меня, а?
Самсонов махнул только рукой, как бы говоря:
"Что пользы сердиться на такого шелопая?"
X. Читатель знакомится ближе с главою русской партии
Не без сердечного трепета предстал Самсонов перед Артемием Петровичем Волынским, первым, после Бирона, вершителем судеб русского народа.
— Смотришь ты всякому в глаза прямо и смело: это мне любо, — промолвил Волынский, оглядев блогообразного и статного юношу строгим, но, вместе с тем, и блогосклонным взглядом. — Только смелости, юной прыти этой y тебя не в меру, кажись, много. Сам я видел, какие штуки ты выделывал в манеже. Муштровать лошадей ты — мастер. Но и самому тебе нужна еще муштровка. Ну, кубанец, — обернулся Артемий Петрович к стоявшему тут же дворецкому, — возьми-ка его в свои руки, да доложи мне потом, на что он всего больше годен. Можете оба итти.
Дворецкий, Василий Кубанец, продувной выкрест из татар, был вывезен Волынским еще из Астрахани (где Артемий Петрович был прежде губернатором) и сумел вкрасться в его полное доверие. Неудивительно, что в звании дворецкого y первого министра он сильно зазнался. От зоркого глаза его, однако, не ускользнуло, что Самсонов понравился его господину; а потому и сам он отнесся к нему довольно снисходительно.
— Наслышан я о тебе, прыгун, наслышан, — сказал он. — Куда я тебя теперь суну? Настоящее место было бы тебе на конюшне…
— У господ Шуваловых я был по камердинерской части, — заявил Самсонов. — Кабы твоя милость определила меня к особе Артемие Петровича.
— Ишь, куда хватил! И впрямь прыти этой y тебя не в меру много. Ведает тою частью y нас старый камердин Маркел Африканыч; с ним тебе и поговорить-то за честь, а не то, чтобы… Да, может, ты еще и из брыкливых…
— Стану брыкаться, так отослать на конюшню всегда поспеешь. А Маркелу Африканычу я был бы за сподручного. Старику все же было бы легче.
— Нет, любезный, передокладывать сейчас о тебе Артемию Петровичу я не стану. Поработаешь y меня перво-на-перво и в буфетной.
Вначале вся остальная прислуга в доме относилась к новому молодому товарищу с известным предубеждением, и самому Самсонову в этом чужом кругу было не совсем по себе. Но его собственная обходительность и веселый нрав, его расторопность и ловкость заслужили ему вскоре общее расположение. А тут старик-камердинер крепко занедужил и слег.
— Ну, Григорий, — обявил Кубанец Самсонову, — докладывал я сейчас о тебе: что малый ты, мол, умелый и со смекалкой. Доколе Африканыч наш не встанет опять на ноги, ты заступишь его, якобы его сподручный. Смотри плошай!
И «малый» не «плошал», живо приноровился к привычкам и требованием своего нового господина, так что когда неделю спустя Африканыч, совсем уже расклеившись, стал слезно проситься на поправку в деревню к старухе-жене и детям, — просимый отпуск был ему тотчас разрешен, а Самсонов вступил, хотя и временно, но в безконтрольное уже исполнение обязанностей первого и единственного камердинера.
В кабинете Артемие Петровича, над письменным столом висело под стеклом в золотой рамке его "родословное древо" {Это родословное дерево, расписанное для А. П. Волынского переводчиком Академии Наук, небезизвестным в свое время писателем Григорием Николаевичем Тепловым (1720–1779), сохранилось и по настоящее время в семье Селифонтовых к которым перешло из семьи Волынских.}.
В отсутствие хозяина, убирая его кабинет, Самсонов имел полный досуг рассмотреть эту родословную. Родоначальником Волынских, как оказалось, был князь Димитрий Боброк-Волынец, современник великого князя Димитрие Донского, женатый на его родной сестре, княжне Анне.
Когда Самсонов упомянул об этом дворецкому Кубанцу, тот указал ему еще, среди развешанного на другой стене разного оружие, на старинную, поржавелую саблю, которою, по семейному преданию Волынских, прародитель Артемие Петровича сражался в рядах Димитрие Донского в Мамаевом побоище на Куликовом поле.
От того же Кубанца, а также и от других домочадцев, Самсонов постепенно узнал про своего нового господина всю вообще «подноготную».
Отца своего, который был воеводой в Казани, Волынский лишился еще в раннем детстве. Не желая оставить мальчика на руках мачехи, один из родственников, боярин Салтыков, взял его к себе в дом. Под блоготворным влиением своего приемного отца, человека для своего века очень просвещенного, даровитый юноша настолько выдавался среди своих сверстников, что обратил на себя внимание царя Петра. Двадцати шести лет от роду он был уже царским посланником в Персии, а три года спустя — губернатором во вновь учрежденной Астраханской губернии. При Екатерине I он был переведен из Астрахани губернатором же в Казань. С воцарением Анны иоанновны он был назначен воинским инспектором в Петербург, затем обер-егермейстером и, наконец, в апреле 1738 г., первым кабинет-министром.
Что касается семейной жизни, то Волынский был женат дважды: сперва на двоюродной сестре Петра I, Нарышкиной, потом на не менее родовитой Еропкиной. Овдовев вторично, он воспитание своих трех малолетних детей от второго брака: двух девочек и мальчика, предоставил няням, чтобы всецело отдаться своей государственной деетельности. Ходили, правда, слухи, что он, ради своих малолеток, собирался жениться еще в третий раз, и наметил уже будто бы себе невесту в дочери графа Михаила Гавриловича Головкина, но, за делами, так и не привел своего намерение в исполнение.
Пока Бирон способствовал его возвышению Волынский для виду дружил с ним; достигнув же поста первого министра, он сбросил маску открыто выступил главою русской партии и нажил себе таким образом во временщике, главе немцев, непримиримого врага. Так как сотоварищи его по кабинету; Остерман и Черкасский, склонялись оба скорее в сторону Бирона, то Артемий Петрович озаботился окружить себя единомышленниками из образованных «фамильных» русских людей. Ближе всех к нему были: гоф-интендант Петр Михайлович Еропкин, оберстер-кригскоммисар Ѳедор Иванович Соймонов, президент коммерц-коллегии граф Платон Иванович Мусин-Пушкин, советник берг-коллегии Андрей Ѳедорович Хрущов и инженер (впоследствии известный историк) Василий Никитич Татищев. В этот же патриотический кружок имели доступ еще некоторые сочувствовавшие его целям сановники, два архиерее, два врача (в том числе Лесток), несколько офицеров и, наконец, известный поэт-сатирик князь Антиох Кантемир, русский посол сперва в Лондоне, а потом в Париже.
В качестве камердинера Артемие Петровича, Самсонов знал в лицо всех участников патриотического кружка, чаще же других видел, конечно, пятерых выше названных «конфидентов» хозяина и трех его секретарей: Яковлева, Эйхлера и де-ла-Суда.
Весь день y Волынского был распределен по часам: начинался он с приема просителей и с докладов подчиненных; затем следовали совещание с сотоварищами по кабинету, заседание в сенате и разных коммиссиех. Доклады y императрицы происходили вне очереди, так как Анна иоанновна, как уже знают читатели, принимала такие доклады крайне неохотно и
