Действительно, зачем он будет возвращаться? Приедут — пусть приедут, нет — беда небольшая, без министра не пропадет. Знает Пал Палыча, в прошлом году тоже за кордоном с ним жарил шашлыки. Приезжал не один — с тремя друзьями, те тоже были тузами. Сейчас вот директора комбината взял с собой… Вновь дубки будут просить?..
Пока мерил в штабеля сложенные дрова, к делянке вышла и «Волга». В кабине министр был один, если не считать шофера. Вышел, поздоровался. А Федору Ивановичу даже руку подал. Взгляд мягкий, приятный.
— Давай рассказывай, друг, как дела, что растишь-сажаешь, как выполняются планы? — сразу спросил лесника. Мужики слушали. Пичинкин, улыбаясь, начал рассказывать. По его словам, дела идут «неплохо», — скоро весь лес вырубят, останутся одни пеньки и пустые поляны. Потом показал на лесорубов:
— Вон плахи какие, острыми бензопилами и Пор-гору распилят. Идет дело, как не идет, из-за этого и приходим сюда, — и вновь улыбнулся сквозь зубы.
Министр, сверкнув густыми бровями, тихо сказал:
— С тобой, Федор Иванович, есть особый разговор, пойдем сядем, — и первым пошел к машине.
— Особый так особый, — безразлично бросил Пичинкин и сел за министром в машину.
Когда тронулись, Пал Палыч, повернувшись к нему боком, спросил:
— Вы давно в лесниках, Федор Иванович?
— С первого дня рождения. Правда, тогда в Петровке жили, сейчас ее с землей сровняли. Сначала с дедом ходил деревья сторожить, потом отец меня этому учил, сейчас своего сына вожу по лесу, — буркнул Федор Иванович. Он не знал, зачем об этом начал разговор высокий гость. Возможно, излить душу? Попытает-попытает, а потом его слова передаст Потешкину, тот по «своей дороге» будет его водить. Не только дрова — весь лес ограбит. За украденные бревна он для показухи внес деньги в кассу лесокомбината, а с руководителями такое редко бывает…
— Я не этим интересуюсь, я хочу спросить тебя вот о чем: как ты смотришь на муравьев. Короче говоря, расскажи мне от том, что знаешь об этих насекомых и какая от них польза?
— Какая польза… Санитары леса они, деревья защищают.
— А вот и сами они, ждут нас, — министр остановил машину около муравьиной кучи, которая ворохом зерна лежала недалеко от дороги.
— Давно живу я на земле и все удивляюсь этим трудоголикам. Какие они работящие! — начал рассказывать Пичинкин. — Без них исчез бы лес. В какой-то книге я прочел: муравьев на земле семь тысяч видов! В некоторых муравейниках их аж по сто миллионов.
— Я из-за этого, Федор Иванович, и приехал к тебе. Сейчас над диссертацией работаю, муравьиным обычаям хочу целую главу посвятить. Написал бы, да что скрывать, их я только левым глазом видел, и то в детстве, когда ходил за грибами, — откровенно сказал министр.
— Вы что, закончили лесной институт? — неожиданно спросил Пичинкин.
— Нет, Федор Иванович, моя школа партийная. Двадцать лет работал в райкоме, обкоме, потом послали поднимать министерство… Дела, признаться, идут неплохо — планы выполняются, да в наше время без кандидатской далеко не прыгнешь. Да и замы в затылок дышат. То-то, брат, на каждом месте свои печали.
— Тогда слушай, — начал врать Пичинкин. — В одно лето я провел несколько таких опытов, — он достал из кармана кусок сахара, смочил его из фляжки березовым соком, положил на ветку. Потом запихал палец в муравьиную кучу, достал оттуда несколько муравьев, скинул на сахар. Те его попробовали и, торопясь, вернулись в муравейник и привели за собой целый полк соплеменников.
— Видел? — спросил Пичинкин министра.
— По-моему, и они все понимают.
— Тогда слушай еще о муравьях, — и лесник, удивляясь тому, кого ставят руководителями, вновь начал лить под его хвост воду. Он и сам знал о муравьях лишь одно: что они санитары леса. Пусть слушает, почему не помочь человеку? Если пришлют на его место такого же, что изменится? Этот какой-никакой, знаком уже. Вон и Потешкин, слыхал, боится Киргизова: лесотехнический институт закончил, а директор комбината — церковно-приходскую школу, как за глаза звали партшколу.
Министр долго не задержался. Довез Федора Ивановича до делянки и — вновь в дорогу.
Пичинкину стало не по себе. Как не испортиться настроению, если министр от безделья ездит? Вот куда подходит эрзянская пословица: «Усы длинные, да от них борода не растет».
Думая об этом, Пичинкин начал измерять только что спиленные бревна. До обеда так устал, что не услышал, как к нему на мотоцикле подъехал сын. В куртке из черного брезента, волосы торчком, лицо запыленное.
— Ты откуда так, не из тюрьмы убежал? — недовольно спросил Федор Иванович.
— Тебя пришел, отец, спросить: чинить лодку не поедем в Вармазейку?
— Эка, нашелся мастер, видишь, сколько дел у меня? — Федор Иванович показал на груду бревен, которые подвозил на тракторе Коля Вечканов.
— Время, отец, не ждет. Сура совсем обмелела.
— Ты вот о чем мне скажи, — обратился Федор Иванович. — Почему вся река покрылась зелеными комарами? Не комары — воробьиные клювы. Таких раньше не видел.
— От грязной воды, от чего же. Заводы пачкают Суру. В этом и нашего комбината немалая доля.
— Нашего комбината? — удивился лесник. — От щепок когда вода портилась, что болтаешь? — накинулся он на сына.
— Эх, отец, отец… А еще говоришь, что не постарел! Наш комбинат второй год уже реку травит. Скоро крашеные бочки будут в ней плавать. Потешкин нас заставляет. Так, говорит, больше денег за них возьмем. Так когда в Вармазейку поедем? — вновь спросил Виктор.
— В субботу. Выходной, думаю, дадут тебе?
— В выходные я сам себе хозяин. Тогда в пятницу не приеду домой ночевать, скажи об этом матери.
— В пятницу, видать, у соседки останешься, там теплее? — засмеялся Федор Иванович.
— Прямиком в Вармазейку поеду.
— Не за невестой? Куда только привезешь ее, не в Петровку, в обветшалый дом?
— До свидания, — Витя не стал отвечать, сел на мотоцикл, и только видели его.
Бензопилы жужжали не переставая. Лес трещал, будто лед на реке.
* * *
Со стороны Пор-горы раздался шум электровоза. Виктор Пичинкин спустился к перрону. Олю здесь сразу увидит, девушка остановится перед домиком, который нарекли станцией, и пойдет по узкой тропке вверх по улице, в сторону горы.
Электричка не спешила. Отсюда до Саранска шестьдесят километров, это расстояние она пройдет часа за два.
На перрон вышло человек пять. Оли среди них не было. Витя долго стоял под раскидистой березой, верил, что вот выйдет любимая, поздоровается с ним, протянет ему серую сумку, будто играя скажет: «Вот я и сама приехала…»
Жди-нет, пора уходить. «Видать, эту субботу пропустит. Да, чай, не каждую неделю приезжать. Учится в университете, сегодня-завтра начнутся экзамены, некогда», — думая о девушке, успокаивал себя парень.
По нижней улице спускалось стадо. Из-под коров поднималась горькая пыль. Дневная жара уже отступила. Со стороны Сега-озера дул ветерок, принося облегчающую прохладу. Наконец-то и звезды набрали силу — рассыпались по всему горизонту, отчего небо еще сильнее пожелтело.
Пичинкин долго стоял на остановке и не знал, что делать. Домой пойти, на Пикшенский кордон, или вернуться в лесничество? И захотелось ему поехать в Саранск. «Смотри-ка, обещала, а сама обманула…» — грустно подумал парень. Девушка днем и ночью не выходила из головы. На днях прислала письмо: хотела приехать. И вот тебе, Виктор сам к ней отправился…
В поезд с Пичинкиным село несколько вармазейцев. От их расспросов — куда и зачем? — Виктор прошел в последний вагон. Тот был весь в пыли. Она летела со всех расщелин, лезла в нос.
За окном мелькали порхающие звезды. В вагон зашел его возраста проводник. Сел около Виктора, обратился гнусавя:
— В гьёрод?
— В Саранск, — промямлил Пичинкин.
Проводник достал из накинутой через плечо сумки бутылку пива, раза два глотнув, сказал:
— Жяра невыносимая. Никак, все лето высушит.
— Сожжет, на прохладу не жалуется, — гоня душевную тревогу, сказал Виктор.
— Рот не промочишь? — хотел угостить парень.
— Спасибо! Пить не хочу, — Виктор вновь стал смотреть в открытое окно.
— Штярый вагон, будто штярая телега: трясется и трясется. И пыль не ушпеваешь подметать. Сколько ни закрывал окна — пассажиры все равно открывали их. — Проводник допил оставшееся пиво, засунул пустую бутылку в сумку и направился в другой вагон.
Виктор не заметил, как уснул. Во сне видел незнакомых женщин, которые носили в овраг перед их домом воду. Одна из них ногами месила глину…
Кто-то стукнул его в плечо. Открыл глаза — перед ним стоял тот же проводник. В руках держал зажженный фонарь.
— Ты, дрюжок, так и Москву прошпишь, — засмеялся он.
Действительно, поезд стоял на саранском перроне. Виктор вышел из вагона и, сонно пошатываясь, зашел на пустой вокзал. Прислонился на скамью, стал протирать глаза. Потом посмотрел на часы — времени было около полуночи.
