стихи льются один за другим — переливы слов, блуждание в дебрях спутанных чувств создают дивной красоты рисунки. Боль выплескивается на бумагу — вот — полтетрадки исписаны круглым четким почерком. Полегчало, отлегло. Жить можно. Стоя у окна и барабаня по залитому дождем стеклу ноготками, Марина уже не жалеет себя, она просто констатирует факты:
Взгляд отрезвленней, грудь свободней,Опять умиротворена.Не знаю, почему. Должно быть,Устала попросту душа.
«Все каторжные страсти слились в одну»
Жизнь без Сони — какая она? Увы, не успела понять. Днем, переходя Большую Лубянку, подняла глаза и увидела несущиеся саночки, а в санках Соня с высокой брюнеткой, с той самой — недавно отвергнутой подругой. Санки пронеслись, заметая стоящую на обочине Марину. В снегу по колено — бедный замерзший Кай, — в это мгновение она чувствовала, как уходит жизнь и леденеет ее сердце. Такой боли ревности, такой обиды и оскорбления она не переживала никогда. Она не знала, что значит быть брошенной. Не знала, что значит, когда ей предпочитают другую. Такого унижения даже вообразить не могла. Она никогда не была побежденной. А от ударов, которые еще предстояло пережить, изобрела объяснение — оправдание победителя на любой случай: «Жизнь я прожила в случайных местах, со случайными людьми, без всякой попытки корректива. Все события моей жизни настолько меньше моей силы и моей жажды, что я в них просто не вмешиваюсь: чего тут исправлять!»
Марина, столько раз в жизни терпевшая фиаско, ни разу не призналась в том, что случился провал по ее вине. Просто она не желала бороться с пустяками и с тем, что заведомо ниже ее желаний. Не вмешивалась в непосильное, отстраняла нежеланное, позволяя жизни и обстоятельствам творить свой беспредел. Но не класть на лопатки. Попросту отворачивалась с высокомерным безразличием.
Бороться за Соню не пришлось — подруги бросились в объятья, как после долгой разлуки — «Кто победил, кто побежден?» Примирение было бурным. После размолвки подруги стали чаще бывать вместе, практически не расставаясь. Марина совершала набеги домой — за необходимыми вещами, приглядеть за хозяйством, хотя оно ее меньше всего волновало.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
