— Переучился парень! — с высокомерным безразличием обронил Дерибасов. — Смейся, смейся! В дурдоме как раз для тебя койка освободилась.
Дерибасов зашагал дальше, а Санька плелся за ним и, уже только изредка похрюкивая, объяснялся:
— Ну, дядь Миш… Ну я ж смотрю — галоши, шаровары, кофта — женщина востока один к одному… То есть три к пяти, потому что еще не хватает паранджи и юбки… А откуда это у вас? А почему вы в этом идете? Вы что, азиатку раздели, да?!
— Да не ори! — дернулся Дерибасов. — Дунино это, понял?
— Понял, — сказал Санька. — Но только, дядь Миш, это совсем даже не теть-Дунино… Разве что она классе в пятом это носила, — Санька снова прыснул.
— Ну ты, — Дерибасов призвал образ Куцего. — Шерлок Холмс с понтом! Доктор Ватсон с клизмой! Не мети пургу! Работай веслами!.. И базар фильтруй! — проорал он вслед послушно затрусившему прочь Саньке. Не желая выглядеть сбежавшей из гарема женщиной, Дерибасов закатил штаны, завернул галоши в кофту и, со свертком под мышкой, затрусил к дому, крича выглядывающим из окон односельчанам: «Физкультпривет!»
— Дуня! — робко постучал муж Михаил в окно спальни. — Дуняша! Я прибежал!
Дерибасов стучал так же дробно и часто, как его сердце, и старался не видеть ни падали-раскладушки, ни «разбитого корыта» с барахлом. Все вещи были на месте, так что Арбатовы еще явно не вернулись, и придется теперь тащиться своим ходом в город и возвращать в Назарьино всю ораву.
— Дуня! — Дерибасов выдавливал серенаду из дверного звонка. — Открывай! Муж пришел! А то в окно влезу!
— Иди откуда пришел! — неожиданно раздался грудной Дунин голос из-за самой двери.
- Типун тебе на язык! — возмутился муж Михаил. — Я из дурдома пришел!.. Дуняша, ну, открой! Я ж к тебе всю ночь босиком по Руси…
— Как это из дурдома? — Евдокиины возмущение и жалость открыли мужу Михаилу дверь. — Из какого еще дурдома?! Этого не хватало!
— Ой, Дуня! — муж Михаил бездомным котом прошмыгнул в щель и тут же разомлел от дюжего и надежного уюта. — Если бы ты знала, что мне пришлось пережить! И все из-за этой дурацкой мигалки. Они меня к койке привязали. А вокруг наркоманы и идиоты. И вонь.
— Это кто ж посмел тебя туда! Отродясь психов в селе не было! — Дуня уперла кулаки в бока и налилась гневом.
Судя по этой фразе, Евдокия Дерибасова неверно понимала значение слова «отродясь». То есть она понимала его слишком буквально.
Психи в Назарьино действительно не рождались, но в тридцатые годы побывал-таки один и здесь. Еще при Кире Дерибасове. Звали того психа Дик Пролович Безжалостный. А как было еще его звать, если представлялся он именно так, никаких документов, кроме пролетарского кулака, не предъявлял, а вес имел восьмипудовый, внушительный даже для Назарьино.
Говорил Дик Пролович умело, долго и страстно, потрясая трофеями — связкой партийных билетов председателей колхозов нескольких соседних районов.
Приезжая в село, Дик Пролович отрекомендовывался уполномоченным Рабкрина и требовал немедленного созыва собрания. На собраниях товарищ Безжалостный, вбивая основные слова кулаком в столешницу, рассказывал о выявленных им в соседних колхозах безобразиях и накалял народ до извержения лавы: «Так и у нас то же самое!» Тут-то общее собрание колхозников председателя снимало, партийцы исключали его из своих рядов, а Дик Пролович продолжал свое победное шествие санитара районной номенклатуры.
Лишь назарьинцы как в рот воды набрали. До вечера говорил товарищ Безжалостный, и всю ночь, и снова день. Но лишь все ниже опускались головы назарьинцев, да не от стыда, а от сонливости.
А к вечерней зорьке разбередил Дик Пролович в юной Марфе Скуратовой дремавший назарьев ген. Тут-то Марфа товарища Безжалостного и выявила! Но на первый раз в «молоко» попала — не врагом оказался лжеуполномоченный, а честным психом. С этим разобрались быстро. А вот с его «жертвами» разбирались долго и безжалостно…
— …И что теперь с машиной будет? — умело раскалял Евдокию муж Михаил. — А все из-за вашей мигалки! Елисеича-то хоть вызволили?
— Ага, — Дуня облегченно улыбнулась и перестала запахивать халат. — Привезли дедушку!
— Слава богу! — обрадовался муж Михаил. — Ну чего встала? Жрать давай! И на вот, постирай. Вернуть надо.
Дерибасов прошел на кухню, уселся на свое место, отхватил кусок каравая, круто посолил и даже успел набить рот.
Он жевал и представлял, как пищала бы белая мышь-врачиха, окажись она перед домной Дуниного гнева. Но огненная лава излилась на самого металлурга: сначала Дуня потопталась по рюшечкам, потом вышвырнула кофту в окно и только затем мужа Михаила в дверь. Все это она делала быстро и молча. И лишь поостыв, крикнула уже через снова запертую дверь:
— Из дурдома?! Вижу, из какого дома! Из дурного!!!
Тихо матерясь, Дерибасов выудил из фонтана кое-какую одежду и, волоча за собой длинную тощую тень, побрел к Елисеичу.
Старик в кальсонах и майке, сдвинув объедки, апатично ковырялся в электромясорубке. Рядом белели потроха незаправленной кровати.
— А, Мишка… садись… Обожди, уже заканчиваю.
— Елисеич! С возвращением! — Дерибасов раскинул руки, собираясь обнять старика.
Но тот высматривал что-то в мясорубке и жеста не заметил. Дерибасов уселся рядом и тоже стал смотреть на мясорубку:
— За что они тебя забрали?
Елисеич пожал плечами.
— Изготовление оружия? — подсказал Дерибасов.
— Уже все знают?! — обреченно спросил Елисеич.
— Да нет, что ты! Это я так, догадался, — затараторил Дерибасов. — Потому что я донос на нас читал. Это его дачники написали.
Губы у Елисеича задрожали:
— Нет правды, Мишка! — он сглотнул слюну, потому что слова царапали горло. — И совести!
— Ну и хрен с ними, — сказал встревоженный Дерибасов.
— Заводят меня в комнату, а там какой-то бандит в меня пальцем тыкает. «Попался!» — говорит. И следователю рассказывает, как он у меня оружие покупал. А я ж его впервые в жизни вижу! «Совесть-то у тебя хоть есть, у поганца?!» — говорю. А он только скалится и насмехается: давай, мол, Мотя, поворачивай глаза зрачками в душу!
— Да ладно, — отмахнулся Дерибасов, — тебя ж выпустили. Растереть и забыть. Правда восторжествовала!
— Да нет, Миша. Они ему поверили. А меня еще судить будут. Так что, Михаил, пора мне глаза закрывать… пятаками медными… И в душу их поворачивать… пока не отлетела… А деньги на смерть вон, за часами…
Дерибасов вскочил:
— Давай лучше на эти деньги свадьбу тебе сыграем! Ты чего это?! Тебе еще шампиньоны растить!
— Вот, — сказал Елисеич удивленно. — Смотри-ка ты, починил.
— Ну я ж и говорю! — похлопал Мишель старика по гулкой спине. — Ты ж у нас талантище! На все руки! Да у тебя с таким полетом фантазия, что и не уследишь! — искусственное оживление давалось сегодня Дерибасову плохо. — Умирать! А право ты на это имеешь? Да ты ж для общества о-го-го! Ты ж цены себе не знаешь! Вот взять эту бывшую мясорубку. Починить ее любой дурак сумеет. А ты что из нее накумекал?
— Дак это… — виновато отозвался Елисеич, — починил.
— Ну, что она теперь делать умеет? — то, что в руках Елисеича вещи всегда перерождались и совершенствовались, было для Дерибасова и назарьинцев очевидно и бесспорно.
— Мясо молоть, — потерянно сказал Елисеич.
— И все?! — поразился Дерибасов.
— Все, Мишка, — ответил старик. — И то еле починил. Руки трясутся. И охоты нет. — Он сумрачно отвернулся и пересел на кровать. — Отдохну.
— От чего отдыхать?! — чуть не заплакал Дерибасов. — А шампиньоны?! А дело наше?! Шутишь со мной?! Мне и дом строить — во, позарез!
— Да зачем тебе дом, — Елисеич, кряхтя, укладывался. — Помру, все внучке Дуняше. Зачем вам третий дом? Дитев-то нету.
— Елисеич, — прошептал Дерибасов, — ах ты… Ты ж меня под корень… Я теперь пропаду.
— Ты-то не пропадешь, — равнодушно сказал Елисеич. — Парень ты хоть и плюгавый, но заводной, крепкий. В подвале, вон, все отлажено… Для первой поры подойдет. Механизмы добрые. Ты главное дело, в них не лезь, смазывай только. Они год-другой без осечки проработают, а там мозга сама зашевелится. Да и я, может, чуток подсказать успею… Миш, пускай Дуняша придет… Тошно чего-то одному…
Глава 15
Легенда об Острополере
До конца лета боролся Михаил Дерибасов за выживание, как муха уворачиваясь от хлестких ударов судьбы.
Первый удар был нанесен свернутой газетой — развернув мятый номер «Ташлореченских известий», Дерибасов узрел испохабленную прошлогоднюю мечту. Вот он и оказался главным героем ударного газетного материала. И одна из двух подписей была та самая, веская, взлелеянная в мечтах, — В. Калугин. Даже заглавие было приемлемое — хоть и не «Назарьинской инициативе — зеленую улицу», но «Назарьинский феномен», что тоже смотрелось неплохо. Под заглавием черным шрифтом сообщалось: «Воистину, Дерибасов из села Назарьино Благодатненского района — человек феноменальный. Тягаться с этим простым зоотехником мог бы разве что граф Калиостро. Похоже, что скоро в Назарьино двинутся экскурсанты и паломники с единственной целью — взглянуть на этого удивительного человека». После такого жирного шрифта невольно отыщешь взглядом рубрику. Но вместо желанной «За грибы — как за хлеб» Мишель обнаружил однозначное: «За ушко да на солнышко». А уж из текста фельетона Дерибасов узнал о себе такое, что сразу понял: даже пытаться теперь мириться с Дуней бессмысленно.
