— Это ты о том, что любят не за что-то?
— Именно так.
— И за что же влюбляешься ты. Ну-ка, расскажи. Ты заявила, что влюблена в меня, — ветер усилился, и Роману пришлось чуть повысить голос.
Мотя снова покрылась мурашками.
Признаться она изнывала от огромного спектра чувств. Она негодовала от сути этой беседы, ею завладело острое романтическое желание быть к кому-то ближе только лишь потому, что за окном хлестал дождь. Она была все еще пьяна поцелуем и им же до глубины души шокирована.
Мотя не верила, что все происходящее сейчас реально, и ею овладел страх перед грядущей ночью.
Все это делало речь нервной, а тело напряженным. Мотя словно улавливала тончайшие нотки в словах Романа, откликалась на каждую интонацию и от того еще больше волновалась.
— Я же сказала, что обманула…
— А если я не верю?
— То ты дурак! Ну за что в тебя можно влюбиться?
— Вот именно, — усмехнулся он. — Ни за что.
— Но ты меня ПОЦЕЛОВАЛ!
Это восклицание, кажется, можно было услышать на орбите, и Роман в ответ на него громко рассмеялся. Настолько, что смех улетел бы вдогонку.
— И что? Ты никогда никого не хотела просто так?
— Ты меня?..
— Что?
— Запутал, — сдалась она. — Я не понимаю.
Она сорвалась с места, на пол упала чашка, чтобы разлететься на мелкие осколки. А Мотя словно этого и ждала, бросилась с балкона в спальню и еле удержалась от того, чтобы запереть дверь и оставить Романа тосковать в одиночестве.
От бешенства и обиды она мелко дрожала и была готова Романа всерьез избивать, может так выйдет расколупать ледяную корку, под которой он прятал свое человеческое сердце, притворяясь овощем. Все обострилось настолько, что искры по комнате летали, а это еще Мотя была тут одна. Но стоило двери балкона с шумом закрыться, а Роману оказаться на пороге, и пузырь лопнул.
Мотя зарычала, подскочила к нему и в бешенстве стала колотить по груди и плечам.
— Невыносимый! Невыносимый! Зачем ты это делаешь!? Зачем это все говоришь? Ты обманщик! Ясно тебе? Я может глупая, но… но не настолько! Обманщик!
Мотя выдохнула, зажмурилась и поняла, что уже пару секунд Роман держит ее за плечи, а потом уткнулась в его грудь и замерла.
Он так крепко ее прижимал к себе, что казалось будто планировал впитать эту ярость, выкачать ее из тела Моти.
Потом чуть отстранился, взял ее за подбородок и заставил запрокинуть голову.
Глаза Моти покраснели, на щеках алели пятна, а губы обиженно подрагивали.
Нет ничего привлекательного в расстроенной женщине, а Мотя казалась такой трогательной, что в сердце щемило.
Не хотелось ее жалеть, но что тогда? Неужели снова це-ло-вать.
Мотя вздрогнула, покачала головой и трижды шепнула «Нет», когда Роман снова сделал свой ход конем, разбивший напрочь всю защиту.
Искры, что летали по комнате, собрались в один светящийся сгусток. Он сжимался, сжимался, чтобы стать новой раскаленной звездой и начать сиять.
Это было действительно обжигающе и ново, будто кто-то шарахнул обоих по голове и заставил вмиг начать мыслить иными категориями.
Роман перестал как-то называть то, что происходит. Мотя перестала думать, что ей нужен Роман, чтобы кого-то спасти.
Они оба сейчас были тут, в этой комнате, и телом, и мыслями.
И оба думали, что этот поцелуй отличается от того, что случился пару часов назад, ровно настолько, чтобы после него не разойтись с взаимными извинениями, а замереть прижавшись друг к другу лбами, на долгие минуты.
Тридцать шестая. Неожиданно, мать!
— Что дальше, истеричка? — спросил Роман.
Его голос был сиплым и отстраненным, будто все еще из параллельной вселенной, и Мотя от его звучания вздрогнула и судорожно выдохнула.
Ей казалось, что она не в своем теле. Что оно вибрирует и расщепляется на части, а душа мечется где-то между и не может никак найтись и угомониться.
«Только не испорти… только ничего не испорти» — умоляла она про себя, прижимаясь лбом к его груди.
А Роман в свою очередь думал про себя, что неплохо было бы прямо сейчас не затягивать со всем этим и оторваться уже. Иначе можно зайти слишком далеко.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
И не то чтобы не получалось. Что уж там, взял и вышел из комнаты. Да хоть на тот же балкон, но в горле катастрофически сохло, глаза упорно закрывались, а пальцы никак не могли разжаться.
— Я н…
«…не истеричка?» — подумал он.
— …не знаю, — ответила она.
И вот за что ее любить?
Неразумное, наивное существо. Верит в доброту и всякое такое, но сама же говорит, что невероятная болтушка и вообще ей доверять не стоит. Преступница! Без образования, без толковой цели. Бесцеремонная и наглая. Эгоистка местами, а местами до глупости щедра. У нее все, на самом деле, «до глупости». И куда не сунься везде она оставила свои следы.
— Ну же, — хрипло поторопил он. — Чего ты хочешь? Чтобы я тебе что-то обьяснил? Оправдался? М?
— Нет, я…
— Тебе интересно, почему я во второй раз сделал это?
— Нет.
— Ты думаешь, что я влюблен?
— Нет, — в ее глазах закипели слезы.
— Ты думаешь, что победила?
— Нет.
— Что, теперь до счастливой семьи с картинки рукой подать?
— НЕТ!
— Ты думаешь… что…
— Я вообще о тебе не думаю, ясно? — воскликнула Мотя, развернулась так, что хлестнула Романа по лицу волосами и бросилась к двери, чтобы начать неистово в нее колотить.
Ее кулаки отбивали сумасшедший ритм, служа аккомпанементом крикам:
— Выпустите! Немедленно! Ну же!
Она топала ногами и пару раз двинула по двери коленом.
— Мотя, — строго произнес Роман и даже попытался ее поймать, но она увернулась и злобно на него посмотрела.
— Выпустите меня!
Валерия Сергеевна сдалась.
Дверь открылась, и Мотя вылетела пулей из спальни, даже не посмотрев напоследок на Романа.
— Сын? — строго вздернула бровь Валерия Сергеевна. — Что ты натворил?
— Ничего особенного, — процедил Роман и ушел на балкон.
Там сел в кресло, откинулся на спинку и закрыл глаза.
Ему показалось, что все это безумие. А еще, что матери тут быть не должно. Что они должны были остаться с Мотей и одни и все… решить? А что именно?
Что тут решать!? Глупая девчонка возомнила о себе лишнего, а он просто поцеловал ее и что с того? Так бывает. Поцелуи не носят в себе три чемодана смысла! Они случаются, и иногда просто из банального желания. В конце концов он ее голой видел! И чем это не повод? Некоторым его друзьям вполне было бы достаточно такого для того, чтобы признаться девушке в любви, а на утро про все забыть.
Что такого в поцелуе? Почему она считает, что он влюбился?
Почему она сказала, что не влюблена? К чему эти игры?
Остро захотелось, чтобы стало как раньше. Чтобы она врала, что что-то чувствует, а он игнорировал это, но делал вид, что верит.
А лучше вообще без нее.
И от этой мысли засосао под ложечкой.
Тревожный звоночек.
Никогда Роман не думал о том, что кого-то в его жизни не станет, и никогда от этой мысли не ощущал чего-либо особенного, кроме безразличия.
Каждый человек волен делать то, что хочет. Роман никому не хозяин!
К Кире у него был интерес простой и яркий, как фото в ее инстаграме. Молодая веселая девчонка, молодой парень. Общее увлечение, экстрим. Хорошая компания. Она хотела свадьбу, а он мог себе это позволить.
— Если хочешь, давай, — пожал он плечами и она закатила вечеринку, где все кругом радовались, а жених и невеста говорили о своей любви и дружбе.
Оба понимали, что это просто веселый праздник для друзей, и никто не верил в союз на века.
А что такого? Почему нет? Что сакрального в штампе?
И так всю его жизнь. Отношения — да запросто. Но если что — никто никого не держит. Да и зачем? Всем от кого-то что-то нужно. Даже родители заводят детей ради стакана воды в старости, иначе к чему эта набившая оскомину фраза, которая должна мотивировать всех чайлдфри?
