Вдругъ онъ останавливается и задерживаетъ. дыханіе. Онъ слышитъ легкій шумъ внизу: какъ будто катятъ и тащатъ какой-то предметъ. Онъ снова подходитъ къ окну и видитъ, что служащій остановился внизу, какъ разъ передъ дверью. Что тамъ происходитъ? Что тамъ выкатываютъ? Онъ пріоткрываетъ немножко окно и смотритъ внизъ. Велосипедъ, — да, велосипедъ медленно, осторожно появляется изъ двери, его ведетъ Шарлотта. Служащій помогаетъ ей. Потомъ Шарлотта отдаетъ ему велосипедъ и говоритъ что-то, тихо называетъ какое-то имя, адресъ, и проситъ служащаго завтра пораньше принести ей деньги, которыя ему дадутъ за велосипедъ.
Но что это былъ за адресъ? И почему она отослала велосипедъ? Онъ отправленъ въ ломбардъ. Хойбро зналъ этотъ адресъ очень хорошо, — это домъ, тамъ внизу, въ городѣ, гдѣ были заложены и его собственныя вещи. А теперь и велосипедъ попалъ туда.
XVI
Въ бюро «Новостей» стало тише. Неустойчивость Линге въ политикѣ пугала его друзей; только кое-кто изъ самыхъ преданныхъ собрались, чтобы образовать нейтральную партію: одинъ адвокатъ, два профессора, три-четыре дамы, занимающіяся политикой; они посѣщали его довольно часто и участвовали въ его листкѣ. Никто не зналъ, къ кому же, въ концѣ концовъ, принадлежитъ Линге.
Да онъ и самъ этого не зналъ. Въ бюро, зарывшись въ газеты и бумаги, въ мрачномъ настроеніи, разочарованный, убитый, сидитъ Линге въ своемъ креслѣ и размышляетъ. Его кресло когда-то можно было сравнить съ трономъ; теперь же его съ трудомъ можно считать за устойчивую скамейку. Самъ онъ низведенъ до обыкновеннаго редактора, уличеннаго въ ошибкахъ, въ колебаніихъ и даже въ недобросовѣстности. И чего только не бываетъ на бѣломъ свѣтѣ!
Послѣдніе дни были очень тяжелыми для Линге. Противъ всѣхъ ожиданій, когда онъ отправился въ назначенный вечеръ съ фру Дагни въ театръ, онъ былъ отвергнутъ самымъ рѣшительнымъ образомъ: да, эта честная женщина чуть было не выставила его за дверь. Не будучи увѣреннымъ въ своей побѣдѣ, онъ никогда не рисковалъ, а вотъ тутъ его горячее сердце увлекло и поставило его въ неловкое положеніе по отношенію къ этой холодной, разсчетливой женщинѣ! Онъ не могъ понять этого. Правда, онъ не могъ доставить фру Дагни удовольствія, достать орденъ для ея мужа. Всѣ обстоятельства были противъ него, — министерство пало, его пѣсня была спѣта; но онъ надѣялся, что фру Дагни въ немъ самомъ что-нибудь нашла, что она цѣнила его личность. Ну, а оказалось, что этотъ орденъ, дѣйствительно, имѣлъ значеніе для этой женщины, и между ними все было кончено, разъ онъ его не могъ достать. Развѣ это не смѣшно! Онъ, вѣдь, ничего не сдѣлалъ; онъ только обнялъ ее за талію, смѣялся про себя тихо: хи-хи-хи, ты моя, ты моя! Вдругъ она ушла въ свою спальню и повернула ключъ въ замкѣ. Она предоставила старой фрёкэнъ Гуде проводить его до дверей; таковъ былъ грустный конецъ этого визита.
Много ночей Линге спалъ опять съ сжатыми кулаками, какъ въ свои первые студенческіе годы. Куда бы онъ ни обращался, всюду онъ получалъ отказъ. Превратности судьбы брали верхъ: брошюра Хойбро причинила ему много непріятностей и досады. Что ему дѣлать съ этой статьей? Пройти мимо, обратить все въ шутку? Теперь уже больше не было фру Дагни, которая просила бы за этого дурака съ блуждающей кометой. Нужно высмѣять его и заглушить его слова смѣхомъ людей. А съ съ другой стороны, благоразумно ли связываться съ нимъ? Богъ знаетъ, на что онъ способенъ; отъ негодяя всего можно ждать. Линге рѣшилъ умолчать и о статьѣ и объ авторѣ. Это будетъ самымъ благороднымъ. Кромѣ того, онъ зналъ, что если онъ будетъ молчать, то и другія газеты будутъ молчать, включая и «Норвежца», который будетъ ждать, пока Линге скажетъ свое слово, и тогда все это дѣло будетъ навѣки погребено.
Но черезъ двѣ недѣли Линге измѣнилъ свое рѣшеніе, — онъ не могъ спать въ такое время; нѣтъ, на это онъ не способенъ. Во всякомъ случаѣ, онъ долженъ указать на то, что «Новости» очень хорошо освѣдомленный листокъ и что ему извѣстенъ анонимный клеветникъ. Человѣкъ этотъ служитъ въ такомъ-то и такомъ-то банкѣ, противъ его образа жизни, можетъ быть, ничего нельзя сказать, — этого Линге не знаетъ; онъ попробуетъ сдѣлать намекъ на не совсѣмъ хорошіе отзывы. Человѣкъ, котораго выдаютъ собственные друзья, не совсѣмъ чистъ, а Андрэ Бондезенъ назвалъ его болваномъ и разбойникомъ. Для большей вѣрности Линге послалъ опытнаго Лепорелло къ начальнику Хойбро, чтобы справиться о немъ; но тамъ ему указали на дверь. Линге находитъ, что это начинаетъ переходить всякія границы; человѣку, приходившему отъ «Новостей», отъ него, указали на дверь? Онъ возмущенъ и отправляется самъ лично къ директору банка во имя порядка и закона. Онъ еще чувствуетъ въ себѣ прежнюю силу, и съ высоко поднятой головой, какъ человѣкъ, который никогда не сгибается и не колеблется, онъ входитъ въ банкъ. Съ глазу на глазъ съ директоромъ онъ говоритъ ему, зачѣмъ онъ именно пришелъ, — пожалуйста, книги!
Дверь вѣжливо, любезно открылась передъ нимъ и столь же любезно закрылась за нимъ.
Терпѣніе Линге лопнуло. Онъ отправился въ свое бюро и написалъ съ сверкающими глазами первую замѣтку. Образъ жизни автора памфлета былъ небезупреченъ, а слава о немъ очень нехорошая.
Брошюра Хойбро была такой несправедливой, такой односторонней, что гнѣвъ Линге былъ вполнѣ понятенъ. Ахъ, какая она была односторонняя! Человѣка съ такими большими заслугами и съ такимъ добрымъ сердцемъ, какъ Линге, нельзя было подвергать насмѣшкамъ страны, даже если бы онъ дѣйствительно дѣлалъ перевороты въ политикѣ, чтобы придать значеніе своему листку. Среди всѣхъ этихъ непріятностей Линге не думалъ только объ одномъ себѣ. Развѣ онъ забылъ бѣднаго поэта на Торденскіольдгассе?
Линге не лишилъ его своей помощи. До сихъ поръ Фредрикъ Илэнъ занималъ мѣсто въ бюро «Новостей», но теперь пусть онъ убирается. Линге нашелъ другого человѣка на его мѣсто, какъ разъ этого новаго, многообѣщающаго генія съ Торденскіольдгассе. Линге прочелъ его начатый романъ и нашелъ въ немъ большія достоинства; нельзя допустить, чтобы гибнулъ талантъ, нужно его поддержать. При этой мысли Линге опять сдѣлался широкой натурой, опять обнаружилъ свое превосходное качество — помогать талантамъ по силѣ возможности. Онъ отворяетъ дверь и кричитъ:
— Илэнъ, мнѣ нужно переговорить съ вами!
Илэнъ входитъ.
— На одномъ собраніи мы порѣшили уменьшить бюджетъ нашего листка, — говоритъ онъ, — я рѣшилъ, что могу справиться въ редакціи и съ меньшими силами, и вотъ нѣтъ другого исхода, — намъ придется съ вами разстаться.
Илэнъ пристально смотритъ на него. Его лицо сдѣлалось блѣднымъ и худымъ. Въ продолженіе цѣлыхъ недѣль онъ работалъ какъ волъ, чтобы заплатить счетъ въ булочную за свою мать: Линге платилъ ему гроши. Поэтому ему приходилось писать замѣтки, безконечное количество замѣтокъ, которыя Линге черезъ нѣкоторые промежутки времени просматривалъ и откладывалъ въ сторону. Когда онъ бывалъ въ хорошемъ настроеніи, онъ отыскивалъ одну изъ этихъ несчастныхъ бумаженокъ и бросалъ ее съ снисходительной улыбкой фактору.
Илэнъ не могъ понять, почему его работа сразу сдѣлалась такой скверной, и онъ писалъ, вычеркивалъ и мучился, чтобы въ слѣдующій разъ сдѣлать что-нибудь получше. Ничего не помогало: его замѣтки возвращались къ нему цѣлыми листами, цѣлыми кипами, а третьяго дня ему вернули ихъ даже непрочитанными.
— Мы съ удовольствіемъ будемъ принимать отъ васъ статьи, — продолжаетъ редакторъ, видя, что Илэнъ молчитъ, — но отъ вашего постояннаго сотрудничества въ газетѣ мы, къ сожалѣнію, должны отказаться.
— Но почему такъ? — спрашиваетъ, наконецъ, Илэмъ и смотритъ удивленно на редактора.
— Да, почему? Это рѣшеніе собранія и, кромѣ того… Но вамъ не нужно непремѣнно сегодня уходить, это можно сдѣлать и завтра или въ какой-нибудь другой день.
Илэнъ все-таки не можетъ понять.
— Я считаю это не очень-то внимательнымъ съ вашей стороны, — говоритъ онъ.
Какая наивность! Линге пожимаетъ плечами и отвѣчаетъ:
— Внимательно! Да, это дѣло взгляда. Развѣ мы не печатали цѣлую массу вашихъ статей и хорошо платили за нихъ? Вы меньше всего можете жаловаться на невниманіе, не правда ли? Насколько я помню, мы напечатали даже разъ замѣтку о рукодѣліяхъ вашей матери и старались рекламировать ея работы.
— Да, но вѣдь это не имѣетъ ничего общаго съ моей работой, — возражаетъ Илэнъ.
Линге овладѣваетъ нетерпѣніе. Онъ садится на свое мѣсто, беретъ бумаги и перелистываетъ ихъ.
Илэнъ чувствуетъ, что въ немъ просыпается злоба. Развѣ онъ не взрослый человѣкъ, развѣ тѣ же «Новости» не дали ему имени въ его родной наукѣ? Онъ говоритъ:
— Я не столько зарабатывалъ въ послѣднее время, чтобы вы могли у меня отнять и это послѣднее.
— Но, Боже мой! — возражаетъ Линге горячо:- развѣ вы не понимаете, что намъ не нужно того, что вы пишете? Вы сами должны понимать, что это никому не нужно, это не представляетъ никакого интереса, и никто этого не читаетъ.
