и повернул ее к себе. Он не проронила ни слова.
– Не заставляй меня повторять вопрос.
Я прижался губами к ее щеке. Мне дико хотелось укусить ее за ключицу. Хотелось всосаться ей в кожу, чтобы на ней остался след от зубов.
– Нет.
– Значит, я сдержал свое слово.
Наконец она посмотрела мне в глаза – встревоженные и участливые.
– Тебе было больно?
Женщина подобрала ноги к груди:
– Нет, хуже.
Я был готов сказать то, чего никогда не говорил ни одному человеку, не говоря уж о рабе:
– Прости меня.
Она недоверчиво обратила на меня свой взор, подозревая, что это какая-то новая жестокая шутка.
– Я не знал, что он приехал. У меня в доме так не принято. Обещаю, что не позволю ему даже близко подойти к тебе. Я не позволю никому трогать тебя – ну, разве что себе.
Моя рука скользнула вниз к ее шее. Пальцы ощутили слабое биение пульса.
Она посмотрела на свои колени. Ее взгляд означал молчаливое прощение, и желание остаться одной, чтобы самой зализать свои раны.
Во время потасовки с братом я не заметил на ее коленях чудовищных следов от ударов. Ясно, что это было дико больно.
– Я прикрою дверь и скажу Ларсу, чтобы он принес тебе что-нибудь заживляющее.
– Я слышала, о чем вы говорили, – сказала она, понизив голос до шепота.
Но даже шепот ее звучал так, словно она говорила в полный голос.
Я смотрел на ее губы, на то, как они слегка расходятся при дыхании.
– Он сказал: «До черноты»… – Тут она снова посмотрела мне в глаза: – Значит, ты должен изнасиловать меня, а затем бить до полусмерти…
Ее глаза просили меня не делать этого. Они безмолвно говорили, что она достаточно настрадалась в своей жизни. Все, что ей было нужно, это покой.
Я медленно провел пальцами ей по волосам и прижался к ее лицу. Мой лоб коснулся ее лба, и тепло ее тела мгновенно отозвалось во мне. Первый раз она не шарахнулась от меня. Первый раз она не оттолкнула меня.
Губами я нашел ее губы и слегка поцеловал. Это простое прикосновение заставило что-то внутри меня сжаться от тоски. Когда я увидел ее впервые, мне показалось, что это обычная баба. Но за те две недели, что она провела в моем доме, я забыл обо всем остальном. Я мог думать только о ней. Я желал, чтобы она сделалась частью меня. Я мечтал, чтобы она могла бы заплакать обо мне.
Она ответила на мой поцелуй, словно это была ее нормальная реакция на мое прикосновение. Но в следующую секунду она убрала губы, хотя наши лбы все еще соприкасались. О поцелуях, правда, уже речи не шло.
– Да. Я все для тебя сделаю…
Глава восемнадцатая
Перл
Наутро опухоль на коленях немного спала. Ларс принес мне мазь и обезболивающее. Боунс никогда не позволял мне принимать анальгетики. Во всяком случае, у Кроу с этим было лучше.
Кроу… Теперь я знала, как его зовут.
Странный он был какой-то. Впрочем, меня это не удивляло. Каштановые волосы, карие глаза – все это делало его облик довольно зловещим. Определенно, Кроу был воплощением самой тьмы, какого-то кладбищенского кошмара. Но все же глаза выдавали в нем человека.
Они были прекрасны.
Иногда, заглядывая в них, я забывала, кем является их обладатель. Я забывала, что именно он вживил чип мне в ногу, что именно он насильно удерживал меня в своем доме.
Я встала с постели и подошла к окну. Окно здесь мне нравилось больше всего. Каждое утро я глядела в его проем и любовалась простиравшимся до горизонта виноградником. Синее, словно море, небо, будто созданные человеческими руками холмы – пейзаж смотрелся настолько великолепно, что я переставала думать о том, что нахожусь в плену. Иногда мне начинало казаться, что я нахожусь здесь по собственной воле, что я просто уехала в отпуск и в любой момент могу вернуться домой.
Я с удовольствием подставила свое лицо легкому ветерку. В доме Боунса я была лишена даже такой малости. Правда, здесь я была не более чем шавкой на поводке, ведь Кроу контролировал каждый мой шаг. Но все же я чувствовала себя более свободной.
Что-то как будто двигалось среди виноградных шпалер. Присмотревшись, я узнала его – темные волосы, легкая щетина на щеках, обнаженный торс. Покрытое потом тело блестело на солнце, которое подчеркивало каждый мускул. Грудь его дышала мощью, на животе отчетливо виднелись «кубики» пресса. Мне удалось насчитать восемь…
Его стройные бедра сходились, образуя латинскую букву «V», что я неоднократно видела на рекламных бордах на Манхэттене. Впрочем, в майке или обнаженный, он был чрезвычайно хорош собой. Тогда, в оперном буфете, я приняла его за своего рода мессию. Он олицетворял надежду… Ведь не все же мужчины являются сумасшедшими маньяками, только и думающими о работорговле ради собственной выгоды.
Как же я тогда ошибалась!
Он был уже рядом с домом, перейдя с бега на быстрый шаг. Я разглядела на нем черные шорты и черные же кроссовки. Тело его было вылеплено на славу, не то что у его разжиревшего братца. Но на лицо они были как под копирку – я заметила это сразу, как только меня запихнули в машину.
Он пересек лужайку, прошел мимо моего окна и направился к дверям. Проходя мимо, он повернул голову в мою сторону, то ли специально посмотреть на меня, то ли просто по какой-то ему одному ведомой причине. Я поймала его взгляд, и он остановился. Так и пялился на меня.
Он смотрел мне прямо в глаза. Я не отвернулась. Я смотрела на него, пытаясь решить загадку, зачем я ему нужна. Недавно он попытался меня изнасиловать, но вспомнил, что дал мне честное слово. И больше он не продолжал. Он запретил трогать меня своим людям и своему брату. Он дал мне возможность жить в своем поместье среди виноградников. Когда его брат попытался расправиться со мной, он немедленно пресек его насилие. Хотя мог сделать вид, что ничего и не случилось.
Но не сделал.
Он меня поцеловал. Этот поцелуй не был похож на попытки Боунса втолкнуть свой язык сквозь мои губы. Это было очень нежно. Хрупко.
И я сама ответила на прикосновение его губ. Чисто автоматически. Просто так получилось. Но как только я осознала это, меня бросило назад. Он же натуральный псих, зачем же мне целовать его?
Он грозился выполнить обещание, что дал
