В следующем вагоне нашлись Дафна с Асторией. В одном купе с ними сидели те самые третьекурсницы, что я видел на перроне, и Трейси Девис. Одно место было свободным, и, проходя мимо, я с тоской на него смотрел. Я-то должен был нести чемодан Невилла в купе к Луне в сопровождении Джинни Уизли. Заметившая меня Дафна грустно вздохнула. Черед два купе я нашёл, наконец-то Панси. И заодно уж нашёл Малфоя. Сказать, что Хорёк изменился за лето — это ничего не сказать. Начать с того, что он вытянулся ничуть не меньше, чем Рон. Только, если у Рона его хорошенькая мордашка шестилетнего ребёнка с годами в общем не менялась, а лишь росла, то Малфой за это лето из страшненькой девочки с зализанными волосами и плаксивым лицом превратился в красавчика с пустыми глазами разорителя семейных гнёзд и разрушителя девичьих сердец. И если раньше обычное выражение на его лице было “да ты кто такой? а ты знаешь, кто мой отец?”, то сейчас в нём проснулось это самое от Люциуса “величайшее счастье в вашей жизни — то, что я напрягся и открыл рот, чтобы поставить вас в известность о том, насколько вы ничтожны.”
В своей обычной компании — громилы у входа, дальше Блейз с Ноттом, и Малфой с Панси у окна — он что-то лениво вещал, давая всем понять, какое это одолжение для них. И я не поверил, что я увидел. Панси, та самая Панси, что глотку могла перегрызть за намёк на оскорбление её достоинства, теперь сидела, с обожанием, раскрыв рот ловя каждое слово, что вылетало из тонких губ блондинчика. Мне стало настолько неприятно за неё, что я невольно остановился, чтобы её окрикнуть, вырвать из этого гипнотического транса, в котором, очевидно, она находилась, но споткнувшийся Невилл вновь упал и толкнул меня в спину, придавая мне ускорение вдоль коридора. Краем глаза я успел увидеть, как поворачиваются головы слизеринцев, а потом их купе уже скрылось из поля зрения, зато я прекрасно услышал громогласный гогот, в который врывался тоненький смех Панси. Дойдя до тамбура, я остановился и упёрся лбом в холодное дверное стекло, начисто игнорируя тормошащую меня Джинни и нытьё Невилла в течение следующих десяти минут.
Луна Лавгуд оказалась смешной лупоглазой девчонкой со смешной причёской и смешными украшениями. Ещё смешнее было бы, если бы она родилась на одиннадцать лет раньше — тогда я точно бы знал, что её родители посетили Вудсток, а так мне оставалось лишь тешить себя догадками.
— А я тебя знаю! — сказала она мне. — Ты — этот... Как его... — вытянув в мою сторону руку, она защёлкала пальцами, вспоминая.
— Северный олень, — тихонько подсказал я.
— Точно! — обрадовалась она. — Он самый! Северный Олень! Так вот ты какой! — наклонив голову, она сначала ласково меня осмотрела с ног до головы, а потом спохватилась: — Батюшки! Да что же это я! Пришли гости, а я их не угощаю! — она подскочила, открыла свой чемодан, немного в нём порылась, нашла какой-то мешочек и протянула мне: — Вот, это тебе!
— Что это? — с подозрением спросил я, ослабляя шнурок у горловины мешка.
— Ягель! — без задержки ответила она и, повернувшись к Джинни с Невиллом, пояснила: — Олений мох. Северные Олени его очень любят
Я заглянул в мешочек. Там и вправду были какие-то зеленоватые прутики. Я понюхал. Пахнет вкусно.
— А откуда это? — спросил я.
— Из Лапландии, — ответила она. — Самый лучший! Свежайший!
— Да лапландский ягель — второсортный ширпотреб для туристов! — заявил я. — Настоящие мужики только ямальский ку... кушают!
— Да ты попробуй сначала, — вкрадчиво попросила она, улыбаясь. Э-эх, была — не была! Я взял несколько хворостинок и положил в рот. Вку-у-усно! Это были прутики вафельного теста, сначала поджаренные, а потом обваленные в смеси мёда и фисташек. И никакого волшебства, кроме, конечно, волшебного вкуса. Я оживлённо захрумкал угощением, игнорируя любопытные взгляды моих спутников.
— Ты, что, это вправду ешь? — в ужасе приложила ладони к щекам Луна, ещё и по-киношному покачав головой.
— Ковефна! — ответил я, не в силах оторваться. — Я ве — авень!
— Это вкусно? — спросил Невилл, пытаясь заглянуть в мешочек. Я молча повернулся к нему спиной, загораживая свой гостинец.
— А тебя я не знаю! — с угрозой в голосе сказала Луна.
— А он — вообще не из нашего двора! — сказал я, как раз дожевав очередную порцию, и повернулся к нему: — Мальчик, ты откуда?
— Я — Невилл! — сказал он, потупившись.
— Чем докажешь? — спросил я с прищуром.
— У тебя документы есть? — спросила Луна.
— Усы, лапы и хвост! — пробормотал Невилл себе под нос.
— Ну, ладно, поверим! — смилостивилась она. — Я — Луна, а вот это —... — она показала на меня.
— Я уже знаю! — потупившись, промямлил он. — Северный Олень!
Я взглянул на Джинни. Она смотрела сквозь меня, куда-то за горизонт, приоткрыв рот. По её подбородку уже стекала слюна, капая на мантию. Похоже, маленький мозжечок не выдержал перегрузок и попросту отключился, пытаясь сохранить остатки сознания. Луна протянула мне руку, я шлёпнул по ней и протянул Невиллу кулак, в который он ткнул своим. Меня постепенно отпускало.
Потом Невилл провернул свою шутку с Мимбулусом, и Джинни отмерла. Размазывая по ней смердящий сок, я увидел в двери купе Чо Чанг.
— А, Чо, привет! — сказал я. — А мы тут играем. Не хочешь с нами? — и я продемонстрировал ей пальчики, обмазанные Смердящим Соком.
— М-м... — пробормотала она, краснея, как рак, и пятясь. — Я просто заглянула поздороваться... Всего хорошего... — она захлопнула дверь, а потом из коридора послышались удаляющиеся рыдания. Я пожал плечами, набрал полную пригоршню сока со стены и запустил им в Луну, которая, завизжав, безуспешно попыталась уклониться.
— Всё, хватит разврата! — крикнула она, стирая сок с лица мантией и доставая палочку. — Скоджифай! — ничего не произошло. Луна потрясла палочку, постучала по ней и даже приложила к уху, а потом снова взмахнула ей: — Скоджифай!
И снова ничего не получилось. Невилл, как галантный кавалер, жестом попросил её ни о чём не беспокоиться. В дело, как никак, вступает мужчина. Попытавшись втянуть живот и выпятив подбородок, он взмахнул палочкой и что есть силы завопил:
— Скруджифай!
В соседнем купе громыхнуло, а потом — через купе, и ещё через секунду весь вагон заполнился звуками взрывающихся... Звук был такой, словно взрывались котлы прямо в чемоданах школьников. В подтверждение этому в соседнем купе заголосила какая-то первоклашка:
— А-а-а! У меня котёл взорвался! Я к маме хочу! А-а-а!
Невилл испуганно заметался по купе, ища, куда бы спрятать палочку, и даже открыл было окошко не то для того, чтобы выбросить её туда, не то для того, чтобы самому выпрыгнуть, но Луна, прыгнув ему на спину, тут же опрокинула его на сиденье, не дав совершить задуманное. Весело гогоча, они принялись бороться. Разгулье прекратила зануда Джинни, усталая и растрёпанная, которая тихим голосом произнесла:
— Скоджифай! — и взмахнула палочкой.
Смердящий Сок исчез. А тут и тележка со сладостями подоспела. М-да. Тележка со сладостями. Нет, шоколад я, конечно, могу хоть горстями есть, хоть мешками — мои кости всё сожгут. Но... тыквенное печенье? Вы это серьёзно? Интересно, тот мерзавец, что с детства приучает людей есть эту гадость, просто не пробовал никогда миндального, или эти кулинарные изыски имеют под собой какой-то глубинный смысл? К примеру, научиться сдерживать рвотный рефлекс? Или вырабатывать какую-то особую островную силу воли? Ведь наверняка в каком-нибудь Шармбатоне никто не кормит утончённых студенток тыквенным печеньем. Скорее всего, эклерчики какие-нибудь предлагают или корзиночки с кремом! Утончённых студенток... Пф! Я поглядел на Джинни, держащую в каждой руке по тыквенной печеньке и попеременно от них откусывающую, и решил, что всё-таки богу — богово. С другой стороны, опять же, закономерный вопрос — а меня-то за что? Опять же, глядя на Джинни.
Вопрос решил Рон, который наконец-то остановился во всех купе поезда, демонстрируя свой значок и метлу, и решил осчастливить и нас своим присутствием.
— О, Рон, у тебя новая метла! — шепнул я на ухо Невиллу.
— О, Рон, у тебя новая метла! — радостно заорал он.
— Это, что, самая последняя модель “Чистомёта”? — продолжил подсказывать я.
— Это, что, самая последняя модель “Чистомёта”? — ещё громче крикнул Невилл. Мой друг был уже на седьмом небе от счастья. Мне показалось, что у него сейчас даже слёзы потекут. Трясущейся рукой он попытался показать на значок на груди.
— Какое счастье, Рон, что тебя назначили старостой.
— Какое счастье, Рон, что тебя назначили старостой! — проорал Невилл, а потом нахмурился и повернулся ко мне, уже спросив шепотом: — Рона, что, назначили старостой? И какой идиот это придумал?
— А у них круговая порука, у идиотов, — подмигнул ему я. — Рука руку моет.
Так вот, Рон умудрился поставить точку на моих глубокомысленных размышлениях по поводу гастрономической ценности нашей пищи, одним махом сожрав всё, что не успели съесть до его появления. Он даже отобрал у Луны шоколадную лягушку, только она успела откусить ей голову, и отобрал у сестры пару печенек, которые та безуспешно пыталась спрятать в лифчик. После этого он всем по очереди чуть не под нос сунул свой значок, даже таки образом представившись Луне, которая уже собралась лить слёзы по поводу безвременно и бесследно сгинувшей лягушки:
