ОМАР ИБН АБИ РАБИА
* * *
«Соседка, скажи, чем утешилась наша сестраВ долинной развилине, где Азахир и Харра?»
Сказала — и, видя, что нет ни врага, ни предателя,Свернули с лужайки на гладкое темя бугра,
Где ветви свои опустили высокие пальмы,А почва была от недавнего ливня сыра,
На листьях роса прилегла, как туманное облако,Которого выпить не в силах дневная жара.
Сказала: «Когда б в эту ночь мои грезы исполнились,И внука Мугиры наш дом приютил до утра!
Когда разойдутся докучные люди, — о, если быНас тень осенила полою ночного шатра!»
А я говорил: «Дни и ночи о ней лишь я думаю.Седлайте верблюдов! Сегодня в дорогу пора!»
А те увидали, что пыль под ногами верблюжьимиКлубится вдали, где отлогая встала гора.
Сказала соседка: «Гляди, присмотрись же! О, кто этоПлывет по пескам на верблюде белей серебра?»
И та отвечала: «То Омар, клянусь, я уверена.Бурнус узнаю, я достаточно взором остра».
«Ужели?» — воскликнула. Та отвечала:«О, радуйся! То встреча желанная, — будь же душою бодра!»
Любимая молвила: «Значит, желанья исполнились.Легко, без заботы, без горести — словно игра…
Что он завернет в нашу сторону, я и не чаяла,С одной лишь мечтой коротала свои вечера.
Но тайную встречу всевышняя воля ускорила,Тревогу души успокоила вестью добра».
И спешились мы, и сказали приветствие девушке.Потупясь, она приоткрыла ворота двора.
Сказала: «Салям! Для верблюдов укрытие темноеНайдется до часа, когда засияет Захра.
И если как гости у нас вы сегодня останетесь,Окажется завтра счастливей, чем было вчера».
Мы скрыли верблюдов, к молчанью верблюды приучены,Спят тихо, покамест их шерсть от росы не мокра.
Укрылись и мы, а меж тем сторожа успокоились,В пустыне уже не видать ни огня, ни костра.
Вот вышла, три девушки с ней, изваяньям подобные,Газелью скользнула, летящего легче пера.
О, весть приближенья! Она словно ветром повеяла,—Так сладок весной аромат лугового ковра.
Сказала: «Хваленье Аллаху, клянусь я быть верною.И ночи хвала, — эта ночь и добра и мудра!»
* * *
Вы, суд мирской! Слуга Аллаха, тот, Кто судит нас, руководясь законом,Пусть жен не всех в свидетели зовет, Пусть доверяет лишь немногим женам.
Пусть выберет широкобедрых жен, В свидетели назначит полногрудых,Костлявым же не даст блюсти закон — Худым, иссохшим в сплетнях-пересудах.
Сошлите их! Никто из мусульман Столь пламенной еще не слышал просьбы.Всех вместе, всех в один единый стан, Подальше бы! — встречаться не пришлось бы!
Ну их совсем! А мне милее нет Красавицы роскошной с тонким станом,Что, покрывалом шелковым одет, Встает тростинкой над холмом песчаным.
Лишь к эдаким благоволит Аллах, А тощих, нищих, с нечистью в сговоре,Угрюмых, блудословящих, перях, Ворчуний, лгуний, — порази их горе!
Я жизнь отдам стыдливой красоте. Мне знатная, живущая в палатеКрасавица приятнее, чем те, К которым ночью крадутся, как тати.
* * *
Я видел: пронеслась газелей стая.Вослед глядел я, глаз не отрывая,—
Знать, из Куба неслись они испуганноШирокою равниною без края.
Угнаться бы за ними, за пугливыми,Да пристыдила борода седая.
Ты старый, очень старый, а для старогоУж ни к чему красотка молодая.
* * *
Отвернулась Бегум, не желает встречаться с тобой,И Асма перестала твоею быть нежной рабой.
Видят обе красавицы, сколь ты становишься стар,А красавицам нашим не нужен лежалый товар.
Полно! Старого друга ласкайте, Бегум и Асма,Под деревьями нас укрывает надежная тьма.
Я однажды подумал (ту ночь я с седла не слезал,Плащ намок от дождя, я к селению Джазл подъезжал):
О, какая из дев на вопрос мой ответить могла б,Почему за любовь мне изменою платит Рабаб?
Ведь, когда обнимал я другую, — казалось, любя,—Я томился, и жаждал, и ждал на свиданье — тебя.
Если женщины верной иль даже неверной я раб,Мне и та и другая всего лишь — замена Рабаб.
Обещай мне подарок, хоть я для подарков и стар,—Для влюбленной души и надежда — достаточный дар.
* * *
Я покинут друзьями, и сердце мое изболело:Жажду встречи с любимой, вздыхаю о ней то и дело.
И зачем мне совет, и к чему мне любезный ответ,И на что уповать, если верности в любящей нет?
Кто утешит меня? Что мне сердце надеждою тешить?Так и буду я жить — только смерть и сумеет утешить.
* * *
В стан я племени прибыл, чьих воинов славны дела.Было время покоя, роса на пустыню легла.
Там я девушку встретил, красивее всех и стройней,Как огонь, трепетали запястья и бусы на ней.
Я красы избегал, нарочито смотрел на других,Чтобы чей-нибудь взор не приметил желаний моих,
Чтоб соседу сказал, услаждаясь беседой, сосед:«Небесами клянусь, эта девушка — жертва клевет».
А она обратилась к подругам, сидевшим вокруг,—Изваяньем казалась любая из стройных подруг:
«Заклинаю Аллахом — доверюсь я вашим словам:Этот всадник заезжий пришелся ли по сердцу вам?
К нам войти нелегко, он же прямо проходит в шатер,Не спросившись, как будто заранее был уговор».
Я ответил за них: «Коль приходит потайный женихНа свиданье любви, никакой ему недруг не лих!»
Радость в сердце влилась, как шатра я раздвинул края,А сперва оробел, хоть вела меня воля своя.
Кто же к ней, белолицему солнцу в оправе зари,Не придет повидаться, лишь раз на нее посмотри?
* * *
Возле крепости Амир я вспомнил, подруга, тебя,У колодца я вспомнил — слеза из очей излилась.
Значит, здесь и привал верблюдицам легким моим,Если путь и далек, не спешим мы на этот раз.
Сам с собой говорить я стал о своей Зайнаб,И слова о любви не скудели, к любимой мчась.
Вспоминаю о ней, когда солнце приходит к нам,Вспоминаю о ней, когда солнце уходит от нас.
Много женщин кругом — со мною она лишь одна,Я стихи лишь о ней слагаю, у сердца учась.
Если кто заслужить благосклонность хочет мою,Пусть в речах его будет восторгов моих пересказ.
Если взор затуманится, я говорю: «Может быть,Это образ Зайнаб туманит зрачки моих глаз?»
Если ноги в пути онемеют, вспомню ее,—И уже ободрился и боль в ногах унялась.
* * *
Возле Мекки ты видел приметный для взора едваСлед былого кочевья. Не блеснет над шатром булава,
И с востока, и с запада вихри его заносили,—Ни коней, ни людей, — не видать и защитного рва.
Но былую любовь разбудили останки жилища,И тоскует душа, как в печали тоскует вдова.
Словно йеменский шелк иль тончайшая ткань из ДжарубаПерекрыла останки песка золотого плева.
Быстротечное время и ветер, проворный могильщик,Стерли прежнюю жизнь, как на пальмовой ветви слова.
Если влюбишься в Нум, то и знахарь, врачующий ловкоОт укусов змеи, потеряет над ядом права.
В Нум, Аллахом клянусь, я влюбился, но что же? — Я голосВопиющий в пустыне, и знаю: пустыня мертва.
За даренья любви от любимой не вижу награды,Дашь взаймы ей любовь — жди отдачи не год и не два.
Уезжает надолго, в затворе живет, под надзором,—Берегись подойти — за ничто пропадет голова!
А покинет становье — и нет у чужого надеждыВновь ее повстречать, — видно, доля его такова!
Я зову ее «Нум», чтобы петь о любви без опаски,Чтоб досужей молвы не разжечь, как сухие дрова.
Скрыл я имя ее, но для тех, кто остер разуменьем,И без имени явны приметы ее существа.
В ней врага наживу, если имя ее обнаружу,—Здесь ханжи и лжецы, клевета негодяев резва.
Сколько раз я уже лицемеров не слушал учтивых,Отвергал поученья ее племенного родства.
Сброд из племени сад твоего недостоин вниманья,Я ж известен и так, и в словах моих нет хвастовства.
Меня знают и в Марибе все племена, и в Дурубе,Там, где резвые кони, где лука туга тетива.
Люди знатные мы, чистокровных владельцы верблюдов,Я испытан в сраженьях, известность моя не нова.
Пусть бегут и вожди, я не знаю опасностей бранных,Страх меня не проймет, я сильнее пустынного льва.
Рода нашего жен защищают бойцы удалые,В чьем испытанном сердце старинная доблесть жива.
Враг не тронет того, кто у нас покровительства ищет,И о наших делах не забудет людская молва.
Знаю, все мы умрем, но не первые мы — не исчислитьВсех умерших до нас, то всеобщий закон естества.
Мы сторонимся зла, в чем и где бы оно ни явилось,К доброй славе идем, и дорога у нас не крива.
У долины Батха вы спросите, долина ответит:«Это честный народ, не марает им руку лихва».
На верблюдицах серых со вздутыми бегом бокамиЛишь появимся в Мекке, — яснее небес синева.
Ночью Ашаса кликни — поднимется Ашас и ночью,И во сне ведь душа у меня неизменно трезва.
В непроглядную ночь он на быстрой верблюдице мчитсяОдолел его сон, но закалка его здорова;
Хоть припал он к луке, но и сонный до цели домчится.Если б сладостным сном подкрепиться в дорогу сперва!
* * *
