Я привлекаю ее к себе в объятия, чтобы успокоить.
– Ты представляешь, какой путь ему пришлось пройти? Меня он просто морочит. Ничего не показывает. И говорит, что классно провел каникулы, это, я думаю, правда. Он все время был у соседей, русских, у них дочка, его ровесница. Только по утрам проводил час с Максимом в «Даймлере». Но в это меня не посвящали. – Чего ты ждешь от меня, Полина?
Она тяжело вздыхает и высвобождается.
– У него своя жизнь, учеба, друзья в Швейцарии… Я не могу требовать большего. Чудо уже то, что он хочет снова приехать на Рождество…
Я повторяю свой вопрос. Она смотрит через заднее стекло на пассажира, который не двинулся с места, как будто уже забыл о нашем присутствии.
– Ты мне нужен, Куинси. Судья меня торопит, я не могу больше тянуть, я должна решить, беру на себя опеку или нет. Я не могу бросить Максима. У него никого не осталось, никакой родни. Но управляться с ним в одиночку… Это слишком тяжело для меня. У меня нет ни времени, ни средств. У меня Оксфорд, студенты, любимая работа… А ты…
Она умолкает, но я и так знаю продолжение. Очевидность моей роли. Я не спешу, после долгой паузы отвечаю с нежностью:
– А я свободен. Ты хочешь… хочешь, чтобы мы разделили опеку?
– Я бы хотела, чтобы ты взял его на себя.
Горькая пилюля. Сжав губы, я выдерживаю ее взгляд. Предложение руки и сердца, которое подразумевал мой вопрос, растворяется в потоке противоречивых чувств. Я осознанно покидаю вслед за ней территорию эмоций.
– Постой… У тебя нет средств, но я-то вообще разорен. И ты не выдоишь Министерство финансов своим смартфоном, чтобы поправить мои дела.
– У него они есть. Средства. Но их нет без тебя.
Она косится на возвращающуюся к нам медсестру. Я снова ловлю ее взгляд.
– Как это – нет без меня?
– Ты его единственный наследник. И он назначил тебя преемником морального права[43] на его творчество. Ввиду его нынешнего состояния все средства заморожены и ни одного решения принять нельзя. Без нас. Адвокат и нотариус высказались категорично.
Я без сил присаживаюсь на багажник.
– Пора кушать, – нараспев произносит сестра, открывая дверцу Максима. – Вам приготовили вкусную куриную ножку с рисом.
Она берет его за руку, чтобы вытащить из «Даймлера». Едва его тапок касается гравия, он отчаянно кричит и, плюхнувшись обратно на сиденье, захлопывает дверцу. Сестра рывком открывает ее:
– Довольно капризничать! За стол, кому сказано!
– Оставьте его, – вмешивается Полина.
Она садится за руль, поворачивает ключ. Крики Максима стихают, как только он слышит мотор. Двенадцатицилиндровый тихонько урчит под помятым капотом. Дымок выхлопов, однородно белый, без синевы, говорит о проблеме с головкой цилиндра. Я как могу цепляюсь за детали. За то, в чем разбираюсь. Что, в случае Максима, означает «преемник морального права»? Получать за него своднические проценты, темные комиссионные, подвергнуться преследованию за нарушение государственной тайны?
– Нет, у него же должны быть ориентиры, мадам! – протестует сестра. – В полдень садятся за стол и кушают! Он никогда не выздоровеет, если потакать всем его капризам!
Я перебиваю ее, спрашиваю, где тут кухня. Она с ворчанием ведет меня туда. Я наполняю две тарелки и несу их на подносе в «Даймлер».
Это все, на что я сейчас способен. Мое видение будущего останавливается на обеде в разбитой машине с уцелевшим салоном, тем самым, в котором моя судьба уже третий раз делает крутой поворот. Темные делишки царька из Генерального совета, кома Полины, 180 на автостраде и моя мольба пощадить жизнь человека, который попытается меня убить.
Полина закрывает за мной дверцу и идет выкурить электронную сигарету за бельевой веревкой.
– Президент – это что-то, – доверительно сообщает мне Максим, вгрызаясь в куриную ножку. – Он не позволяет мне водить. Говорит, сначала закончи книгу. – Поспешно проглотив две ложки риса, он отдает мне поднос. – Скажи ему, что я все равно хочу за руль.
Я переадресую просьбу водительскому сиденью. И передаю Максиму ответ:
– Закончишь книгу – тогда пожалуйста. С разочарованным вздохом он говорит, что ему осталось еще километров на четыреста. Я собираю разбросанные листки, кладу ему на колени страницы, покрытые детскими рисунками. Желаю вдохновенной работы и выхожу. Полина берет у меня из рук поднос. Я говорю ей, что не могу ничего решить вот так сразу. Я должен подумать. Мне нужно время.
– Понимаю, – отвечает она, силясь скрыть разочарование.
– Ты долго пробудешь в Париже?
– Неделю максимум. Девятнадцатого у меня начинаются занятия.
– Оставишь мне свой телефон?
– Он у тебя в контактах, я скопировала.
Она не дает мне поцеловать ее в губы, увернувшись, подставляет щеку. Потом хлопает меня по плечу:
– Нет проблем, Куинси, я предвидела твою реакцию. Такси отвезет тебя, куда скажешь, Гугл платит. У меня деловой ужин в «Вестине» сегодня вечером. Скажешь мне. Смотри сам.
Я провожаю ее глазами, пока она возвращается к «Даймлеру». Потом направляюсь к гудящим воротам. Я не знаю, куда иду. Не знаю, чего хочу. Не знаю даже, кто я.
* * *
На выезде из туннеля Сен-Клу начинает вибрировать мой телефон. Самира. Голос у нее снова ясный, звонкий, воодушевленный. Она сообщает мне потрясающую новость: группа JMB готова спасти нас от банкротства, объединив свой капитал с «Версальским паркетом». Наш бухгалтер опомниться не может, а судебный ликвидатор в восторге. Ясное дело, «хакерская этика» Полины не оставила им иного выбора.
– Патрон JMB очень настаивает, чтобы я по-прежнему занимала пост генерального директора. Вместе с тобой, конечно, если хочешь, – добавляет она нехотя.
Я отказываюсь. Говорю, что рад за нее, но у меня другие планы.
У первого же газетного киоска я выхожу, чтобы купить «Авторетро». Возвращаюсь в такси, пробегаю глазами рекламные объявления, выбираю трех специалистов по «Ягуарам-Даймлерам» и, переговорив по телефону, даю адрес того, который показался мне самым сговорчивым и наименее дорогим.
Автомастерская «Руль-Британия» в сердце Нейи. Маленький гараж под стеклянной крышей, где теснятся бок о бок десятки чудес, более или менее облезлых, разобранных, неукомплектованных – от скромной «Остин Севен» до недосягаемой «Армстронг-Сиддлей Стар Сапфир». Все мифические англичанки, которых мой отец коллекционировал на своей этажерке «Динки Тойз» в Тионвилле. Мое единственное наследство вкупе со стареньким «Рено 4CV», в который он пытался поставить мотор от «Дофина Гордини», – эта навязчивая идея поглотила все его сбережения, зато отлично помогла перенести курс химиотерапии.
Хозяин мастерской, высокий молодой негр в шортах и майке, ругает на чем свет стоит мотор родстера «Морган» 1955 года, не желающий работать на малых оборотах. Надо бы сначала описать состояние «Даймлера Дабл Сикс», но я начинаю с рассказа о Максиме, о его беззаветной преданности призраку бывшего голлиста с Лондонского радио.
С азартным огоньком в глазах чернокожий увлекает меня в глубину мастерской, на склад запчастей. Среди шаткого нагромождения в три этажа он показывает мне капот и буфер от «Ягуара XJ» серии 1, совместимые с «Даймлером», решетку радиатора от «Соверена» 4,2 литра, тоже подходящую. И четыре родные шины «Мишлен Примаси».
– Все дело в том, – говорю я ему, – что речь идет о ремонте на дому. Или, по крайней мере, с пассажиром.
– То есть как?
– С хозяином внутри.
– Нет проблем. Если только не надо менять обивку.
– И так сойдет. Главное – чтобы поехал.
Он кивает и начинает составлять смету. Я соглашаюсь – при условии, что платить буду в рассрочку. Шины, решетку радиатора и капот грузят на катафалк «Ровер» 1970 года, служащий аварийно-ремонтной летучкой. Здесь только одно сиденье спереди.
– Вы умеете водить такую старину?
Я слегка приукрашиваю истину, озвучив мечту отца: да, я был за рулем «Рено 4 CV Гордини» на автодроме Монтлери на розыгрыше Гран-при «золотого века».
– Тогда вы с ним сладите. Если поедет.
И он протягивает мне ключи от «Моргана». Я качаю головой, оцепенев. Такой родстер нынче редкость, стоит не меньше сорока тысяч евро.
– Только не этот, – улыбается он. – Меня надули на eBay. Это самодельная копия с мотором от «Форда Англия». Но прокатиться с ветерком можно.
И правда, можно. Я качу на своей низкой колымаге, за мной едет катафалк, нас ждет Буживаль, мои волосы развеваются по ветру, и я начинаю чувствовать себя счастливейшим из смертных.
* * *
Медсестра открывает нам ворота, смотрит волком.
– Ваша подруга уехала в Париж, – холодно сообщает она мне. – А в машине кончился бензин, и он опять закатил истерику.
Я дипломатично представляю механика, который приехал ей помочь. Она уходит в дом, хлопнув дверью. Я объясняю ситуацию Максиму. И составляю ему компанию на заднем сиденье, пока Абду меняет капот и ставит новые шины.