– Кого? – глупо спросила я.
– Прорицателя, – отозвался он обреченно.
Мы снова замолчали – надолго, на радость мыши.
– А откуда ты все это знаешь? – спросила я не без иронии.
Он приподнялся на локте – и оба его глаза, едва различимые в темноте, уставились мне в лицо:
– Этот медальон… Долго хранился у моего деда, декана Луаяна. Он был маг…
– Твой дед – маг?! – теперь я тоже села на постели. Искусство выдумывать небылицы в некоторой степени даже почетно – но очень уж не в обычае серьезного мальчика Луара; поэтому я вперилась в него пристальнее, чем позволяла темнота:
– Твой дед? Маг?
В его голосе скользнуло удивление – он, выходит, думал, что я давно знаю:
– Ну да… Декан Луаян, он был известен в городе, а в университете на него вообще молились… Это он остановил Мор, вызванный братьями Лаш… Только этого почти никто не помнит, – теперь в его голосе послышалась горечь. – Он написал книгу, «О магах», этот такой здоровенный трактат, жизнеописания… Я так и не прочел полностью. Но я читал о прорицателях и Амулете…
– Подожди-подожди, – я обняла колени руками, – ты читал книгу, написанную колдуном? Жизнеописания магов?
Луар представился мне в совершенно новом свете. Я в жизни не видела человека, который видел того человека, который видел бы настоящего мага.
– Да, – он снова вздохнул. – Но дело не в том… Дело еще интересней. Дед хранил Амулет Прорицателя много лет, а после его смерти…
Он осекся. Помолчал. Сказал сухо, нарочито спокойно:
– После смерти моего деда Амулет перешел… к моей матери.
Я подпрыгнула, увязая в перине:
– Ты не шутишь? Значит, он сейчас у нее?
Он, кажется, покачал головой:
– Нет.
Я разочаровано улеглась обратно. Подтянула одеяло до подбородка:
– А где?
– Хотел бы я знать, – отозвался он с непонятным выражением.
– Что ж его, выкрали?
Он обхватил меня под одеялом – будто желая перевести мои мысли в другое русло; надо сказать, это ему отчасти удалось.
– Его не выкрали, – прошептал он мне в горячее ухо. – Его отдали… а сохранение. Другому человеку. И не спрашивай, кому. Сам не знаю толком…
Тут его рука проявила бесстыдство; в моем разморенном теле обнаружилась вдруг спрятанная пружина, и через несколько минут мышь в ужасе ретировалась, а из гостиничной перины полетели во все стороны пух и перья.
Камин погас полностью.
В чернильной темноте я слушала его дыхание – дыхание спокойного, счастливого, очень усталого человека. На секунду во мне ожила вдруг гордость – а ведь я спасла его… Тогда… И сейчас тоже.
– Луар, – сказала я шепотом.
– Да, – отозвался он, сладко засыпая.
– Дашь мне почитать книгу… жизнеописание магов?
– Конечно… – он зевнул в темноте, – бе…ри…
Всю ночь мне снились волшебники в длинных, до пола, черных мантиях.
На другой день я купила ему яблоко.
Просто так – зашла на рынок и, долго выбирая, ходила вдоль рядов; потом торговалась до хрипоты, уходила, возвращалась, сделалась знаменитостью среди торговок – из одного только азарта. А уж потом, окинув горделивым взглядом повернутые в мою сторону недовольные головы в чепцах, купила яблоко. И во всеуслышание заявила: «Жениху».
Слуги в «Медном Щите» давно знали меня и кивали при встрече; на этот раз в прихожей сидел сам хозяин. Я поздоровалась, катая яблоко в ладонях, и как обычно шагнула к лестнице; меня удивленно окликнули:
– Эгей, барышня!
Я обернулась. Хозяин смущенно улыбался:
– Уехал…
Я не поняла. Яблоко пахло – терпко, головокружительно, как пахнет в конце зимы хорошее, долго дремавшее в соломе осеннее яблоко.
– Господин Луар съехал. Вы что ж… Не знаете?
Винтовая лестница под моими ногами дрогнула и провернулась, как большое сверло. Я все еще надеялась, что хозяин, гнусная морда, издевательски шутит с безответной девушкой.
– Как? – спросила я чуть слышно. Он перестал улыбаться:
– Да ведь… Не доложился он, вот в чем дело. Я думал, вам виднее… А нет, так что ж…
В глазах его стояло понимание. Отвратительное пошлое понимание.
Проглотив унижение, изо всех сил собравшись с духом, я спросила так спокойно, как только могла:
– Ничего не передал? Ни записок, ни вещей? Может быть, в комнатах?
Он покачал головой:
– Убрали уже… Уже новый жилец вселился, не простаиваем, заведение-то… известное, да… Всего часика два прошло – и вот тебе, не пустует…
Я стиснула зубы:
– Часика два?
Хозяин тонко улыбнулся:
– Да не так мало… Но ежели угнаться, то…
Я не помнила, как очутилась на улице. «Ежели угнаться»… Надоела благородному господину очередная девочка-игрушка, вот он и избавился просто и дешево…
Сволочь. Какая сволочь этот хозяин, какие гадкие у него мысли…
Я вдруг встала посреди улицы. Он уехал, как собирался. И я даже приблизительно знаю, куда и зачем…
Муха чистил лошадей. Я сунула ему яблоко:
– На.
Он с удивлением взял. Быстренько откусил, покуда не отобрали; расплылся в улыбке:
– Сладкое…
– За все сладкое приходится расплачиваться, – объявила я зло. Он вытаращился, пытаясь понять, уж не рехнулась ли я окончательно.
…Пегая лошадка сроду не ходила под седлом. Я накинула уздечку; Муха испуганно закричал, давясь яблоком:
– Эй! Ты чего!
Я вскочила на голую, скользкую, неудобную лошадиную спину:
– С дороги! Ну!
– Дура! – завопил он, и в глазах его мелькнул неподдельный ужас. – Флобастер убьет!
Лошадка была удивлена и раздосадована; я двинула ее пятками, чтобы раз и навсегда разъяснить, кто здесь хозяин. Кобылка испуганно заржала, Муха метнулся в сторону – я вылетела из дверей конюшни, размазав широкую юбку по кобыльим бокам.
На улице оглядывались – глядите, девчонка! Верхом, как парень! Без седла! А ну ж ты! Я лупила кобылку по бокам; наездница из меня была, прямо скажем, никакая, но злость и отчаяние сделали свое дело – я вцепилась в беднягу, как клещ, который разжимает лапки только после смерти. А до смерти мне было еще далеко – лошадка почувствовала это и решила, что в ее же интересах подчиниться.
Степенные всадники шарахались, едва завидев меня в конце квартала. Какая-то карета чуть не перевернулась. Я вылетела за городские ворота, чуть не сбив с ног зазевавшегося стражника, – ветер отнес назад предназначенную мне брань. Прогремел под копытами мост – я неслась по большой дороге, и кто-то маячил впереди, но это был не Луар – просто какой-то удивленный горожанин, отправившийся в пригород навестить родных…
Как далеко он уехал? Сколько перекрестков на большой дороге, сколько раз он мог свернуть?!
Пегая лошадка – не гончий рысак. Бег ее замедлялся, а на новые безжалостные толчки она отзывалась только горестным укоризненным ржанием: за что?! Она служила труппе дольше, чем служила я, – и такова благодарность?!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
