Уже тогда она была будущей артисткой, и в этом заключалось ее оправдание. Пылкий артистический темперамент требует поклонения, как бегония нуждается в воде. Риппл ощущала ежедневно и ежечасно, что капитан Барр влюблен в нее. Она чувствовала его любовь, когда ехала в поездах и стояла на холодных платформах, когда переодевалась и гримировалась в нетопленых неприглядных уборных, когда болтала с приятельницами в меблированных комнатах, когда ждала своего выхода за кулисами и когда находилась на сцене.
Теперь Риппл танцевала всегда для него. Ее танцы тоже были уже не те – они стали значительно совершеннее. Она знала, что сама Мадам поражена ее быстрыми успехами. Месье Н. был ею доволен.
Итак, новая звезда восходила. И ее восход ускорило безграничное пылкое обожание Виктора Барра.
VIIIКапитан Барр почти никогда не вспоминал о ее танцах, когда они встречались. Она ждала, надеялась, хотела этого, Он ничего не говорил. Он вел себя с ней совершенно так же, как если бы она была просто прелестной девушкой, никогда не покидавшей свою родную долину. Наконец она прямо спросила его: – Какого вы мнения о последнем спектакле? Нравятся ли вам наши новые костюмы восемнадцатого века?
– Какие? Тот, который был на вас в последнем спектакле? Очень мило, – ответил он сдержанным тоном. – Но разве не жаль, что ваши волосы закрывал этот седой парик, как будто вам девяносто лет?
– Но он напудрен! Это же в стиле эпохи! Мы все находим, что это самые прелестные костюмы, какие только у нас были.
Он снисходительно засмеялся: – Как это по-женски! Вы, кажется, больше всего думаете о том, чтобы наряжаться в разные костюмы, не правда ли? Моя мать тоже страшно увлекается нарядами…
– Но, – пыталась объяснить ему Риппл, – я хотела сказать не то, что их просто приятно надевать, Я имела в виду общее сочетание красок на сцене, если рассматривать его как целостную картину. Все эти широкие юбки розового, бледно-голубого, зеленого и янтарного цвета и прекрасное лиловое платье Мадам с розовыми розами в парике, как раз над левой бровью! Все это так гармонично! Так похоже на прекрасную акварель, капитан Барр!
– О, мисс Риппл, вы говорите по-книжному. Риппл, задетая, сказала: – Почему вы думаете, что мы не должны иметь никакого представления о том, что делаем? Мадам относится ко всему так, как если бы она писала прекрасную книгу или рисовала картину. Почему мы должны относиться иначе? Вы не знаете, что на репетициях она посылает нас посмотреть, как все это выглядит из зрительного зала? Она хочет, чтобы мы старались сделать из всего балета единое целое, слитое с музыкой Моцарта, – настаивала молодая девушка, все более увлекаясь и напрягая все силы, чтобы разъяснить взгляды русской артистки этому англичанину, у которого в тот момент было особенно серьезное выражение глаз. – Мадам очень довольна нами в «Масках».
– Она довольна? Ну, может быть, это выше моего понимания. Мне это не так нравится, как та вещь, в которой вы выступали в «Колизеуме», когда волосы у вас были заплетены в две косы.
Риппл вызывающе сказала: – О, вот как вы смотрите на балет? Я вам не нравлюсь в парике? Я вам нравлюсь, когда волосы у меня заплетены в косы?
Но она тотчас же оставила этот вызывающий тон.
IXДело в том, что он наклонился к ней через стол – они начали завтракать и ели устриц, которых Риппл ненавидела, вернее, ненавидела бы, если бы капитан Барр не заказал их, заявив, что они сегодня особенно хороши. Наклонившись над пустыми устричными раковинами, он взглянул ей прямо в глаза и неожиданно сказал:
– Вы знаете, что нравитесь мне, как бы ни были причесаны и во что бы ни были одеты. Вы прелестны в том, что на вас сейчас.
Она была в неизменном ржаво-красном пальто и в своей неизменной шляпе, в новых туфлях и тщательно вычищенных перчатках. И опять на ней были цветы от него. На этот раз это было неудачное сочетание листьев плюща и зябких пармских фиалок, безжалостно связанных вместе.
Риппл, сияя от удовольствия, что в первый раз услышала из уст мужчины слово «прелестная» по отношению к себе, в ответ только засмеялась, как хорошо владеющая собой взрослая девушка.
Комплимент этот чрезвычайно понравился Риппл. Она привыкла к тому, что ее считают некрасивой сестрой пяти бесспорно красивых братьев. – «Слишком уродлива для сцены», – такой приговор вынесли они лицу Риппл. Наивысшее одобрение она получила от одного из них, Ультимуса, который похвалил ее платье, сказав, что она в нем очень неплохо для себя выглядит.
К ней применялось то воспитание, которое считает разумным скрывать от девочки, что в ее наружности есть что-то хорошее. Гораздо лучше, если ребенок воображает, что он некрасив и в конце концов красота не имеет значения, а потому не следует обращать внимания на внешность. Бесчисленные английские девушки воспитывались в былые времена именно таким образом.
Каким же был результат? Либо они вырастали, не уделяя никакого внимания своей внешности, которая так и оставалась никем не замеченной и не воспетой, либо же первый намек на то, что они привлекательны в глазах мужчин, так их поражал, что забота о красоте становилась у них навязчивой идеей. Реакцию детей слишком редко принимают в расчет; неудивительно, что в наши дни существуют «выставки мод для детей» с девочками-манекенщицами четырех-пяти лет, показывающими различные модели клиенткам из детской.
Да, это был первый комплимент Риппл, насколько она могла припомнить. Странно, но в тот момент она совершенно не вспомнила, что однажды мужчина уже говорил ей, что она хороша, очень хороша. Мужчина? Нет, только мальчик, Стив. Девушка забыла его похвалу, ту похвалу, которую она, такая юная тогда, не смогла оценить. Теперь комплимент капитана Барра бросился в голову еще не пробудившейся, еще не оцененной Риппл, как крепкое вино.
Сияя от удовольствия, она сказала: – Очень мило с вашей стороны, что вы это сказали…
– Я бы не сказал, если бы так не думал, – заявил молодой человек. – Вам лучше выслушать все сразу, теперь же… Как только я увидел вас, я подумал, что вы – лучшая из девушек, каких я когда-либо встречал, и решил познакомиться с вами, узнать вас и сказать вам это, когда придет время. Я всегда такой, вы знаете, узнаю людей сразу. Я был вполне уверен еще тогда, когда мы с вами танцевали. Риппл! Вы позволите мне, не правда ли…
Она откашлялась, прежде чем нашла силы ответить, чтобы выиграть время.
– Вы хотите сказать, позволить вам танцевать со мной или позволить называть меня Риппл? – Ибо, кстати говоря, он впервые назвал ее просто по имени, не прибавляя церемонное «мисс».
– Нет, нет, конечно, я не это имел в виду. Вы знаете, что я думаю. Я хочу, чтобы вы всегда мне принадлежали, чтобы вы стали моей, чтобы вы вышли за меня замуж. Позднее, конечно. Вы знаете, у меня пока нет никаких средств. Теперь я сказал вам абсолютно точно, как обстоят дела, – заключил молодой человек, и его красивое лицо с напряженным вниманием обратилось в сторону Риппл; между ними стояли мимозы, украшавшие их столик.
