Мы с Ларчем на пару впряглись в тобогган, на котором были сложены наши припасы, снаряжение и спальные мешки, и поволокли его вверх по каньону к бассейну реки Фрейзер, до которого было миль пятнадцать пути. Отроги Скалистых гор начинаются с широкой безымянной седловины, не отмеченной ни на одной карте. Мы направлялись к озеру Первис, которое находится в бассейне реки Маккензи; иначе говоря, чтобы дойти до него, предстояло миль на десять углубиться в область Арктического бассейна. По счастью, Ларч заранее отметил зарубками на деревьях наш путь и проложил некое подобие тропы всюду, кроме тех мест, где стояли его капканы, — там он нарочно уничтожил все следы человека.
За первый день пути мы прошли столько, что до Скалистых гор оставалось не больше одной мили. Мы продвигались так быстро, потому что почти все капканы на нашем пути были пустые, по-видимому, звери к ним даже и близко не подходили. Из ружья двадцать второго калибра Ларч подстрелил двух рыжих лисиц, горностая и куницу, шкурки он снял и заморозил, надев их предварительно на ивовые распорки, с тем чтобы весной их можно было разморозить, хорошенько растянуть, очистить и высушить. Вечером мы расчистили себе в снегу площадку у входа в большую пещеру, но скоро нам пришлось оттуда убраться, потому что в пещере, оказывается, жили два медведя-гризли. Мы их, правда, не разбудили, однако разжигать костер рядом с их логовом было опасно, потому что нашими пулями медведя-гризли не остановишь. Отойдя на полмили в сторону, мы нашли у подножия скалы удобное место, защищенное от ветра, устроили загородку из ветвей хемлока и карликовой сосны и разложили костер; его тепло, отраженное скалой, согревало нас всю ночь. Ларч спал крепко, как убитый, а мне не давали покоя мысли о Расти, Дасти и Скрече. Мало того, что у меня ныли все мускулы, а тут еще начали мерещиться разные страхи, от которых мне было не до сна.
Когда мы перевалили через Скалистые горы, Ларч собрал еще шесть шкурок. Я как-то не думал тогда о страданиях, которые пережили эти животные, погибавшие от холода среди физических и душевных мук. Может быть, я не вспоминал об этом потому, что все время приходилось думать, как бы самому не замерзнуть. Подпрыгивая и притопывая то одной, то другой ногой, я исполнял какую-то дикую пляску смерти вокруг блестящего ободранного трупика. Наверное, это жуткое зрелище не производило слишком гнетущего впечатления, потому что пять из шести попавшихся в капканы зверьков успели околеть от холода еще до нашего прихода, и мне не пришлось своими глазами видеть предсмертный ужас во взгляде добиваемого животного.
К вечеру поднимался арктический ветер, на нашей широте он принимался дуть около трех часов дня. В озерном крае мы не пользовались механическими средствами для отсчета времени, словно знание точного часа помешало бы нам наслаждаться той жизнью, которую вели наши предки тысячу лет назад. По словам Ларча, температура упала до пятидесяти градусов ниже нуля. Через каждые полчаса мы отдирали сосульки, намерзавшие от нашего дыхания по краям капюшонов. Щелочки на деревянных масках, которыми мы прикрывали лицо, были такие узкие, что в них нельзя было просунуть и двадцатипятицентовую монету; каждый час они покрывались сплошной ледяной коркой; однако же приходилось терпеть, чтобы не ослепнуть от снега и не обморозить веки. Чтобы сохранять тепло, нужно было оставаться сухим, поэтому мы взяли за правило останавливаться и отдыхать, как только почувствуем, что вспотели. Отсыревшее белье вызывало крайне неприятное ощущение, а в худшем случае это могло кончиться простудой.
На берегу озера Первис мы убрали снег от дверей хижины, которую Ларч несколько лет тому назад отремонтировал, очистил от грызунов и обставил самыми необходимыми вещами. Эту ветхую постройку, без окон и деревянного настила на полу, соорудили старатели в 70-е годы прошлого века во время золотой лихорадки, охватившей тогда всю область от гор Оминека до цепочки озер реки Нейшен. Строитель, видать, хорошо знал свое дело; по словам Ларча, какие бы вокруг ни наметало сугробы (а порой они бывают от семидесяти до ста футов высотой), ни разу не бывало так, чтобы вокруг хижины они поднимались выше, чем до середины стены, включая и тот снег, который скатывался с каменных плиток кровли. Помещение было рассчитано на двенадцать спальных мест, расположенных в два яруса; отапливалось оно шведской печью, которая занимала всю стену напротив входа; печь поглощала огромное количество дров, однако имела то достоинство, что на ней можно было приготовить обед, способный утолить голод наработавшихся на морозе людей. Если умеючи уложить в топке дрова, дать им хорошенько разгореться с приоткрытой заслонкой, а когда они прогорят, подбросить еще порцию дров и закрыть заслонку, чтобы они там горели потихоньку, то эта гигантская печь всю ночь хранила тепло, и к утру оставалось еще довольно жару, чтобы приготовить на завтрак овсянку, пеммикан, лепешки и черный чай.
Наутро мы взобрались на гребень скалистого хребта, расположенного с юго-востока от озера Первис. С высоты перед нами открылся вид на бескрайние просторы, почти в самом центре гигантской заснеженной низины у подножия горы Маунт-Нейшен, темнеющей на горизонте, словно туча, виднелась протянувшаяся на девяносто миль цепочка озер Нейшен. На открытых солнцу местах температура достигала семидесяти градусов выше нуля, а рядом, в каких-нибудь двадцати футах, под сенью хемлоков, стояла зимняя стужа и температура держалась на минус тридцати. После того как Ларч показал мне все известные золотоносные речки, впадающие в Нейшен-Ривер в ее верховьях, мы стали строить планы, как будем добывать золото, вот только дождемся припасов, которые нам должны доставить весной. Годовалые медвежата без труда найдут себе достаточно корма в бассейне реки Нейшен-Ривер. Этот громадный бассейн занимал пространство в десять тысяч квадратных миль, на нем высились горные пики, здесь можно было увидеть арктическую тундру и сфагновые болота, луга, пересеченные речными каньонами и озерами, встречались тут и березовые саванны, и поросшие густыми лесами горные склоны, и вся эта территория была надежно отгорожена от остального мира, медведь мог прожить тут всю отпущенную ему природой четверть века, ни разу не услышав ни лязга защелкнувшегося капкана, ни ружейного выстрела. Мы с Ларчем обменялись долгим взглядом, который был красноречивее слов.
— Пожалуй, я бы сюда переселился.
— Единственная трудность — это доставка припасов, — сказал Ларч. — Но если ты хочешь, я научу тебя обходиться тем, что дает природа.
Поскольку у нас еще оставались съестные припасы, мы решили еще одну ночь отдохнуть в хижине на берегу озера Первис, прежде чем начать десятимильный подъем по склонам Скалистых гор. Перевалив на западный склон, во время спуска к озеру Такла мы стали часто меняться местами: один тянул тобогган, а другой придерживал его сзади, чтобы он не слишком разгонялся на крутых спусках, не раз попадавшихся нам на протяжении пятнадцатимильного пути по каньону. На голых склонах мы садились на сани и катились, пока не начинало ломить в глазах, как бывает, когда ты впопыхах наглотаешься снегу. По пути нам встречались одни пустые капканы, и мы еще засветло добрались до хижины Ларча на берегу озера Такла.
