ногам. Каждый сантиметр моей кожи обжигал, и пустая боль образовалась внизу живота. Когда он коснулся моего голого бедра, мне пришлось прикусить губу, сдерживая стон. Его ладонь была шершавой и достаточно горячей для ожога. И Боже, мужчина никогда не пахнет так хорошо. Я хотела уткнуться лицом в его шею, чтобы получить больше, все это.
От меня не ускользнуло, что я критиковала его за неверность Адриане, в то же время воображая, как он совершает то же самое со мной. Эта мысль была лишь мимолетной, потому что его присутствие, его тепло отогнали ее прочь.
Я не знала, замедлился ли он, или этот момент был настолько важен, что я переживала его в замедленной съемке, но он затих, звук моего неровного дыхания наполнил переулок. Легкий ветерок пробрался сквозь щель между нами, заставляя меня осознать, как мне жарко. Никогда в жизни мне не было так жарко.
Он теснее прижался ко мне, его пиджак касался моих рук, часы холодили гладкую кожу внутренней стороны бедра. Одна рука лежала на стене рядом с моей головой, удерживая меня, но он не знал, что я не хочу выходить.
Как только он коснулся обнаженной кожи, его взгляд стал жестким, прежде чем он опустил его, словно нехотя. Пустая боль между ног запульсировала. Я невольно раздвинула бедра, представив, как он просовывает руку между ними. Обхватывая меня за стринги. Оттягивая их в сторону и погружая палец внутрь меня. Мои ладони легли на холодную бетонную стену по обе стороны от меня, и в ушах зазвучал гул.
Его челюсть напряглась, а пальцы сжали внутреннюю сторону моего бедра. Искры бежали от жара, его руки прямо к моему клитору, вся моя кровь барабанила в этом месте. Ему достаточно было провести ладонью по ткани, чтобы понять, насколько я взволнована, насколько мокрой становлюсь. Как сильно я хотела его.
Но он ничего этого не сделал.
Он только забрал свой телефон.
Его большой палец скользнул по тонкой ниточки моих стрингов на бедре, потянув ее немного вниз, прежде чем его руки оставили меня. Когда мое платье упало, касаясь асфальта, его голос был грубым у моего уха.
— Ты уже знаешь ответ.
Он отступил назад и наклонил голову в сторону двери, как бы говоря мне, чтобы я шла туда, сейчас же.
Слишком запыхавшись, чтобы сделать что-то еще, я направилась в его сторону, шепот боли тянулся позади.
Глава 18
«Никто никогда не убьет меня, они не посмеют».
— Кармин Галанте
НИКО
Для меня не было лучшего места, чем самое сердце Коза Ностры. Как и последний кусочек головоломки, мое существование идеально подходило.
Будь я сыном адвоката, врача или уборщика, я бы все равно оказался по ту сторону закона, занимаясь любимым делом — отмыванием денег.
Я был сыном Антонио Руссо, ничьим больше, и по этой причине я был чертовски хорош в том, что делал. У моего папы была поговорка: Non ha il dolce a caro, chi provato non ha l'Amaro.[14] Это был способ сказать мне, что в этом мире нет места для сожалений, что человек должен попробовать горькое, прежде чем сможет попробовать сладкое.
Я услышал это, когда мне было семь, смотря на первого мертвеца, которого я когда-либо видел: открытые глаза, кровь стекающая на полу склада.
В моей профессии легко найти сожаления. Они накапливались, и каждая из них ослабляла мужскую решимость. Я не сожалел о многом, но до недавнего времени у меня появилось только одно сожаление, преследовавшее меня. Я сожалел, что трахнул Джианну, пока она была замужем за моим отцом. Совсем недавно, и даже больше, чем сейчас, я пожалел, что подписал контракт с Адрианой.
Я хотел ее сестру.
В своей постели.
У стены.
На коленях.
Я невольно обдумал, что нужно сделать, чтобы выйти из контракта, и точно знал, что буду делать. Моя семья была известна нарушением соглашения — это то, что на самом деле убило моего отца. Не самый лучший стимул, но я не боялся семью Абелли. Честно говоря, я вообще ничего не боялся, что, вероятно, и стало бы причиной моей возможной кончины.
Я хотел Елену Абелли, и начинать вражду только для того, чтобы заполучить ее, становилось все менее и менее плохой идеей каждый раз, когда она оказывалась рядом. Но я не собирался следовать извращенному плану, созданному моим разумом.
Я хотел трахнуть ее.
Я не хотел жениться на ней.
Моя жена должна быть женщиной, которую я мог бы уважать и которая родила бы мне детей. Не та, которой я был так очарован, что не мог ясно думать. В этой жизни я не мог позволить себе отвлекаться. Не желал привязанности. И она уже ебала мой мозг.
Хотя, как это ни прискорбно, я не мог не интересоваться всем, что выходило из уст девушки. Дело доходило до того, что она не могла совершить ни одного движения без моего ведома, как бы я ни пытался остановить себя.
Я не понимал, почему она говорит так свободно и настойчиво со мной, хотя это было, вероятно, потому, что она теперь считала меня гребаным братом. Если бы она только знала, что, когда говорит со мной, я хочу закрыть ее рот ладонью, прижать к стене, а затем посмотреть на шок в ее мягких карих глазах, когда моя рука скользнёт под крошечные розовые стринги, которые она носила. Ебаный розовый. По какой-то причине, увидев это, мой контроль сильно дрогнул.
Если бы я начал я бы не остановился.
Я бы трахнул ее, прижав к стене переулка, и у меня было стойкое чувство, что этого было бы недостаточно. Это кровь Руссо во мне. Она хотела того, чего хотело, и к черту все остальное.
За моей спиной, дверь в переулок со щелчком захлопнулась, отвлекая от мыслей. Я застегнул пиджак и последовал за Еленой по коридору, находясь на расстоянии вытянутой руки около ее шелковистого, черного хвоста. Когда она повернула, он ударил меня в грудь. Я должен был сказать себе, что это не чертов поводок, потому что после того, как я схватился за него раньше, я хотел теперь потянуть ее за него, таща прямо к моей кровати, нравится ей это или нет.
Вырез ее платья был низким, обнажая гладкую оливковую кожу, а спину пересекали лишь тонкие лямки. Черная ткань облегала изгиб ее задницы, не оставляя воображению ничего, кроме того, как она будет выглядеть обнаженной.
Бог
