Удостоверяем подлинность показания
Мер города Гейдельбурга Саркациус.
Цайли. Секретарь»
— Так, значит, ты все-таки Стром?
— Да, дорогая!
— И наша свадьба в тюрьме не шутка?..
— Нет, дорогая, она поистине законна!
Их объятия прервал вошедший полисмен.
— Подпишите, сэр!
— С удовольствием, — сказал Джон, подписывая акт. — Джеральд, дай, пожалуйста, ему за труды пару билетов из кассы.
— Very good, спасибо, — пробормотал полисмен, пряча вместе с актом деньги.
Мудрое и великодушное время доказало прочность всего: свободно избирающего чувства любви, возвышенной честности, которая должна жить и в страсти, и благородного самоопределения, которое подобно соку в живом стволе дерева, из слепого стихийного побуждения несет жизнь к радостным лучам солнца.
Створки экрана закрываются, медленно удаляя перспективу общего плана вдаль, до того момента, когда фигуры действующих лиц обращаются в силуэты…
В силуэты на знойном небе…
Вот они, красивая парочка, идут дружно под руку, радостно смотря вперед, а за ними катит детскую колясочку старый Марч, который стал совсем дряхлым, а за дедушкой такую же колясочку катит Джеральд. А позади Джеральда растроганно бережно катит детскую колясочку раскаявшийся на старости лет Мильфорд.
Коляска Мильфорда прокатилась, створки закрылись, и только через мгновение можно видеть два молодых лица, молодых супругов, горящих любовью, пылко и нежно смыкающих губы в поцелуе…
Но мы не увидим поцелуя, этого последнего кадра, начала любви и конца этого романа.
— Happy end!.. — шепчут губы раскаявшегося Мильфорда.- Happy end!
Вместо послесловия
I
Уважаемый мистер Крок!
Ваш гениальный роман, с, которым я имел честь ознакомить мир в 1925 г., выдержал до настоящего времени 625 изданий. Около 2.000.000 экземпляров его во всевозможных видах, от editions de luxe[5] до самых дешевых, разошлись по всему свету. Я счастлив, что я не сделал ошибки, приняв через ваше уважаемое посредство к изданию этот коллективный роман. Гонорар, согласно отчета экспедиции, вам послан.
Подготовляя ваш роман к новому изданию, я хотел бы получить от вас или ваших соавторов послесловие к нему. Это во многом способствовало бы разъяснению целого ряда вопросов, и, я бы сказал, совершенно основательных запросов, которые в массе поступают в издательство.
Меня, как и большинство читателей, интересует:
а) Каким образом соавторами романа оказались современные писатели наряду с давно умершими, как, например, Стивенсоном, Марк Твеном и Джеком Лондоном,
б) Каким образом было достигнуто коллективное сотрудничество наших американских авторов с авторами немецкими, французскими и шведскими,
в) Чем объяснить то обстоятельство, что почти все главы напоминают читателю тот или другой роман, имевший в свое время успех,
г) Удивительное единство стиля романа заставляет предполагать, что автором его является один человек, и что этот человек — вы, а если это так, то в недалеком будущем общество поставит перед вами вопрос о плагиате.
Прошу вас не замедлить присылкой послесловия, которое бы исчерпывающе рассеяло все сомнения и подтвердило истинность титульной страницы романа.
Готовый к услугам, Ваш Доран Сквайр. II
Сэру Дорану Сквайру.
Между строк вашего письма, при всей деликатности и утонченности его формы, я читаю неуверенность вашу в том, что роман, изданный вами, действительно подлинный. И я, Корнелиус Крок, прославленный автор, не написавший в жизни ни единой строчки, сделал будто бы плагиат.
Проще говоря, мистер Доран, вы думаете, что я его украл. Но ведь если бы это и было так, литературный скандал доставил бы вам лишь удовольствие продать еще пару миллионов экземпляров.
Отвечаю, однако, по пунктам. Роман — подлинный.
Каждая глава в нем написана именно тем автором, который под ней обозначен, хотя бы он и умер давно, или принадлежит к числу граждан какой-либо другой страны. По этому самому и плагиата здесь нет, так как ни один из авторов не присвоил себе чужого произведения и каждый подписался только под тем, что писал сам.
Вы удовлетворены?
И все же скандал здесь есть, и я рад, что первый его устроил, что я первый расписался в своем неуважении к нашим авторам. Этот роман — пощечина и вам, издателям, засадившим литературу в тюрьму. Вам, требующим фигового листка для художественного произведения, вам, подстригающим под машинку всех и нивелирующим все. Роман — пощечина также и обществу, «кушающему, что дают», не желающему действительности и ищущему только брачного ложа в конце романа.
Да здравствует happy end[6]!
Вот, мистер Доран, предпосылка. Можете считать ее послесловием к моему роману, носящему эффектное заглавие «Зеленые яблоки».
Я удивляюсь тому, что никто из читателей не закричал о том, что заглавие не имеет никакого отношения к роману.
Я и сам готов сказать — никакого. Впрочем, нет, виноват, отношение есть — герой романа купил в лавочке несколько яблок (я мог бы вставить это), и поэтому, если хотите, для вашего 626-го издания я предлагаю следующие заглавия взамен зеленых яблок, например: «Красные слоны» (они были вышиты на платье героини), «Дохлая луна» (в одной из глав фигурирует луна), «Роковой чек» и т. д… и т. д.
Я счастлив констатировать, что в нашей машинизированной стране есть миллионы людей, проглотивших с удовольствием мой винегрет, мою работу ножниц и клея. Но я честно поступил, я не выдавал эту работу за свою, как это делают сотни авторов. Роман приняли за чистую монету, я доволен, значит, я в совершенстве овладел техникой «фигового листка» и могу войти в литературу, получать гонорары, через несколько лет стать маститым и каждый год издавать собрания своих сочинений.
Готовый к новому преступлению,
Корнелиус Крок. III
ТЕЛЕГРАММА.
СРОЧНО ДАЙТЕ ПОЛНЫЙ ОТЧЕТ КАК НАПИСАЛИ ГЕНИАЛЬНЫЙ РОМАН ТЕЛЕГРАФНО ПЕРЕВЕДЕНО ТРИСТА ДОРАН.
IV
Сэру Дорану Сквайру.
Вы спрашиваете меня, как я создал такой замечательный роман: это и очень просто, и очень сложно. Как вам известно, я был заключен в тюрьму. И сидя долгие дни в одиночной камере, был лишен всего — и газет, и книг, и бумаги.
Я изнывал от тоски.
Наконец надо мной сжалились и дали мне груду романов, без начала и конца и, по-видимому, разных авторов.
Я пробовал читать их, но это оказалось невозможным. Все эти герои, откуда-то появлявшиеся, исчезали как раз тогда, когда у меня возникал интерес к ним. Я напрасно тратил время, хотя, правду сказать, времени-то у меня было много.
