В одном футе…
Наконец, пакет останавливается. Теперь он неподвижен. Всего несколько секунд назад я бы поклялась, что пакет пустой, но теперь мне так не кажется – его будто что-то придавливает. Ручки сворачиваются, облегая содержимое.
Я бросаю взгляд на свой телефон. Три минуты до Роджера. Значок машины всего в нескольких кварталах от пульсирующей синей точки, то есть меня, и все же расстояние между нами кажется непреодолимым.
Две минуты, обратный отсчет. Давай, Роджер, шевелись!
Пакет не сдвинулся с места. Вообще. Он ждет, когда я его открою – я знаю, я просто знаю, – но я не поддамся искушению.
Все еще две минуты. А теперь снова три. Черт.
Я просто взгляну. От этого же ничего не будет?
Ну к черту. Я смотрю.
Я наклоняюсь достаточно близко, чтобы увидеть слабый блеск чьих-то глаз, смотрящих в ответ.
Изнутри на меня смотрит женщина. Ее рот открывается, как у рыбы, вытащенной из воды и беззвучно хватающей ртом воздух. Она хочет что-то сказать, но у нее нет голоса.
Я вспоминаю фотографию в рамке на столе Сайласа в общаге. И автокатастрофу.
Это она. Наверняка. Смотрит на меня.
Мать Сайласа.
Я отшатываюсь назад, врезаясь в фонарный столб.
Из пакета на меня смотрит отрубленная голова матери Сайласа. Это хуже, чем другие призраки. Я не могу с этим жить. Я не могу здесь оставаться. Не могу больше ждать Роджера ни минуты.
Мне надо бежать. Уходить…
домой
Я мчусь так быстро, что не сразу замечаю тела, свисающие с деревьев. Сначала кажется, что это ветви. Изгибающиеся дубы тянутся вдоль дорог Черч-Хилла, одного из старейших районов города, где Патрик Генри требовал свободы или смерти. Большинство из них простояли столько же, сколько и дома, начиная с 1775 года, поэтому не стоит удивляться подвешенным за шеи духам. Они качаются на ветру, что дует уже много веков, и я не могу смотреть. Не хочу видеть, как их глаза безучастно смотрят на меня в ответ. Даже они чувствуют его… Призрака в моей крови. Они тянутся ко мне, пока их тела раскачиваются.
Я схожу с ума. Я схожу с ума… Во мне не осталось и крупицы здравомыслия, за которую можно уцепиться. Теперь я вижу их повсюду. Некоторые прячутся в мусорных контейнерах. Другие теснятся в газетных киосках, прижав лица к стеклу. Все припаркованные машины, мимо которых я проезжаю, битком набиты духами. Их серые глаза следят за мной, когда я пробегаю мимо. Они лижут окна – им нужна я.
Слишком много. Их слишком много.
Я пробегаю мимо «Макдоналдса» и замечаю, что из окон для заказов вырываются конечности всякий раз, когда раздвигаются створки. Когда посетитель открывает дверь, за ним проскальзывает еще одна заблудшая душа, отчаянно нуждающаяся в безопасности сосуда. Любого сосуда. Лучше уж втиснутся внутрь, чем провести хоть минуту на улице. Но почему? Что такого ужасного в том, чтобы остаться на улице?
Почему им так сильно нужен дом?
Духи постоянно окружают нас, а никто об этом даже не подозревает. Никто не видит. Но доза Призрака исправляет ситуацию. Призрак меняет все…
Город жив, и куда бы я ни пошла, он истекает столетиями призраков. Я вижу членов племени Поухатан. Это был их дом – то есть Шоквохокан – до того, как Кристофер Ньюпорт отправился исследовать реку Джеймс.
А что насчет сражения при Блади-Ран в 1656 году, где погибло так много солдат Памунки, что ручей стал красным?
Я бегу по их крови.
Я просто не могу пройти мимо места на Кэри-стрит, где когда-то стояла хирургическая и акушерская больница для рабов.
Или где в 1925 году обрушился туннель Черч-Хилл.
Проходя мимо больницы Чимборасо, где лечили солдат Конфедерации, я спотыкаюсь о гангренозные конечности, отпиленные, чтобы остановить распространение инфекции, улицы усеяны ампутированными руками и ногами, и все они тянутся ко мне. Моя лодыжка подворачивается, и я теряю равновесие. Прыгаю на одной ноге, снимая сандалию, затем на другой. Сначала держу обувь в руках, но в этом нет смысла. Я отбрасываю их в сторону и бегу босиком, стараясь не замечать сотни призраков вокруг меня. Я никогда не видела столько протянутых рук, и все они тянутся ко мне. Хватают.
Я хочу все отменить. Вернуться… Не знать. Как не знала раньше.
Смерть повсюду. Они повсюду.
Осталось лишь одно место.
Пора снова возвращаться домой.
Снова домой, снова домой…
Часть четвертая. Погоня за фантомом
Новоселье
Кто-то красным начертил символ на входной двери. Круг с тремя волнистыми полосами поперек, похоже на сперматозоид в яйцеклетке. Я провожу по рисунку пальцами, и корочка цвета ржавчины отслаивается. Аэрозольная краска так не осыпается.
Стучать как-то странно. Мне не нужно разрешение Тобиаса, чтобы войти. Это не его дом, как и не мой. Он ничейный. Так что мешает мне войти?
Милый, я до-о-ома!
Как только я тянусь к ручке, дверь слегка приоткрывается.
На меня обрушивается глинистый аромат, и я улавливаю в воздухе легкий привкус плесени и пота. Пахнет как в раздевалке, которая по совместительству еще и мавзолей. Неужели так воняло и раньше?
Из щели выглядывает молодая женщина. У нее фарфоровый цвет лица, как у покойной Бетти Буп. Я гадаю, не призрак ли она, и рефлекторно отступаю назад. Неужели ошиблась домом?
– Хочешь найти призрака?
Вопрос сбивает меня с толку. Кто она?
– Э-э… а Тобиас здесь?
Мертвая Бетти Буп кричит через плечо:
– Тобиас! К тебе какая-то девушка!
Какая-то девушка? Она не знает, что я раньше здесь жила?
По коридору шаркают ноги.
– Если она хочет устроить сеанс, скажи ей, что…
Тобиас осекается, как только видит меня в дверях. Он стал еще тоньше, хоть это и кажется невозможным. Бледный, но щеки слегка розовеют. На нем нет очков, и это странно. Кажется, я никогда его без них не видела.
– А. Ты приехала, – искренне улыбается он мне. – Долго же ты.
– Что за граффити? – киваю я на дверь.
– Защита, – бормочет он и снова поворачивается к теням. – Добро пожаловать домой.
Мертвая Бетти Буп снова окидывает меня взглядом, пожимает плечами и плетется за Тобиасом. Дверь остается открытой.
Сегодня вторник. Я уехала отсюда чуть больше сорока восьми часов назад, и все же это место полностью преобразилось. Я вижу это, как только вхожу. По залу разносится приторно-сладкий запах, как от вазы с гниющими яблоками.
– Тобиас, – кричу я ему вслед, морщась от того, как жалко звучу, – я хочу все это остановить. Я… я вижу их повсюду. За моей квартирой. На улицах.
– Я же просил остаться. Но вы с Амарой хотели уехать, так что… Может, оно и к лучшему. Вам надо было увидеть фантомов своими глазами.
– Кого увидеть?
– Так их называл Сайлас, – бросает Тобиас через плечо, едва поворачиваясь, и шаркает дальше. – Заблудшие души. Духи, у которых нет дома.
– Тогда, мать твою, пусть снимают, как и все мы.
– А ты думала, что будет, если умрешь снаружи? Призрак начнет блуждать. Представь, сколько бездомных бродит по улицам и ищет хоть что-нибудь, что можно назвать домом.
Видимо, духи хотят лишь этого. Чтобы их пригласили, пустили в место, где можно пустить корни. Это не так сильно отличается от жизни. Не этого ли хотим мы все? Найти свой дом?
– Значит, они не уйдут?
Тобиас поворачивается ко мне лицом.
– Они всегда там были, Эрин, ты просто не видела. А теперь, когда увидела, хочешь это прекратить? На что ты надеялась? Просто все оставить, и – пуф – все исчезло?
Меня будут преследовать до конца жизни.
– Я пытался тебя предупредить, – Тобиас разворачивается, пренебрежительно махнув рукой и продолжая лениво шаркать по гостиной. – Мы открыли дверь. Она не закроется только потому, что ты внезапно передумала. Прости. Призрак так не работает.
– А как он работает?
– Сосуд предназначен не только для того, чтобы впускать призраков. Он еще и для того, чтобы их отгонять. Ни один призрак не пройдет через эту дверь без приглашения.
