Шамбер помнил осеннее утро во всех подробностях. Один из напавших на французскую карету поляков сбежал, это он точно видел. Оттого и торопился. Но даже всади он в пьяного Козловского нож, не известно еще, убил бы он его. Русские живучая порода!
Все, с коротышкой надо кончать. Он вышел из дому, когда часы на ратуше били двенадцать. Проклятье, ему нужна была темная ночь, а здесь еще как на зло луна вылезла. Вид у Шамбера был нарочито конспиративный. Широкий плащ с капюшоном скрывал лицо и фигуру, шпага выразительно оттопыривала полу. Не забыл он и палку. Прихрамывая, он шел по улице, ощупывая время от времени пистолеты за поясом.
Вначале он решил попетлять, для чего подошел к особняку, в котором жил де Монти. Дом был безмолвен, все спали. Он помедлил у двери, как бы раздумывая, браться ему за дверной молоток или погодить. Шамбер ждал в надежде, что спиной почувствует чужой взгляд, но уж если не спиной, то визуально обнаружит какие-нибудь признаки слежки. Улица была пуста. Врешь, мошенник, я знаю, ты где-то рядом!
Далее он направился в городской парк, поближе к каналам, где около воды в зарослях кустов есть много укромных мест. Наблюдатель может заподозрить, что Шамбер назначил там тайную встречу. Француз шел озираясь, на небольшой площади под фонарем, который так и не зажгли, видно масло кончилось. Он помедлил, как бы кого-то поджидая, потом круто свернул в узкую покатую улочку и направился прямиком к парку.
Как и рассчитывал Шамбер, парк был пуст. Горожанам было не до гуляний. Жители были измучены долгой осадой, каждый от мала до велика ругал себя, что они ввязались в эту глупую авантюру. Какое дело вольному городу до Станислава Лещинского, которого они взяли под свою защиту? Шамбер прошел по главной аллее, фонтаны молчали, и только птицы, которым было совершенно наплевать на человеческие склоки, продолжали петь как ни в чем не бывало. «Вот под соловьиную трель я тебя и укокошу, мерзавца», – подумал Шамбер, и тут же отметил, что коротышка достоин куда более мрачной кончины. Он столько попортил нервов, что помирать должен под звуки грома небесного или рева взбунтовавшейся морской стихии. Кажется, в соседствующих кустах послышался невнятный шорох. Или это слуховые галлюцинации? Шамбер представил себя со стороны и сознался сам себе, что выглядит идиотом. От злости он даже ногой топнул.
С широкой аллеи он свернул на неприметную тропку, которая шла под уклон. Подходящим местом он счел небольшую круглую полянку, с одной стороны которой росли старые лиственницы, а с другой – кусты только что распустившейся бузины и сирени. Под лиственницей он притаился и стал ждать.
Пистолет не дрожал в его руке. Сейчас он полыхнет коротышке прямо в его нахальную, любопытную рожу.
Ждать пришлось недолго. Кисти сирени раздвинулись, и в глубине куста появилось белое, словно размытое пятно. Черт лица было не разобрать, но француз отлично представлял себе любопытную, несколько растерянную физиономию. Потерял, голубчик, объект, опростоволосился. Потом коротышка вылез из куста по пояс. Удивительно, как мало этот человек производил шума. Более того, он так умел сливаться с окружающим пейзажем, что пришлось сознаться, не жди его Шамбер именно здесь, ни за что бы не заметил.
Он выстрелил. Попал, конечно, коротышка ахнул, негромко выругался и повалился в кусты. Мат не спутаешь ни с чем, русский значит. А может, все это чистой воды притворство? Лежит себе на земле и ждет, когда к нему подойдут поближе. Соловей, на минуту оглохший от выстрела, опять уже опять орал как безумный. Шамбер выстрелил еще раз наугад, потом достал нож.
В этот момент совсем рядом послышались взволнованные голоса: один женский, другой мужской. Прах их возьми, влюбленные! Неймется им. Зимой, летом, в любое время года, при войне и мире они все равно тащатся в городской парк, чтобы слюнявить губы, задирать юбки и валяться под кустами. По всем законам жанра после выстрела им следовало убежать в испуге, но голоса приближались. Может быть, это был не мужской голос, может, подростков уже стали набирать в полицейские отряды. Но все это не важно. Главное, надо было сматываться, и немедленно.
Шамбер надеялся, что если и не убил мерзавца, то во всяком случае покалечил. А это значит, что завтра ночью он может спокойно оставить Данциг.
От отплыл из города морем, в плохой лодченке добрался до ближайшей рыбачьей деревушки и там, как меняют на постоялом дворе лошадей, сменил одно утлое судно на другое. Путь до Кенигсберга был трудным. Позднее этим же самым путем будет бежать из осажденного города экс-король Станислав, но до этого еще надо дожить.
Из Кенигсберга в Россию попасть было уже не сложно. У Шамбера были надежные связи, беда только, что связи эти ополовинили карман. По прибытии в Петербург он снял крохотный домишко на острове, навестил некоторых старых знакомцев и затаился. Первым письмом, которое он написал, было цифирное послание к Николь.
8
Не только всеми любимый национальный русский герой Штирлиц, но и его собратья по шпионскому ремеслу назначали свидания своим агентам в естественных и ант ропологических музеях. Берусь утверждать, что именно Шамбер с его изобретательностью положил этому начало. Он правильно рассудил, в толпе легко выглядеть незаметным.
Музейные редкости Кунсткамеры были перенесены в здание на Васильевском острове семь лет назад из дома боярина Кикина, где они ранее выставлялись. В двадцать седьмом году посетителей, считай, что не было, даже на открытии музея народу было мало. Двор находился в Москве, жители разбегались из нелюбимой столицы. Но с приездом Анны Иоанновны в Петербург Кунсткамера ожила, тем более что была возобновлена традиция, положенная самим Петром: простолюдины обоих полов, равно как и богатые горожане, не только имели бесплатный вход, но и получали дармовую еду.
Существует легенда, что еще на заре музейного дела бережливый Меншиков сокрушался, что вход в Кунсткамеру бесплатный и доходу в казну не дает, на что рассерженный Петр крикнул ему в сердцах: «Да я приплачивать готов, только бы народ мой интересовался вещами, до наук принадлежащими». И велел посетителей кормить, поить кофием, а по праздничным дням подносить рюмку водки.
Помните картину Рембрандта «Анатомический театр» – разъятый труп на столе, а вокруг ученые в голландских шляпах. Наука! Покупая за границей заспиртованных нерожденных младенцев, Петр размышлял о природе жизни, как, из чего вырастает человек, какими этапами идет это развитие. Для обывателя все эти зародыши в спирту были только уродцы, страшные и притягательные. Хорошо посмотреть мартышек всяких, зверя «каркодил» – экий урод – морских раковин и африканских идолов, но особо посетителей интересовала «хорошо выделанная кожа известного великана Буржуа». Оказывается, человечью кожу можно выделывать не хуже бараньей! И думали с кривой ухмылкой: «А если это дело пустить на поток, бо-ольшие деньжищи можно загребать».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
