как не мог позволить себе с самого ночного побега из дома, а потом неожиданно для себя стал вполголоса напевать. Эту песню он когда-то придумал сам, в монастыре, когда только познакомился с собранием духовных мелодий, и, вслушиваясь в исцеляющие звуки флейты сяо и гуциня, нашел у себя в сердце свою мелодию, на которую так естественно легла старинная сказка. Историю эту ему рассказывала мать, а потом – и Сяньцзань, уступая просьбам младшего брата (хоть и ворчал порой: «И не надоело тебе слушать одно и то же?»). Ючжэнь спел всю песню целиком, вернулся к началу, по нескольку раз повторяя отдельные места, и не сразу понял, что изменилось вокруг. Просто в его голос вплелось нежное звучание флейты ди, слабое, как дыхание спящего, но упорное, стремящееся вперед, к концу истории, плачущее, но светлое, как будто говорящее: ни одна история не заканчивается, всего лишь переходит в другую историю, и так будет, пока стоит земля и пока укрывает ее небо…
Ючжэнь все же допел песню и замолк. В горле пересохло: то ли от жажды, то ли от смущения; а флейта еще пела в одиночестве, постепенно замирая, становясь памятью в шуме ветра и перестуке копыт по сухой земле. А потом с Огоньком поравнялись тихая Скромница и ее хмурая хозяйка, беспокойно крутившая в пальцах замолкший инструмент.
– Что это за песня? – наконец спросила Цю Сюхуа, не поднимая глаз.
– Когда-то я написал ее на основе своей любимой сказки, – Ючжэнь не хвалился, просто не видел смысла в ложной скромности. – Она о том, как Дева Заката Ванься-шаонюй влюбилась в Хозяина Рассвета Цинчэнь-сяньшэна, случайно увидев его лицо в океанских волнах. Но встретиться им было не суждено, ведь рассвет и закат никогда не случаются одновременно. Появляясь утром и отворяя солнцу небесные врата, Хозяин Рассвета бодрствовал днем, а на ночь уходил в пещеру на берегу Восточного моря, где и спал беспробудным сном до следующего дня. Дева же Заката в это время только пробуждалась, уводила спать солнце и открывала путь луне. Расспросив солнце о том, где проводит сон ее возлюбленный, она стала оставлять ему письма, в которых рассказывала о своей любви и о том, как прекрасен ночной мир. Хозяин Рассвета прочитал ее письма и ответил на них. Встретиться лицом к лицу они не могли – лишь на краткий миг застать сон друг друга перед пробуждением; оставалось писать письма и слагать прекрасные стихи. А потом о печали влюбленных узнали божественные супруги Дракон и Феникс и устроили так, чтобы два раза в году Ванься-шаонюй и Цинчэнь-сяньшэн все же могли увидеться: в самый длинный и самый короткий дни[153]. Тогда рассвет и закат наступают не в свой черед, а значит, от века заведенный порядок можно нарушить.
– Я никогда не слышала эту историю, – озадаченно проговорила Цю Сюхуа. – И о чем же она, на твой взгляд: о счастье или о горе?
– О судьбе, – улыбнулся Ючжэнь. – Судьба просто есть, но в наших силах изменить ее к лучшему. А еще о том, что у каждого есть своя задача, которую надо выполнять. Подумай сама: если бы Дева Заката и Хозяин Рассвета пожелали быть вместе, несмотря ни на что, миропорядок нарушился бы, день и ночь не наступили бы в свой черед и воцарился бы хаос, пострадали бы и люди, и животные, и растения.
– Странный ты, – тихо сказала девушка. – Очень странный. Мне всегда говорили, что судьбу надо брать в свои руки и спорить с Небесами, если они несправедливы к тебе.
– Наверное, ты раньше не общалась с монахами. Нас учат слушать, не вмешиваться без нужды и встречать удары судьбы с улыбкой, как новый урок. Смею надеяться, что я достойный ученик и это путешествие станет для меня еще одним полезным уроком. Смотри, какой богатый край, – Ючжэнь повел рукой, – здесь растет и степной миндаль, и степная вишня, и шиповник… Ты любишь шиповник, дева Цю?
– Я?.. Не… не знаю, не думала об этом, – она очевидно растерялась.
– Жаль, что он уже отцвел: его аромат всегда напоминал мне о весне и красоте мира. Наверное, пару недель тому назад склоны холмов здесь пылали, как закатные облака… Мы ведь едем в Алую долину[154], я прав? – спросил он без перехода. – Я не настаиваю на подробностях, просто хочу удостовериться, что правильно помню карту.
Она нехотя кивнула.
– Значит, смогу своими глазами увидеть древний город Цзянчжоу[155] у слияния рек Цзялин[156] и Тунтяньхэ, – счастливо вздохнул даос. – Я много слышал о знаменитом Городе мертвых.
– О чем ты? – передернулась Цю Сюхуа.
– Не бойся, дева Цю, это не опасно. Это просто место памяти и скорби.
– Вот еще, чего там бояться? – тряхнула она головой и зашипела кошкой в ответ на тихий смех Ючжэня.
Цзянчжоу они увидели через несколько дней, перевалив через последнюю видимую гряду. Алая долина лежала перед ними цветным ковром, небрежно брошенным в междугорье на заре мира одним из богов. Почти под ногами путников склоны покрывал густой лес: темно-зеленый там, где густо росли сосны, более светлый и яркий в других местах; совсем внизу землю расчерчивали рисовые поля, уступами спускавшиеся к речной долине. С севера текла река Цзялин, с юга – полноводная Тунтяньхэ, и в месте их встречи по берегам Цзялин раскинулся город Цзянчжоу, самый крупный в этих землях, зародившийся когда-то на пересечении древних торговых путей. С того места, где стояли Ючжэнь со спутницей, город казался спиной гигантской черепахи, рассеченной почти пополам лентой реки: так плотно прижимались друг к другу черные и темно-серые черепичные крыши, и лишь на узком мысу у слияния рек блестела синева. Ючжэнь показал туда, привлекая внимание Цю Сюхуа:
– Смотри, дева Цю, это и есть Город мертвых.
– Никогда не видела столько синих крыш в одном месте, – она прищурилась. – Зачем это? Разве синей черепицей не покрывают храмы?
– Именно так. Это несколько храмов в честь Владыки Дракона, супруги его – Феникса и их детей, место их почитания и памяти всех погибших при Сошествии гор. Мы на границе заброшенных земель, здесь заканчиваются владения клана Хань Ин, видишь? – Он кивнул на северо-запад долины, где пестрый ковер лесов и ровные участки рисовых полей исчезали, сменяясь беспорядочным нагромождением скал и длинными черными полосами то ли выжженной земли, то ли оплавленного камня – отсюда было не разобрать. – Тогда погибло без счета людей – заклинателей, нет ли, – Алая долина сильно пострадала, Цзянчжоу был разрушен почти до основания, и это воистину чудо, что жители смогли так быстро отстроить город почти в прежнем виде.
– К чему тут храмы? – процедила Цю Сюхуа. – Кому поклоняться? Богам, что никого не защитили?
– То несчастье было общим, все пострадали, все понесли утрату. – Ючжэнь спешился и стал спускаться, ведя Огонька в поводу. – Хоронить зачастую было нечего и некому, так же сначала родные, друзья, а теперь потомки и просто неравнодушные могут прийти, побыть в тишине, поговорить с умершими и с богами. Может быть, это напоминание о страшной беде удержит тех, кто задумает подобное в угоду своей прихоти.
День закончился быстро, до города они добраться не успели, так что были вынуждены заночевать в лесочке у самой границы полей. С восходом солнца двинулись дальше. Туман над рекой Цзялин быстро развеялся, и крылатые крыши, многоярусные мосты и верхушки дозорных башен у границы гор, прежде будто нарисованные тушью на полотне неба, обрели четкость и яркость, проступили во всей полноте очертаний, сойдя с творения художника в материальный мир. Красные, зеленые и белые паруса лодок напоминали стайки птиц, неведомым образом присевших передохнуть на воду.
– Предлагаю поискать постоялый двор, – обратился Ючжэнь к Цю Сюхуа. – Куда бы мы ни двинулись отсюда, мысль о горячей еде и удобной постели хотя бы на одну ночь привлекает меня невероятно. Думаю, даже мои просветленные наставники согласились бы со мной: есть соблазны, которым человек не в силах противиться.
– Хорошо, задержимся на ночь. Но только на одну, – неохотно согласилась заклинательница.
Уличный торговец лентами и дешевыми украшениями с радостью указал дорогу, и вскоре молодые люди уже устраивались на уютной террасе небольшого постоялого двора «Чешуйка дракона», поручив конюху заботу о лошадях.
– Почтенный, – обратился Ючжэнь к хозяину, – прошу простить, если мое
