Право слово, казалось, что легче исхлопотать аудиенцию у самой императрицы, чем у ее фаворита. Арчелли решил для подхода к Бирону использовать людей, так сказать, низшего звена. Это были люди из обслуги, но в силу своего таланта и положения они были вхожи во дворец. Здесь был, скажем, французский живописец Луи Каравак, весьма почитаемый при русском дворе живописец, и мастер лакирного дела Гендрик ван Брумкорст, кое-чем обязанный французскому двору, и художник шпалерной мануфактуры некто Бегаглем. Все соглашались помочь, охотно брали подарки, а потом извинялись с кривой улыбкой, ссылаясь на непредвиденные обстоятельства. Что значит – непредвиденные? И как можно было их «не предвидеть», если ты, негодник, тут же сразу, во время своих обещаний, напялил на палец перстень с изумрудом?
Всего этого Арчелли понять не мог, и не ведомо ему было, что сладкоголосые его собеседники, обещающие с три короба, просто боялись Бирона. Тайная канцелярия входила в силу, застенки полнились новыми жертвами, и среди них были именитейшие. Не только обыватели, но и близкие ко двору люди не знали подробностей пыточных дел, но семейство Долгоруких было у всех на слуху. А поди разберись, почему их подвергли аресту и потом сослали в далекую ссылку, если они сами посадили Анну Иоанновну на трон. А сейчас доходят слухи из Сибири, что оживили дело-то, стали допрашивать и Василия Лукича и деток его с пристрастием. А это значит дыба, кнут, горячие уголья и прочие ужасы. А тут, вишь, за какого-то неведомого аббата надо поручиться да еще представить ни кому-нибудь, а Бирону. А что, если после этой аудиенции сам угодишь в Тайную?
Время шло, а дело не сдвигалось с мертвой точки. Арчелли был взвинчен до предела. Все его раздражало, а тут еще мадам де ла Мот! Он уже забыл, что его волновали когда-то ее женские прелести. Не до того сейчас было. Она вела себя вызывающе! Девчонка, авантюристка, сомнительная красотка! Добро бы что-то требовала, ворчала или ругалась. Тогда можно было бы попытаться поставить ее на место, а там, в разговоре, смотришь, и помирились бы худо-бедно, и можно было бы попросить помощи или хотя бы совета у строптивой дамы. Но она, казалось, вообще не замечала аббата. С утра исчезала из дома, вечером, когда ужинали в обществе негоцианта, была любезна, весела, но самого Арчелли, что называется, «в упор не видела», словно он сам, и кресло его, и участок стола с его тарелкой, бокалом и приборами были пустым местом.
В это тревожное, бессмысленно текущее время Арчелли решил воспользоваться еще одной рекомендацией, выданной про запас. Некто Сурмилов, богатей, знаток тонких французских вин, благодаря которым он и приобрел связи во Франции. Он имел у себя на родине вес, но вряд ли был вхож в круг общения Бирона. Для того чтобы пробиться ко двору, мало сидеть на сундуках с золотом, необходимо еще иметь дворянское достоинство. Говорили, что Сурмилов его уже купил, но купленный титул не имеет знака качества. Для окружающих он как был нуворишем, разбогатевшим на откупе, так им и остался.
Правда, все окружающие царицу немцы графами стали только в России, но на то они и немцы. Пребывая на верхушке социальной пирамиды, они не желали знаться с низкородными аборигенами, которые лишний раз напоминали всем этим остерманам-минихам-левенвольде и, конечно, самому Бирону, кем они были в юности.
Но и этого мало. Уже в Петербурге, порасспросив кое-кого, аббат узнал, что Сурмилов крайне самоуверен и болтлив. Вроде бы и не сплетник, но мнит себя патриотом и поборником правды, а потому крушит все направо и налево, считая, что ему все позволено. Неприятная личность!
Аббат Арчелли долго вертел в руках рекомендательное, выданное на крайний случай, письмо от маркиза N и, наконец, отправился в дом откупщика. Из разумных соображений следовало бы взять с собой мадам де ла Мот, в разговоре с русским могла понадобиться переводчица, но аббат этого не сделал. Если он и здесь потерпит поражение, то ему совсем не нужен свидетель его унижения. Следовало надеяться, что, пробыв без малого год во Франции, господин Сурмилов овладел этим языком настолько, чтобы прочесть рекомендательное письмо и вести дальнейший разговор.
Фу-ты, ну-ты, какой роскошный особняк отгрохал себе, как его… Карп Ильич, язык сломаешь с именами русских! Колонны, лепнина, окрас белый с бледно-бирюзовым… при доме сад с оранжереями, клумбами и беседками. Сад спускался к воде и имел крепкую пристань, к которой приставали не только буера и катера, но и струга, привозившие с Ладожского озера дрова, сено и зерно.
Арчелли принял важный слуга, очевидно дворецкий. Разговора не получилось, слуга ни слова не понимал по-французски. Однако в доме нашелся переводчик, шустрый малый в русской поддеве с вытаращенными, как у рака, глазами. Уважительно окинув взглядом сутану, он сбивчиво сообщил, что хозяин его принять не может. Арчелли начал ругаться. Он понимал, что если сейчас не добьется свидания с Сурмиловым, то второй раз сюда не придет. В конце концов, и у него есть гордость. Перепуганный малый сообщил, что господин Сурмилов рад бы принять гостя, но его сейчас нет дома, «он на складах, что в Литейной стороне».
Как невообразимо путано и глупо говорят на языке Расина русские слуги. Арчелли не понимал и половины его объяснений.
– Хозяин не похвалит вас за вашу работу, – кричал он с яростью. – В конце концов в этой встрече заинтересован больше господин Сурмилов, чем я. Это дело государственной важности.
Он и очухаться не успел, как его, без остановки изливающего хулу на весь род людской, запихнули в карету. «Сейчас, через десять минут, домчим, – приговаривал слуга по-русски, вставляя при этом французские слова, из которых Арчелли все-таки понял, что его сейчас доставят к Сурмилову.
Склады на Литейной стороне располагались рядом с бывшим дворцом казненного пятнадцать лет назад царевича Алексея. Когда-то Петр решил, что набережная Литейной части, называемая тогда Береговая Каменная линия, станет главной улицей его города (кажется, сейчас это улица Воинова). Планировку Литейной стороны делал сам Трезини. Такой она осталась и по сию пору: параллельные Неве проспекты под прямым углом пересекались другими, более скромными улицами. Как-то сам собой здесь вырос аристократический квартал. Вдоль Невы селились в основном родственники и сподвижники Петра. Здесь жили и сын Алексей Петрович, тогда еще наследник престола, и любимая сестра Наталья Алексеевна, и вдовы братьев – Федора и Иоанна. Конечно, здесь же размещался Литейный двор, на котором отливали зело важные для государства пушки. Рядом размещался дворец генерал-фельдцейхмейстера и директора Литейного двора Брюса.
Но все это было давно, двадцать лет назад. Старые дворцы были сплошь деревянными, мазанковыми, крашеными под кирпич. Крыши у тех дворцов покрывали еловой щепой или досками. Иные, по примеру норвежцев, покрывали крыши поверх щепы кусками дерна. Летом цвел на кровле зеленый луг, и тепло, и от дождя защищает. При царице Анне Иоанновне, дай ей Господь здоровья, город стали строить основательнее, а эти старые дома пошли на снос или были отданы в службы. Сурмилов подсуетился и отхватил себе изрядный куш, получил и строения, и землю под ними. Старые дома починил, вырыл глубокие погреба, обновил пристань. Сюда и привезла Арчелли карета.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
