своего, поэтому он с улыбкой ответил мне, что не поделится своим, пока я не поделюсь своим. Теперь он никогда не сможет ничего рассказать другому.
Он был блондином, харизматичным и добродушным. Я и не подозревала о существовании такого беззаботного настроения, и оно в какой-то мере очаровало меня. Однако я была воспитана и глубоко погружена в совершенно иной мир. Мир, который положил конец его жизни.
Самым горьким было то, что чувство вины постепенно исчезало, как изображение в зеркале заднего вида, когда машина отъезжала.
Я прислонилась головой к стене, приподняла ее и покрутила кольцо на среднем пальце. Он подарил это мне, как шалость. Однако теперь это стало обещанием самой себе исправить свою ошибку. И я не сняла бы его, пока не сделала этого.
Знакомое ощущение коснулось моей обнаженной кожи.
Я повернула голову в сторону и увидела Николаса, стоящего в конце коридора, с руками в карманах и ленивым взглядом.
— А я-то думал, что никогда не увижу тебя без розового.
Его глубокий голос коснулся моих ушей, и я вздрогнула от звука, заполнивший тихий коридор. Никогда не увижу тебя без розового. Мой разум перенес это в грязное местечко, где я была голой, а он смотрел на меня. Мои груди напряглись, когда тепло пробежало томной дорожкой между ног. Я сглотнула и отогнала тяжёлое дыхание.
Я почти никогда не носила черное, но сегодня я чувствовала себя не взводе. Может, потому что я знала, что он будет здесь, и мне необходима сила, которую чёрный цвет мог предложить, чтобы притвориться, что его не существует. Он видел меня только в белом или розовом — неудивительно, что большую часть времени он смотрел на меня как на смешную девчонку. Но это к лучшему. Если бы он вернул мне это очарование, я могла бы только представить себе хаос, который оно могло бы принести, и я не начинала бы новый скандал. Никогда.
Все еще прислонившись к стене, я задрала подол платья, пока не показались мои ярко-розовые каблуки.
На его губах появилась легкая улыбка, и он стёр ее большим пальцем, прежде чем засунуть руку обратно в карман. Бабочки порхали низко в моем животе. Если я когда-нибудь и прокляла — по-настоящему прокляла, — то только для того, чтобы описать, как он красив. Это заслуживало непристойного слова, иначе никто не мог бы понять масштаба этого.
— Что, ты понимаешь под «Сладкая Абелли»? — спросила я с задумчивым выражением лица.
Я должна знать, считалась ли я шлюхой для всей Коза Ностры. Жить в наивности не в моем стиле, как бы мне не нравилась правда.
Он поднял темную бровь, сохраняя дистанцию в десять футов.
— Ты хочешь, чтобы я это сказал?
Я медленно кивнула, зажав нижнюю губу между зубами.
Насколько все плохо?
Его взгляд искрился мрачным весельем, хотя сквозь него просачивалась небольшая доля горечи.
— Одна из самых сладких кусков задницы в Нью-Йорке, легко.
Я моргнула. Сглотнула. Хмыкнула, скрывая тяжёлое дыхание. Это именно то, что он знал, что это значит, не обязательно то, во что он верил, верно? И все же я не могла удержаться от тяжести, которая образовалась у меня между ног. Мое платье от ощущения резкости и жара.
Это влечение обжигало, и прежде чем оно оставило шрам навсегда, мне нужно относиться к нему по-другому. Если я буду относиться к нему как к члену семьи — а он скоро им станет, — то, возможно, все это пройдёт.
Я оттолкнулась от стены и подошла к нему. Атмосфера старого ресторана держала заряд. Я вдруг задалась вопросом, было ли это чувство просто реакцией между двумя горючими силами, или моя страсть проникла так глубоко в кожу, что воздух стал гуще, чтобы дышать в его присутствии.
Со вздохом, который можно было истолковать как облегчение, я сказала:
— Ну, не так плохо, как я предполагала.
Я стояла перед ним на расстоянии вытянутой руки. Чувство значимости овладевало мной всякий раз, когда я оказывалась в его обществе, будто я привлекала внимание самого популярного мальчика в школе.
Прошлое все еще сжимало меня, настолько, что настоящее казалось легким, а найти смелость было нетрудно. Я подошла ближе и провела пальцем по краю пуговицы его пиджака.
В его голосе звучало разнообразие его естественной темноты; на этот раз он был грубее, но нисколько не забавным.
— Что я говорил о предположениях?
Так или иначе, его требовательный, властный характер только заставил мои щеки покраснеть. Как легко этот мужчина говорил людям, что делать, и ожидал немедленного повиновения. Серебряная ложка, должно быть, кормила его все детство.
— У меня были все основания полагать, что это что-то другое.
Я просунула черную пуговицу в отверстие и расстегнул его пиджак. Он смотрел на меня, и каждый сантиметр моей кожи горел, будто я стояла слишком близко к огню.
— Я бы с удовольствием послушал твои недоделанные рассуждения, — его тон говорил мне об обратном.
— Так, чего ты хочешь? — я расстегнула его пиджак, обнажив черный жилет, обтягивающий живот. — Просто проверяешь меня?
Его слова были пронизаны резкостью.
— Твоя сестра пьяна, и ты это поощряешь.
— Ох, значит, у меня неприятности?
Я сунула руку в карман его жилета и вытащила сигарету, которая, как я знала, должна была быть там. Я видела, как он держал ее между губами или перекатывал между пальцами, словно пытался бросить курить.
— Обсуди это с моим отцом. Я Абелли, а не Руссо.
Я хотела обернуться, но он схватил меня за запястье.
— Ты не выйдешь на улицу одна.
— Я видела, как кто-то из кухонных работников вышел.
Я попыталась стряхнуть его хватку, но это только привлекло его внимание к моей руке. Его взгляд потемнел на моем кольце, будто он хотел снять его. Я сжала пальцы в защитном жесте, потому что верила, что он может попытаться. Когда его хватка соскользнула с моего запястья, я направилась к задней двери.
— Ты не отправишься на улицу с кухонным персоналом.
Относиться к нему как к члену семьи, верно?
— Николас, найди себе кого-нибудь другого, чтобы командовать…
Я замерла, мое сердцебиение замедлилось, будто их бросили в патоку. Он схватил меня за хвост и не дал сделать ни шагу, словно это был поводок. Мое дыхание остановилось, когда его передняя часть прижалась к моей спине. Он был таким теплым, таким приятным, что я могла бы застонать, если бы у меня имелся воздух сделать это.
Слегка дернув себя за хвост, я склонила голову набок, и его губы коснулись впадинки за моим ухом.
— Скажи
