– А кто за писцами поедет? – спросил отец Иванко. – Может, мне?..
– Ты нам здесь ещё пригодишься. Мало ли чего ихние кудесники замыслят. – Он повернулся к одному из воев, ткнул в него пальцем. – Езжай в стан, пусть возьмут нарт побольше да полсотни бойцов, и двигают сюда.
Вой кивнул. Был он молодой, крепкий, во рту не хватало трёх зубов, а лиловый нос так и блестел на морозе.
– Кажись, уладили дело, – облегчённо выдохнул Савелий.
– Погодь радоваться, – одёрнул его поп, с подозрением озирая лица югорских ратников. – Ещё неясно ничего…
Воевода бросил взгляд на купца, велел ему:
– И ты, Савелий, езжай с бирючом.
– Зачем ещё? – удивился Савка, ставший сразу очень храбрым.
– Затем, что гридя югорцы умыкнуть могут, а вятшего не посмеют.
– Ну вот ещё! Пущай лучше батюшка едет.
– И правильно! – обрадовался отец Иван.
– Батюшка мне здесь нужон. А ты мне уже без надобности.
Савелий прищурился, вновь чувствуя обиду, и сказал дрогнувшим голосом:
– Забыл никак, кто я такой, воевода?
Ядрей презрительно покосился на него.
– Уж не взыщи, Савелий. Мы – люди тёмные, грамоты и чинов не знаем, говорим как думаем. Это вы, золотые пояса, щёки надуваете, а у нас к тому влеченья нет.
Он безмятежно махнул рукой и, усевшись в сани, поехал к воротам. Ратники потянулись вслед за ним. Савелий в бешенстве посмотрел ему в спину, потом, заметив насмешливый взгляд воя-гонца, рявкнул на него:
– Хайло прикрой, смерд! Глотку застудишь.
Ворота княжьего двора открылись, отряд с гиканьем и свистом вылетел на площадь, а Савелий с ратником, усевшись на нартах, помчались в стан. Савка сидел позади, обхватив широкую спину воя, прятал лицо от ветра за его кольчужным затылком.
«Вот опять осрамили меня, – с горечью думал он. – У всех на глазах, не смущаясь. Будет ли предел этому?».
– Слышь, купец, а правду говорят, что твой дед – морской царь? – полюбопытствовал ратник, повернув голову.
Савка поглядел на него, прикинул – сразу дать по рылу или до стана дотерпеть? Потом вспомнил: вой этот из челяди боярина Якова Прокшинича, его не тронь. Оттого и дерзит. Савка отвернулся и процедил:
– Прикуси язык, смерд.
– Хе-хе, значит, правда, – нагло ухмыльнулся вой.
Савелий аж задрожал от ярости. Доехав до ворот, вдруг заколебался, велел остановиться, сказал бойцу:
– Ты езжай, а я останусь здесь.
– Воевода сказал нам обоим ехать.
– Езжай, говорю, – окрысился Савелий. – Болтать ещё будешь…
И, чтоб избежать дальнейших препирательств, пошёл прочь.
Он шагал, не глядя по сторонам, блуждал по каким-то закоулкам, пугая людей и кур, упирался в тупики по пустыри. Однажды миновал изумлённых югорских воинов, топавших куда-то в копьями на плечах, несколько раз едва не сшиб детей, бегавших по улицам, затем, чуть не врезавшись сослепу в покосившегося идола на перекрёстке, немного сбавил ход. Лихорадочные мысли проносились в его голове, метались, цепляясь друг за друга, теснились, будто ледоход в узком месте, просачивались обломками и, неясные и смутные, исчезали во тьме, чтобы тут же смениться новыми. Савелий был как в бреду. Он чувствовал, что не может вернуться в стан, что ему всё обрыдло, но куда идти, он не знал. Впрочем, ответ был очевиден, и выбора не оставалось: если не к своим, то к югорцам. Третьего было не дано.
Решение, однако, он принял не сразу. Ещё раздумывал, хотя для приличия, чтобы успокоить взбрыкнувшую совесть. Наконец, приняв решение, направился обратно к терему князя. Чувства лукаво соблазняли его, убеждая, что так и нужно поступить, но рассудок безошибочно определил цену такого выбора: измена. Он не знал ещё, как проберётся к югорскому князю. Но его обуяла какая-то бесшабашность. Утвердившись в своём решении, он махнул рукой на последствия: пускай придётся врать воеводе, лишь бы проникнуть в княжью усадьбу. А там – будь что будет. Пан или пропал.
Повсюду на улицах толпились югорцы. Они с враждебным любопытством поглядывали на русичей, собравшихся перед домом князя, что-то обсуждали, но приближаться не смели и топтались у края площади. Слышался югорский говор, рёв оленей, скрип полозьев по снегу. Туда-сюда бегали какие-то оборванные люди, из ворот княжьего двора выезжали местные бояре на оленях и нартах, запряжённых собаками, обратно заходили воины с луками. Суматоха нарастала, и Савелий понял, что лучшего времени, чтобы прошмыгнуть незамеченным, не будет.
Смешавшись с очередным югорским отрядом, он уже юркнул было внутрь, но тут один из стороживших воев схватил его за шиворот и дёрнул на себя. Душа Савелия заныла, а сам он залопотал, показывая на избу:
– Мне к князю вашему… с важным словом… Он богато наградит. Я тайну знаю. Пусти, ратник, ради вас всех стараюсь…
Молитвенно сложив ладони, он покосился на новгородцев, сгрудившихся на площади возле саней. Вой не отпускал и злобно взирал на него. Остальные сторожа окружили купца, наставили на него копья.
– Да что ж вы за ослы такие! – в отчаянии воскликнул Савелий. – К князю вашему мне надо, понятно? К князю. Пустите, сволочи! Ведь удачи своей не видите, олухи косорылые!..
Страх заставлял его ругаться всё громче, а ратники, не понимая ни слова, осторожно выталкивали купца со двора. Савелий готов был уже пасть перед ними на колени, но тут где-то раздался строгий окрик, и воины расступились. К Савелию подошёл невысокий человек с топором, заткнутым за цветастый пояс, что-то спросил у него, показав на избу. Купец закивал.
– Да-да, туда. К князю вашему. Важную вещь хочу сказать.
Человек с каким-то сомнением поглядел за спину Савелию, затем качнул головой в сторону двери – пойдём, мол. Они прошагали к избе, человек вошёл внутрь, оставив купца снаружи. Савелий повернулся к югорцам, посмотрел на всё ещё открытые ворота и поспешно отвернулся. Зубы его стучали от страха, ноги сами собой притоптывали на снегу. Наконец, дверь открылась, и человек движением руки позволил Савелию войти. Купец ступил внутрь, снял песцовую шапку, оббил меховые сапоги о порог, робея, прошёл в уже знакомую ему горницу.
На этот раз там находились только князь с толмачом, шаман, да два воя у входа. Неловко поклонившись, Савелий осклабился было, но тут же согнал улыбку с лица.
– Чего ты хочешь? – спросил князёк через переводчика.
– Служить тебе хочу. Нет мне жизни в Новгороде.
Князёк обменялся взглядами с кудесником, потом спросил:
– А что ты можешь?
Савелий затруднился. В самом деле, что он может? Давать указания смердам да подсчитывать барыши? Едва ли эти умения пригодятся югорцам.
– Я был в разных странах… Могу быть полезным, – промямлил он.
Князёк в сомнении почесал щёку. Волхв перегнулся к нему, что-то зашептал на ухо. Князёк внимательно выслушал его и кивнул.
– Я хочу знать, сколько у вас людей и оленей, – отчеканил он.
– Ратников сотни три, а скотины – не знаю, должно, с пять десятков наберётся…
– Что с Олоко и Юзором?
– Я не знаю, кто это.
– Хонтуи, чьи тамги вы перекинули нам через стены.
– Убили их вроде. Буслай, что ушкуйников водит, вместе с проводником нашим из зырян в лес ходил с сотней бойцов. Он князей ваших и положил.
– Что за зырянин? – насторожился князёк.
– Встретили одного по пути, имя ему – Арнас. Ловкий оказался как дьявол. Все ваши тропы знал и ведовство умел разгадывать. От него-то первый город и погорел…
– Город Апти?
– Не знаю… Должно быть.
– И как он сгорел?
– Говорят, кудесники ваши зачаровать нас хотели, мороком опутать… Да зырянин обман раскрыл. Сейчас-то вижу – врал он, крови югорской алкал, оттого и нас в грех ввёл.
– Этот зырянин – шаман?
– Пёс его знает. Моислав, попович наш, верил, что шаман. А как на самом деле – один Бог ведает.
– Что за Моислав?
– Сын гречина-изографа. Он в вашей земле мудрости искал, всё к идолам ходил, пока его поп, отец Иванко, разума не лишил, бесов изгоняя. Теперича совсем глупенький.
Кудесник подался немного вперёд и, пытливо глядя на перебежчика, спросил:
– Что тебя заставило пойти к нам?
– Завистники мои, – твёрдо ответил Савелий. – Неприятели отца. Не могут они простить удачи нашей в делах торговых.
– И ты, стало быть, хочешь расквитаться с ними?
– Да.
Князёк понимающе кивнул.
– Есть ли в русском стане твои люди?
– Смерды-то? Как не быть.
– Не смерды. Те, кто думает так же, как ты.
– Таковых больше нет. Один я.
Князь помолчал. Кудесник же спросил проницательно:
– Неужто ради мести ты готов бросить дом и семью?
Савелий смущённо помял в руке шапку. Такая мысль не приходила ему в голову. Предавая своих, он не думал, что перечёркивает этим всю свою жизнь.
– Отчего ж? Домой ещё вернусь. Но прежде расквитаюсь с врагами рода моего.
Унху опять переглянулся с шаманом, крякнул от удовольствия.
– Значит, ты пришёл не служить, а тешить своё самолюбие. Но разве я похож на человека, который угождает чьему-то самолюбию?
