Я рявкнула на нее, как рявкала, бывало, по ходу действия на Трира-простака. Господин Луар – совершеннолетний; никто не лишал его наследства, не говоря уж о том, что требуемые мною вещи принадлежат ему и только ему…
Пряча глаза, Далла вынесла мне сундучок. Я ни на секунду не сомневалась в том, что сразу же после моего ухода госпожа Тория узнает все причитающиеся подробности.
По дороге обратно я зашла в оружейную лавку – лучшую и самую богатую лавку под кичливой вывеской «Необоримый дракон». Посетители – два пышно разодетых аристократа – уставились на меня с таким видом, будто пред их спесивые очи явилась обритая наголо ежиха. Хозяин за прилавком нахмурился и собрался меня выставить.
– От господина Луара Солля, – сказала я небрежно и выложила на полированные доски прилавка маленький кинжал в богато изукрашенных ножнах.
Аристократы вытянули шеи; кинжал был очень красив, он намертво приковывал даже взгляд дилетанта – хозяин же, осмотрев инкрустированный клинок и перерубив на лету собственный вырванный волос, тихонько и удовлетворенно крякнул.
– Цена господина Солля? – вкрадчиво осведомился один из посетителей.
Я назвала цену. Хозяин напрягся:
– Передергиваешь, плутовка! Хочешь подзаработать на хозяине, да?
Я пожала плечами:
– Вам прекрасно известна истинная цена этой вещи… Она сделана на заказ оружейниками города Каваррена, славного своими воинскими традициями… Если вы не желаете приобрести игрушку – что ж…
Я протянула руку, собираясь забрать кинжал; второй посетитель шепнул что-то на ухо первому. Хозяин поймал его взгляд и цапнул меня за запястье:
– Хорошо… Ладно, – рука его потянулась к кинжалу, но я проворно накрыла его рукавом:
– Деньги, досточтимый господин.
Бранясь и проклиная мою жадность, хозяин скрылся в недрах лавки; на плечо мне легла покрытая перчаткой ладонь. О, как мне были знакомы эти прикосновения – покровительственные и как бы случайные, цепкие, нарочито чувственные, убежденные в безнаказанности: смазливая комедиантка, отчего бы не пощупать…
Первый посетитель наклонился к самому моему уху. От него несло, как из парфюмерной лавки, где на полу лежат с десяток неухоженных мокрых псов.
– Я бы набавил пару монет, плутовка, – предложил он игривым шепотком. – Игрушка того стоит… – и в подтверждение некой двусмысленности своих слов он больно щипнул меня за ребро.
– Я продаю кинжал за цену, назначенную господином Луаром, – сказала я громко и холодно. Первый посетитель отдернул руку – а хозяин, возникший в дверях в объемистым мешочком, недобро ощерился:
– Нехорошо, господа… Торг свершился, соблюдем же благородство…
С твоей рожей только о благородстве говорить, подумала я, тщательно и без спешки пересчитывая деньги. В жизни не видела столько золотых монет.
Первый посетитель озлился – на хозяина, на меня и на судьбу; я ушла с гордо поднятой головой, оставляя за спиной некрасивую базарную перебранку.
* * *
Я отдала Луару сундучок и деньги – прибавив от себя, что жаль такого красивого кинжала, может быть, не стоило продавать… Луар глядел рассеянно и не внял моим сожалениям.
– Есть еще одно дело… – пробормотал он, когда, сытно поужинав, мы грелись у камина. – Я должен… Прежде, чем уехать.
Я поперхнулась:
– Уехать?! Куда?
Он долго хмурился, наклонив голову к плечу:
– Мне надо… Раздобыть одну вещь, которая… моя. Принадлежит мне. Она мне… нужна. Вот.
При слове «нужна» его голос нехорошо дрогнул. Так запинается пьяница, выпрашивая у трактирщика в долг свой самый последний стакан; все мои возражения умерли, не успев родиться.
Конечно, на языке моем гроздьями висели вопросы – но я мужественно сдерживалась, помня, что доверие Луара – как чужая кошка. Она, может быть, и подойдет – но только если сидеть тихо и делать равнодушное лицо.
С равнодушным лицом я смотрела в огонь. В пламени медленно корчились все мои бодрые надежды жить с Луаром мирно, долго и счастливо.
– Я скоро уеду, – сказал Луар, и теперь в его голосе скользнуло оправдание. – Я… мне надо.
Я молчала.
– У меня есть… к тебе просьба, – начал он осторожно. – Это трудно сделать… Это… тонкая вещь.
Я оскорбленно хмыкнула – мол, легких путей не ищем и в тонкостях разбираемся.
– Моя сестра… – он вздохнул. – Она ведь осталась моей сестрой, верно? Я хочу ее видеть… Прежде чем… Ехать.
– Нянька? – спросила я деловито. – Сколько ей нужно заплатить?
Он вскинулся:
– Ты… Не вздумай. Она оскорбиться… Она… предана дому, это не за деньги… Надо ей… объяснить…
Я кивнула. Некоторое время мы молчали, глядя в огонь.
– Луар, – сказала я шепотом. – Я поеду с тобой, ладно?
Его плечи опустились, будто придавленные внезапной тяжестью:
– Ты не понимаешь… Я один. Я должен сам… найти.
– Да что это за штука?! – рявкнула я, разом наплевав на все приличия. – Что за штука, что ее, видите ли, нужно искать? Зачем, разве она сможет вернуть все, как было?!
– Ничего не бывает, как было, – сказал он, и мне померещилось, что не Луар сидит рядом, а умудренный жизнью старец. – Ничего не бывает… Но мне надо. Нужно. Хочется… Как хочется есть. Пить. Спать… Целовать тебя…
…Я уснула, счастливо ткнувшись носом в его голое худое плечо.
Девчонке не сказали, куда и зачем идем. Капризная, с вечно надутыми губами, с неизменным отвращением на круглом лице, Алана то и дело пыталась выдернуть ладонь из нянькиной руки. Хныча и бормоча, она постоянно шарахалась в сторону – чтобы поддать носком сапожка осколок сорвавшейся с крыши сосульки. Она не желала слушать мягких нянькиных уговоров; гостиница «Медные врата» заинтересовала ее на секунду – но только на секунду.
– Куда это ты меня притащила? – поинтересовалась она со вздорной гримаской. – Что тут, при-идставление будет, да?
В ее маленькой голове мой облик прочно вязался со словом «представление».
Посапывая и спотыкаясь, она взобралась вслед за мной по высоким ступеням. Я стукнула в дверь – три раза, условным стуком.
Прошла секунда.
Алана стояла ко мне боком; я видела щеку под теплым платком, хмурую бровь и выпяченные губы.
Дверь распахнулась.
В первое мгновение она, кажется, не узнала брата.
В следующее мгновение это уже был комок, смеющийся и плачущий, молотящий по воздуху ногами, намертво вцепившийся в Луарову шею. Нянька за моей спиной длинно всхлипнула.
Он вертел ее по комнате. Летали ноги и полы шубки, сбился на ухо платок, Алана хохотала, запрокинув голову – и на враз порозовевшей мордашке не осталось и следа того угрюмого раздражения, которое так отвращало меня утром.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
