– Не слишком прибыльное дело, а? – Я щелкнул по пластиковой панели «датсуна»
– Не слишком. Деньги я отправляю в Японию, – родителям и сестрам, – пояснил Цунэго. – И кстати, я выполняю специальные заказы, я не работаю на Тодзи и Ояму, как уже говорил. Так что ваш сарказм, Константин, неуместен. Кстати, эту машину я купил лишь потому, что она похожа на старые японские машины начала века. Я читаю много специальной литературы для автолюбителей, поэтому я знаю, что говорю. В нынешних машинах нет индивидуальности. Я мог бы купить «опель», как у Оямы, или «понтиак», как у Тодзи. Я мог бы купить «Зил», как у вашего президента. Но я не хочу.
– Извините, Цунэго, – серьезно сказал я – Не обижайтесь.
– Я и не обиделся. Просто я не хочу, чтобы вы считали меня идеалистом, ностальгирующим по старой императорской Японии. И я не хочу, чтобы вы считали меня лжецом. Доказательство этого – то, что я вас везу сейчас туда, куда велели мне вы, а не оябун Тодзи.
С этими словами японец протянул руку к перчаточному ящику, открыл его и извлек кольт «коммандер». В тесной кабине запахло свежим оружейным маслом.
– Я сам себя защищаю. Но я не нападаю первым, Константин.
Цунэго убрал пистолет, и дальше мы ехали в молчании, нарушаемом только мурлыканьем японца, который продолжал тихонько напевать гимн.
Я думал о том, что в последние дни мне пришлось столкнуться с самыми разными людьми: киберами, которых давно уже можно считать отдельным народом, с японцами, с черными. И везде я замечал прежде всего чувство собственного достоинства. Почти забытое чувство, от которого я – как русский и как белый – давно отвык.
С такими грустными мыслями я и приехал в «Алебастр».
Вопреки распространенному мнению, загородный дом – не такая уж дорогая и редкая вещь. Просто большинство людей не может существовать без смога, транспортного грохота, пенобетонных стен, и потому они придумали эту отговорку: мол, я не так богат, чтобы иметь загородный дом
Я не богатый человек, но такой дом имею. Шестьдесят с небольшим лет назад его построил какой-то писатель, который, кажется, писал о войне. Сейчас я и фамилию не вспомню… Это было далеко от мегаполиса. Теперь, понятное дело, мегаполис подполз значительно ближе, до станции монорельса было около километра. И все равно: хвойный лес, плодовые деревья, маленький бассейн… Хорошо.
Здесь я отдыхал. Дом был зарегистрирован на тихого и скромного человека по фамилии Кузнецов, он ведал отделом спорта в газете «Подмосковье». Он-то здесь и обитал, но при надобности тут же исчезал.
Сюда я собирался привезти Игоря, который послушно дожидался меня в «Алебастре» в обществе Шептуна. Похоже, парень совершенно освоился в верхах и, когда я появился, играл с Шептуном в свой любимый «Некрокиллер», причем Шептуну явно приходилось туго.
– Где ты нашел этого умника? – спросил? Шеп, отвлекшись от игры, – Он дважды убил меня на седьмом подуровне, возле часовни.
– Ты думаешь, я знаю, где это? Кроме плоскостного тетриса, до сих пор ни во что не играл, – сухо сказал я. – Собирайся, найденыш. Поедем отдыхать.
Игорь с сожалением оставил «Некрокиллер» и был послан мною в машину. Я вкратце поведал Шептуну о визите к гурэнтай и сообщил, что хочу провести вечер за городом, дабы отдохнуть от кутерьмы. С гуманистических позиций это было жестоко по отношению к похищенной Ласточке, но я знал, что с ней все будет в порядке. Да и уроком ей это послужит. Разболталась.
Шептун согласился, что условие Оямы и Сэйтё малоприемлемо, но выбирать не приходится. Тем более кто-то – я, разумеется, не стал уточнять, кто именно, – передал Шептуну, что создателя НЕРвов в Москве видели. Точнее, есть информация о пластхирурге, который менял тому внешность. Нелегальная пластическая хирургия сегодня развита едва ли не сильнее, чем легальная, но в этом-то ее беда: слишком много информации, и никто не уследит за ее сохранностью. Вот что-то и всплыло. Шептун пообещал проверить информацию самостоятельно и потом сообщить. Мне оставалось надеяться, что эскулапа не прикончат все те же японцы. С тем мы и отбыли в Сафонове, где под сенью корабельных сосен стоял мой дом.
Игорь пребывал в расслабленном состоянии: возлежал в шезлонге и потягивал из бутылки пиво. Рядом в тазике со льдом плавало еще несколько бутылок, а на столике лежала моя любимая вобла. Странно: все вокруг меняется – микрочипы, НЕРвы, кибершпионы и андроиды, а астраханская вобла как была единственной незаменимой закуской к пиву, так и осталась. Хотя попробуй объясни это немцу, например. Или шведу. Когда я пытался угостить одного шведа такой воблой, он в ужасе забормотал: «Слипинг фиш! Слипинг фиш!» – и жрать не стал.
– Сволочь ты, найденыш, – сказал я задумчиво. – Самая настоящая.
– Знаю, – вяло отозвался Игорь.
– Сунул мне в морду пистолет, машину угнать хотел, к негритосам этим заволок. Девку мою оттрахал, хотя это, как я уже говорил, тебя пусть не тяготит. Таскаю тебя за собой, кормлю, пою, деньги трачу…
– Я не просил. Сам позвал. Значит, нужен.
Логично. Мне почему-то захотелось слегка побить ему лицо, так, для профилактики, хотя пацан-то стопроцентно прав. Значит, с меня еще пиво. Усыновил хулиганчика, Таманский, возись теперь.
Но если по справедливости, Игорь особенных хлопот не доставлял. Прикрывал мою задницу в ботаническом саду, хотя мог бы и просто смыться. Шептуна, поди ж ты, в игрушку едва не обыграл! Надо, кстати, побеседовать с ним по этому поводу, сказать, чтобы не зарывался. Шептун и за меньшие провинности кое-кого прикончил, правда, лет пять назад, сейчас поуспокоился… Игорь у него скорее вызвал деловой интерес, может, потом пристрою парнишку на что-нибудь легальное к Тепу, не худший вариант…
– Что ты собираешься делать? – неожиданно спросил Игорь.
– С тобой, что ли?
– Да нет, со мной как раз все ясно. Обсудили уж… С НЕРвами. Ласточку ведь они не отдадут.
– А я, думаешь, идиот и не понимаю? Куда стрелять? Кого резать? Они будут лежать на дне, пока я не проявлюсь с информацией о НЕРвах. Я уверен, что это не Шептун, и почти уверен, что это не Лот. Так что пей свое пиво и прибереги полезные советы для другого времени.
Судя по шипению откупориваемой бутылки, он тут же исполнил приказание. Правда, пиво он пил все-таки не свое, а мое, но на подобные разночтения я решил внимания не обращать. Однако Игорь не умолк.
– А может, это все не на самом деле? – сделав несколько громких глотков, спросил он.
– Что?
– Все. Ты, я, Шептун, НЕРвы… Якудза, Ласточка… Играл в «Мехико-Сити»?
– Я не играю в компьютерные игры, тем более в виртуальные.
– А зря. Знаешь, если на хороших наркотиках и с качественной аппаратурой – подлинная реальность. Ты ходишь по городу, спишь, ешь, разговариваешь, трахаешься, дерешься… Может быть, мы с тобой попали в такую игру? Я читал какую-то фантастику, не то комикс, не то просто книжку… Там как раз такая история описана. Вот я и подумал, когда сегодня с Шепом играл…
Ишь ты, Шептун для него уже Шеп. А еще вчера при одном упоминании о нем едва мне сиденье в машине не обмочил.
– …я и подумал, а если все – не на самом деле?
– На самом. Игра имеет логику, как ты знаешь. Иногда ее трудно уловить, но логика все же есть, та, которую заложили создатели игры. Здесь же никакой логики нет. А ее элементы, которые при желании все же можно найти – жизненные, не игровые. Так что пей пиво и заткнись, а то я тебя просто побью.
И тутя неожиданно подумал, что Игорь, может быть, прав.
Как бы страшно это ни звучало.
25. Артем Яковлев. Кличка Аякс.
Программист.
Без места работы
Любая электронная система не работает, когда нет внешних изменений. Внешние изменения подразумевают искажение равновесия, и, чтобы восстановить равновесие, система должна работать.
Государственный аппарат – такая же система; чтобы она работала, необходимо ее раскачивать. Значит, преступник для государства так же ценен, как и защитник закона. Таким образом, получается, что эволюция общества и государства напрямую связаны с развитием преступности. Преступная деятельность граждан государства как эволюционный фактор для самого же государственного аппарата оправданна, но аморальна. Никто не радуется Ледниковому периоду, который играл решающую роль в эволюции человечества, но все жалеют вымерших мамонтов.
Я понимаю, что если снова влезу в эту историю с Алмазными НЕРвами, то мне придется перейти ту незримую грань, за которой я стану частью этого самого эволюционного фактора. Иначе просто не получится. Из добропорядочного гражданина с его маленькими грешками и такими же маленькими наказаниями я стану человеком, правонарушения которого караются не мелким штрафом или выговором – занесением в личное дело. И по-видимому, мне придется находиться за этой чертой до самого конца своей жизни. Потому что это как мышеловка: войти можно, выйти нет.
