Великого, великого уваженья достоин предок ваш…»
17
Продолжая перебирать глазами строчки письма, по новой уже, снизу вверх, Аделина, голосом, не предполагающим иных вариантов, коротко произнесла, а скорее, просто распорядилась в не присущей ей манере:
— Звони ботанику, Лёв, прямо сейчас, пускай штуковину эту немедленно притащит. Сколько надо, столько заплатим.
После озвученного женой постскриптума предлагать любую альтернативу Гуглицкий уже не отважился, ощутив по напряженной Адкиной спине ее ультимативный настрой. Просто решил, что даже если те приличные потери, которые он как глава семьи понес, приобретя эти почтовые ящики для связи с чертом, сделаются уж вовсе неприличными в силу прихоти этого самого беса, то спокойствие любимой жены ему по любому дороже. А дополнительный расход возместится тем же кортиком Пельше — купцу, если вещь тому действительно глянулась, она встанет просто процентов на десять дороже. И все дела.
Вежливый мальчик, явившийся к Гуглицким все в тех же дырявых штанах, присоединил им этот самый «Ваком» на другой день после Лёвкиного звонка и объяснил принцип работы с ним. Прасковья, признав ботанического мальчика, только руками всплеснула и сокрушенно покачала головой. А когда закрывала за ним дверь, успела, поджав голос, поинтересоваться, куда ж, мол, столько он деньжищ пускает, на какую нужду, что штанов не может приобресть себе цельных, а не ходить в порватых до голых коленок. Головастый мальчик вопросу бабушкиному не обиделся, а обходительно пояснил, что дыры эти надобны ему для связи с космосом, через них космическая сила лучами своими проникает в его организм, используя незащищенные коленки, после чего, остывая по пути, подымается в голову и далее питает знаниями мозг. А деньги нужны, чтобы накопить на путевку для космического полета на платной основе. Сказал, не улыбнувшись, и оттого получил Прасковьино благословление.
Свежеприобретенную дощечку Ада Юрьевна освоила моментально. Уже через час после установки она специальной ручкой с тупым окончанием выводила на поверхности планшета разнообразные фантазийные закорючки и тут же наслаждалась полученной картинкой уже на экране монитора. А еще через час они с Лёвой получили письмо все с того же адреса. После очередного пространственного вступления, состоящего по обыкновению из россыпи благодарственных слов, отправитель все тем же глубоко заваленным вправо остробуквенным почерком, к которому Аделина начала уже привыкать, писал:
«…Теперь же, когда с божьей помощью и при наиценнейшем вашем содействии все препятствия успешно устранены, я совершенно готов всецело и полно изложить вам, княгиня и Лев, историю мою, начиная от даты телесной смерти и до нынешнего благодатного дня. Прошу лишь предназначить так, чтоб «Ваком», какой имеется теперь в употребленье вашем, был постоянно приготовлен к действию, потому как я намереваюсь употребить его сейчас же для наших с вами бесед. Менее чем через несколько минут от момента, как вы завершите разбирать мое послание, я уже буду подле вас, переместившись из постоянной обители моей на Никитском бульваре в ваш гостеприимный дом. О прибытии тут же дам вам знать, трижды опустив и подняв известную вам дверную ручку. Далее я буду просто слышать и слушать вас — вам не будет нужды писать мне. Отвечать же я буду при содействии этой спасительной дощечки. Итак, ожидайте меня. Я перемещаюсь к вам, княгинюшка и дражайший Лев. До скорейшего свиданья.
Ваш Николай Васильевич Гоголь».
Оба помолчали. Снова — каждый про свое. Говорить какие-либо слова более не было нужды: все было сказано и разложено, не раз и не два. Оставалось только ждать и реагировать по факту.
— Может, сказать Прасковье, чтобы прибралась на всякий случай? — запустив руку в бороду, невпопад спросил Лёва. — А то этот свалится на голову, как черт из коробочки, а у нас не прибрано.
— Сядь в кресло и помолчи, — оборвала мужа Ада Юрьевна. — Подумай лучше, какие вопросы тебе следует задать этому призраку. И прошу тебя, постарайся по возможности обойтись без слов-паразитов, а то они у тебя в организме не слишком задерживаются.
Лёва криво ухмыльнулся и уже собрался было откликнуться на несправедливый Адуськин упрек собственным выпадом, однако не успел, потому что в этот же момент ручка на двери спальни трижды дернулась вниз-вверх и замерла в исходном положении. А это означало, что — началось. Сомнений больше не оставалось — гость прибыл.
Ада развернула вертушку к двери и, собравшись духом, тихо проговорила.
— Здравствуйте, Николай Васильевич. Вы здесь, с нами?
Пронесся будто легкий ветерок, едва ощутимый кожей лица; воздух над поверхностью вакомовского планшета будто бы сгустился, и на экране компьютера возникла рукописная вязь, уже хорошо знакомая обоим, с наклоном вправо и заостренными верхушками части букв.
«Здесь, милая княгиня, я уже с вами, как и обязывался…»
— Нет, это все же невероятно… — прошептала изумленная Ада, вперившись в экран. Она перевела взгляд на дощечку и, последив за рябью на ее поверхности, снова вернула глаза к экрану, на котором быстро-быстро вырисовывались написанные от руки буквы. — Этого просто не может быть…
— Послушайте э-э-э, господин Гоголь, а как же вы пишете на доске-то на этой? Чем? Если вы, насколько я понимаю, кто-то… э-э-э… что-то… вроде пустотелого духа? — Лёва, заметно волнуясь, поднялся из кресла и тут же уронил себя обратно. — Я хочу сказать, вы же не твердый сами, а буквы, смотрю я, вон как ловко вжимаете. Как же это у вас получается?
Тут же по дощечке вновь пробежала рябь, и на экране потекли буквы, складываясь в рукописный текст.
«Весьма справедливый вопрос, Лёва — вы позволите мне вас так именовать? — и я отвечу вам сейчас же. Однако для начала предприму попытку пояснить вам, дорогие мои, некоторую важную для понимания подробность. Я не есть дух, как вы изволили выразиться. Я всего лишь душа, неприкаянно обретающаяся на земле в поисках перехода к вознесенью. К Богу, к отцу нашему. Душа ведь, вы знаете, несовершенна, она ограничена в деяньях и устремленьях своих, она сотворяется духом. Дух же сам, в отличие от нее, вечен, совершенен и несотворим. Душа — вдох, дух — выдох. И вслед за плотской смертию моей в 1852 году душа моя приняла существованье в особо легком теле, невесомом и невидном, однако же сохраняя внутреннюю фигуру, присущую мне же, как и сберегая первостепенные особенности тела. Дух же, и теперь, и всегда, свободен от определимых разумом нашим воплощений. Дух, Лёвушка, вездесущ, он несложно проходит повсюду и столь же незатруднительным становится ему покинуть всякие пределы — оттого и способен он достигать самых вершин мирозданья. Он неизменно беспокоен, он переменчив, он мало в каком месте задерживает себя, и он сотворяет все новые и новые свои определенья. В отличие, опять же от души. Моей, в том числе, да и любой прочей…»
— И нашей с Адкой? — не выдержал Лёва. Он уже успел подвинуть кресло и теперь неотрывно смотрел на экран, считывая рукописный текст. При этом, на какое-то время утратив контроль за собой, он часто-часто сглатывал слюну. Кадык его интенсивно двигался туда-сюда, однако сам он этого не замечал. Ада незаметно пихнула его в бок, кивнув на горло, но Лёва толчка ее не понял и не ощутил, и потому никак не отреагировал.
«От всякой, Лёвушка, определенно от всякой…» — выползли слова на экране.
— Ну допустим, — подала свой голос хранившая все это время молчание Аделина. — Но кто же в таком случае есть человек духовный? И кого можно назвать бездушным? Точнее, бездуховным. Или это, по-вашему, не одно и то же? Что вы на этот счет думаете, Николай Васильевич? — И уставилась в экран. Ноги ее мелко подрагивали. Дрожь, медленно поднимавшаяся снизу, уже достигла сведенных коленей, и Ада почувствовала, как они начинают, словно получая отдачу от неслышного отбойного молотка, так же мелко колотиться друг о друга.
Через непродолжительный промежуток экран ответил новой серией слов.
«Милая Аделина, Ада… могу я вас так называть? — так вот… душа всякого человека, какая долгое время не принимает живительных посланий духа, увядает, и человек такой напрочь лишает себя участья в цельном бытии. Однако, оплодотворясь духом, душа у человека расцветает, раскрывается и зримо улучшается; и сам человек вместе с ней. Духовностью называю я оплодотворенье души духом и извечную тягу ее к вершинам бытия. Бездуховность в разуменье моем являет собой отрыванье души от духа, замыкание способностей ее на единственном занятии всего лишь — обслужить свою телесную оболочку да сберечь достигнутое этой оболочкой материальное благополучие. А ведь вещественные потребности человека рано иль поздно ублаготворятся, лишь духовными исканьями своими человек никогда не пресытится, ибо обогащает тем себя и в самой жизни, и после нее. Сомневаюсь, однако, доходчиво ль изложил я сие, милые мои?»
