– Адъютант… – Начальник патруля с подозрением осмотрел мою фигуру. – А сдайте-ка вы, гражданин адъютант, сабельку да пройдите за нами. Пусть наш капитан сам решает, кто вы на самом деле. – И он протянул руку к моему оружию.
Будь на моем месте настоящий Виктор Арно, он бы, вероятно, хоть и с негодованием, но повиновался. Однако у меня совсем не было резона привлекать внимание неведомого капитана к своей не очень скромной персоне. С другой стороны, сопротивление патрулю грозило лейтенанту Арно суровым дисциплинарным взысканием, мне же – расстрелом.
– Что ж, – ледяным тоном заявил я, делая шаг вперед и отодвигая сержанта, – идем к вашему командиру!
– Ну так, а са… – закончить он не успел.
Отпечаток сабельного эфеса надолго лег вычурным темным рисунком на его скулу. Удар в промежность одному, плашмя по голове клинком – второму. Я рванулся вдоль по улице, петляя, как потревоженный заяц. Улепетывать с ножнами, бьющими по бедру, оказалось чертовски неудобно.
– Стой! Стой! – За моей спиной хлопнул выстрел.
Не сказать, чтобы это возбудило желание замедлить ход. Впереди, за каменной оградой, виднелись деревья сада, видимо, монастырского. Находящееся рядом здание походило на часовню, только без крестов. Как в молодые годы, в учебном центре форта Норидж, я ринулся к забору, перекинул саблю, подпрыгнул, ухватился за край, уперся ногой. Совсем рядом о камень щелкнула пуля, и я, будто стараясь обогнать ее, перелетел за каменную изгородь.
– За ним! – слышалось с улицы.
Я нащупал лежащий в траве клинок, встал под стенкой и, когда над забором показалось лицо, быстро махнул острием перед носом не в меру резвого преследователя. С противоположной стороны послышался грохот падающего тела и вопль:
– Обходить надо, здесь не пройти! Зарубит, сволота!
Где бы ни находился вход в сад, мой немудреный маневр давал пару-тройку минут форы, и я припустил со всех ног, спеша пересечь зеленую обитель возвышенных молитв или хотя бы отыскать подходящее убежище.
Сад был на удивление велик. За спиной уже слышались голоса, перекликающиеся в потемках. Их было много – должно быть, к моим преследователям, горя желанием поймать шпиона, присоединились другие солдаты из кордегардии. Загонщики двигались широкой дугой, стремясь припереть меня к противоположной ограде, где мне уж точно не уйти. Оставался единственный шанс. Я прыгнул, уцепился за ветку, подтянулся и пополз как можно выше, моля Господа, чтобы идущим по моему следу не пришла светлая мысль задрать голову. Даже среди листвы мундир мог выделяться, демаскируя мое хлипкое убежище.
Под деревом прошел солдат с ружьем наперевес, с другой стороны еще один, лунный блик играл на кончике штыка.
– Нет, здесь нету! – перекликались они.
– Выскользнул, ублюдок! – крикнул во тьме кто-то.
– А может, тут где отсиживается? Оцепить надо!
Через некоторое время сад опустел, однако невдалеке за изгородью слышались голоса. Потом и они стихли, но я все еще не торопился спускаться наземь. Подобный маневр вполне мог оказаться уловкой, и в какой-то момент мне показалось, что так и есть.
По саду, не скрываясь, шел офицер в гусарском мундире. «Должно быть, выманивает», – подумал я. Офицер остановился совсем недалеко от моего убежища. Было слышно, как он насвистывает что-то под нос. Прошло еще несколько минут, и я увидел девушку в светлом платье, бегущую сюда.
«Господи, банальное свидание!» – вздохнул я с облегчением.
– Месье, – раздалось в ночи, – что с матушкой?
– Успокойся, Гортензия, с ней все хорошо.
– Но вы же написали…
– Это была хитрость, мой ангел. Военная хитрость, простительная для того, кто влюблен. Я так желал видеть ту, в которой заключено счастье всей моей жизни!
– Но, месье! – Девушка остановилась, не скрывая удивления. – Как вы могли?..
– Что за робость, мой ангел? Я же вижу, что нравлюсь вам!
Гусар подскочил к юной девице и заключил ее в объятия.
– Оставьте меня!
– К чему ужимки, звезда очей моих, ты еще станешь благословлять эту ночь! Ты узнаешь счастье!
– Нет! Нет! Я не хочу!
– Хочешь!
Я стиснул зубы. Если это и западня, то уж больно хитрая.
Гусар, не мешкая, попытался сдернуть легкое платье с плеч девушки, та силилась вырваться, но тщетно. Закричать – но рукав гусарского ментика закрыл ей рот.
– Черт побери! – процедил я, спрыгивая с дерева. – Да провались оно все пропадом! Не так быстро, месье!
Глава 13
Надо прощать своих врагов, но не раньше, чем их повесят.
Генрих Гейне
Упоминание о Мадлен – хозяйке «Шишки», весьма похожей на старую приятельницу Лиса, мадмуазель Жози, сделало свое дело. Едва договорившись с Наполеоном о вечернем рандеву, Сергей устремился на другое, заранее не запланированное, в Латинский квартал. Как он утверждал, исключительно для того, чтобы выяснить, о каком таком господине де Батце знает это внушительное средоточие женских прелестей.
Лис ворвался в таверну, внося переполох, словно пушечное ядро в мирно спящий до рассвета курятник. Впрочем, и четвероногий лис в курятнике произвел бы не меньший эффект.
– Одно лицо! – заявил он с порога, всплеснув руками.
– В каком смысле, месье? – Хозяйка заведения изумленно замерла.
– Я говорю, у вас одно лицо, что в этом странного? Или вы хотите сказать, что двуличны?! Но нет, эти голубые, цвета неба Гаскони, эти ясные глаза не могут врать! То ли дело рот…
– Но… месье.
– О боже! Клянусь треуголкой генерала Бонапарта, вы совершенство! И рот, он тоже говорит правду! И впрямь настоящий месье. Я разрешаю вам называть меня так!
Какой-то мужлан, должно быть также имеющий виды на Мадлен, попытался вскочить, но тут же сел мимо стула, ощутив на плече мощную длань Рейнара. Сергей на мгновение оторвался от воспевания прекрасного создания и зыркнул в сторону невежи, попытавшегося встать на его пути:
– Милейший, знаешь ли ты, что сказал об этом великий Галилео Галилей? Если ты, голуба, не перестанешь вертеться, земное притяжение начнет на тебя действовать со страшной силой. – Он сжал кулак и поднес его к носу бедолаги. – Чуешь страшную силу?
– Вы чего-то хотите, месье? – пользуясь секундной передышкой, спросила Мадлен.
– Ну конечно! Комнату в этой гостинице – на ночь и ваше сердце – навсегда!
– Однако же, месье… – Голос хозяйки звучал растерянно.
– Хорошо, хорошо, без экстремизма. Все остальные части тела я готов взять заодно с сердцем.
– Но мы даже не знакомы…
– Да? А мне кажется, я знаю вас всю жизнь и даже больше, много больше. Вас зовут Мадлен, а вашу покойную маменьку звали Жозефина, совсем как первую хозяйку «Шишки». О, что это была за женщина! Судьба Франции не раз оказывалась в ее руках!
– Но откуда вы все это знаете? – уже откровенно потерявшись, лепетала девушка.
– Мой давний предок записал это в своем дневнике и еще приписал, что спустя целых семь поколений его потомок случайно, ну знаете, как это бывает, зайдет в «Шишку» и увидит… о нет, не увидит, – прозреет от неземной красоты! Вы спасли меня, сударыня, вы сняли кровавую пелену с этих выпитых слезами глаз. Теперь я знаю: вся горечь дней былых – лишь скромная плата за высокое право увидеть вас и говорить, – Лис понизил голос до театрального шепота, – говорить с вами!
– Я, пожалуй, сдам вам комнату…
– А как насчет сердца? Или мне продолжить?
– Но, месье, здесь столько людей…
– Разумные слова, голубушка. Но это поправимо. – Лис повернулся, в руках его мелькнули пистолеты. – А ну, все вон! Для господ медиков и правоведов, кто не понимает на добром французском, могу сказать на латыни, а для особо непонятливых – на ней же могу написать эпитафию!
Посетители трактира, крайне недовольные внезапно объявленным перерывом на любовь, с ворчанием подались к выходу. Вечер был безнадежно испорчен. Однако студиозусы сами были парижанами и потому тоже полагали, что любовь оправдывает все.
Лис повернулся к замершей Мадлен.
– Не волнуйтесь, моя дорогая, вашим прибылям ничто не угрожает. Сегодняшнюю выручку я компенсирую с лихвой.
Наконец трактир опустел, и Сергей без обиняков приступил к самому любимому делу. Ну, максимум второму после запудривания мозгов.
Оглушенная истинно гасконским размахом и натиском, Мадлен даже не стала кокетничать и ломаться ради непристойного в этой части столицы приличия. Из зала сплетенная в объятиях парочка переместилась в комнату за стойкой, и Рейнар, не останавливая поцелуев, начал расстегивать пуговички на шелковой блузке. Те поддавались с трудом, едва пролезая в петельки, и вот, когда из полутора десятков оставались всего лишь две-три, снаружи послышался стук в дверь.
– Постой, милый, постой, – силясь вырваться из Лисовских объятий, шептала Мадлен.
Стук повторился.
– Ну, елкин дрын! – возмутился Сергей. – Ну шо за на фиг! Кому там неймется?!
