пенсию. Он путал не только имена подчиненных, но и истории болезней, названия лекарств и медицинские документы.
Несколько лет Гульшан делала за него всю работу, и назначение ее на должность главврача не сулило никаких перемен. Сначала она не хотела руководить, но ведь и врачом она когда-то тоже не собиралась становиться. Все случилось так, словно профессия выбрала ее, а не она профессию. С ранних лет она прыгала на резинке с моста, пытаясь убежать от своей судьбы, а резинка сжималась и возвращала ее обратно.
– Как Дэн потерял родителей? – спросила Гульшан.
– А, скверная история. – Азим дышал так, будто на голове у него был надет целлофановый пакет, каждое слово давалось ему с трудом, но он все же говорил, делая длинные паузы, чтобы набрать в легкие немного горячего воздуха. – Отца он практически не помнит. Я надеюсь на это… Тот уехал на заработки в Майкоп и, говорят, спился. Мы с дочкой, честно сказать, не сильно расстроились, потому что он был обычным деревенским лентяем и позволял себе поднимать руку на Марию, когда выпивал. А пил он почти всегда. Это я уговорил его уехать на время. Уговорил почти силой. Как раз когда он принялся за мальчишку. Зять взял оставшиеся деньги и сбежал. Впервые за долгое время Маша ходила по дому без ссадин на лице… Через много лет его нашли на автобусной остановке за триста километров от Мирного. Как-то нехорошо он погиб – с лицом, перекошенным от ужаса. В драке, наверное. Мне пришлось побывать на опознании. Больше некому было ехать. Мария…
Он охнул, размазал по щеке большую маслянистую слезу.
Гульшан поглядела на худую спину парня, ловко скачущего по камням.
– Эй, Данила! – крикнул Азим. – Иди по тропинке. Хватит петушиться!
– Так веселей, – бросил парень, даже не обернувшись.
– До чего упрямый! – нахмурился дед.
– А мать? – тихо спросила девушка. – Что случилось с ней?
Староста тревожно огляделся.
– Дочка пропала без вести. Пошла на склоны собирать чернику. Вы помните, как у нас всем миром идут по ягоду на гору Шахан? В сезон можно хорошо заработать, если знаешь безлюдные места. Она знала. В остальном виновата моя дурная наследственность… У Марии сердце слабое. Кардиолог писал: «Неправильная форма аорты».
– Не говорите ерунды, Азим, – перебила Гульшан. – Вы никак не могли повлиять на то, как передадутся хромосомы через половые клетки. Считать, что вы виноваты в этом, глупо.
– А я вообще не очень мудрый человек, – ответил старик, шмыгнув носом. – Был бы мудрым, не пустил бы ее одну на склон. Только ведь она упрямая, не говорила, когда пойдет за ягодой. Упрямая, как этот…
Он кивком показал на Дэна.
– Сказать по правде, я с ранних лет ждал, что с Марией может произойти подобное. Отсчитывал день за днем. Сердце, знаете ли, изменчивая штука – не обязательно идти в горы, чтобы получить удар, иной раз достаточно просто выйти из дома и перейти улицу. Хотя дело даже не в сердце. Есть люди, с которыми постоянно случается что-то плохое. Постоянно.
Гульшан кивнула. Но ей почему-то не хотелось в это верить.
– Марию долго искали?
– Долго. Никаких следов. Но соседки подтвердили, что она отправилась на Шахан. Понимаете, это высота, которую не так-то сложно исследовать. Если бы она оставалась там, мы бы отыскали ее. Тяжко жить с этой слабой надеждой. Мне до сих пор кажется, что она вернется.
– А как это пережил Даня?
– В буквальном смысле: он это пережил.
– Что вы имеете в виду?
– Я уже сказал, что она не предупредила меня, когда уходила на Шахан. Прежде мы жили раздельно, и я заходил к ним пару раз в неделю. Дэн тогда учился в пятом классе. Мария наказала ему делать уроки, пока она не вернется. Естественно, она не знала, что это ее последний поход за черникой. Мальчик писал сочинение.
Азим странно посмотрел на Гульшан и добавил:
– Писал три дня. Иногда он, конечно, вставал, брал на кухне что-нибудь поесть и снова садился за работу. Подходил к окну и смотрел – не идет ли кто-нибудь? Потом снова садился за тетрадь. Если хотел спать – спал, прямо в одежде, сидя на стуле.
Староста тяжело вздохнул. По его лицу было видно, что он прокручивает в голове, как кинопленку, те давние события.
– Когда я вернулся, выглядел он неважно. Перед ним лежали исписанные тетради и листы. В квартире царил кавардак. Я сразу смекнул – что-то не так. И началось нечто похожее на те поиски, что мы ведем сегодня. Только не было такой жуткой жары, и мы мерзли на перевалах от ветра. Не было и этих чертовых полудниц. Что это за напасть? Ума не приложу… Потом я спросил у парня: почему он не отправился за мной в тот же вечер, когда мать не вернулась? Он ответил, что думал, если закончит писать, то она сразу появится, как обещала. Но сочинение никак не получалось, и он переписывал его снова и снова. Эта мысль так крепко засела у него в голове, что он до сих пор хотя бы раз в день что-нибудь чирикает в своем блокноте. Конечно, вряд ли каждый раз при этом он вспоминает мать, там чаще какие-то фантастические истории и стихи – ах, Гульшан, какие парень пишет стихи! Он не такой балбес, каким кажется. И книги он любит – иной раз я метлой выгонял его из библиотеки. Какой-то голос заставляет его искать нужные слова и ответы. Наверное, и сейчас у него в мешке помимо картошки валяется блокнот с черновиками.
Азим неожиданно свистнул, громко, по-молодецки.
– Эй, Данила!
– Что, деда?
– Почитаешь нам на привале свои стихи?
– А ты уже все рассказал обо мне? – проворчал парень, но в его голосе прозвучало удовольствие. – Или что-нибудь осталось?
– Я говорю: у тебя в мешке с картошкой, небось, лежит блокнот с записками?
Парень все так же, не сбавляя шага и чуть повернув голову, отвечал:
– Такие сокровища с картошкой не носят. – С этими словами он похлопал себя по заднему карману шорт, показывая, что блокнот там.
– А рядом с задницей, значит, носят, – едва слышно сказал Азим, и они с Гульшан засмеялись.
Спуск с горы оказался еще длиннее, чем подъем. Но девушку тревожила не каменная тропа, а полное отсутствие тени. Раскаленная бурая скала под ногами все больше напоминала гигантскую сковородку – вот-вот, и подошвы прилипнут к ней. Азима мучила одышка, его шаги звучали тяжелее. Она и сама уже плохо понимала, куда идет. Пальцы на руках покраснели и опухли. Гульшан рассеянно
