* * *
Долго ночь не редела, душой овладела тоска,Но послала Асма в утешенье ко мне ходока,
От нее лишь одной принимаю упрек без упрека,Хоть и много любил и она не одна черноока.
Но она улыбнется, — и я уж и этому рад,Счастлив, зубы увидя, нетающих градинок ряд.
Но ходок, увидав, что еще не проснулся народ,Возвратился и стал колотушкой стучать у ворот.
Он стучал и стучал, но из наших никто не проснулся.Надоело ему, и обратно к Асме он вернулся.
И рассказывать стал, прибавляя того и сего:«Хоть не спали у них, я не мог достучаться его,
Где-то скрылся, сказал — у него, мол, большие дела.Так и не дал ответа». Но тут она в ярость пришла.
«Я Аллахом клянусь, я клянусь милосердным творцомЧто до самого раджаба я не пущу его в дом!»
Я сказал: «Это старая ссора, меня ты прости,—Но к сердцам от сердец подобают иные пути».
Вот рука моя, в ней же и честь и богатство мое,А она: «Ты бы раньше, чудак, протянул мне ее!»
Тут к ней сводня пришла, — а они на подобное чуткиК деловым разговорам умеют примешивать шутки.
Голос тихий у них, если гневом красавица вспыхнет,Но становится громок, едва лишь девица затихнет.
Говорок у распутницы вежливый, неторопливый,А сама она в платье паломницы благочестивой.
И ее наконец успокоила хитрая сводня:«Все-то воля господня — сердиться не стоит сегодня».
* * *
В час утренний, от взоров не таим,Горел костер перед шатром твоим.
Но кто всю ночь подкладывал алоэ,Чтоб он струил благоуханный дым?..
* * *
Я Зайнаб свою не склоняю на встречу ночную,Не смею невинность вести на дорогу дурную.
Не так луговина в цветах, под дождем животворным,Когда еще зной не растрескал поверхность земную,
Как Зайнаб мила, когда мне она на ухо шепчет:«Я мир заключила иль снова с тобою воюю?»
В гостях мы не видимся — если ж тебя и увижу,Какой-нибудь, знаю, беды все равно не миную.
Меня ты покинула, ищешь себе оправданья,Но я неповинен, тоскую один и ревную.
* * *
Убит я печалью, горчайших не знал я разлук.В груди моей буйствует сердца неистовый стук.
Невольные слезы струятся, свидетели мук,—Так воду по каплям прорвавшийся точит бурдюк.
Она уезжает, уж руки проворные слугНа гордых двугорбых дорожный навьючили вьюк.
К щекам моим кровь прилила и отхлынула вдруг —Я знаю, навек отъезжает единственный друг.
* * *
О сердце, страстями бурлящий тайник!А юность меж тем отвратила свой лик.
О сердце, ты властно влечешь меня к Хинд,—Ты, сердце, которым любить я привык.
Сказал я — и слезы струились из глаз,Ах, слез моих не был исчерпан родник.
«Коль Хинд охладела, забыла любовь,Когда наслажденьем был каждый наш миг,—
Погибнет, клянусь, человеческий род,Всяк сущий на свете засохнет язык!»
* * *
Я эту ночь не спал, томим печалью.В бессоннице за ночь одну зачах.
Любимое создание Аллаха,Люблю ее и гневной и в сердцах.
В моей душе ее всех выше место,Хоть прячется изменница впотьмах
Из-за того, что клеветник злосчастныйМеня в коварных очернил речах.
Но я молчу, ее несправедливостьТерплю без слов, ее напрасен страх.
Сама же связь оборвала, как людиВеревку рвут, — суди ее Аллах!
* * *
Мне говорят, что я люблю не всей душой, не всем собой,Мне говорят, что я блужу, едва умчит тебя верблюд.
Так почему же скромно взор я отвращаю от всего,К чему, паломничая, льнет весь этот небрезгливый люд?
Не налюбуется толпа на полоумного, из тех,Кого в мечетях и домах за ум и благочестье чтут.
Уйдет он вечером, спеша грехи дневные с плеч свалить,А возвратится поутру, увязший пуще в ложь и блуд!
От благочестия давно меня отторгнула любовь,—Любовь и ты — два часовых — очаг страстей моих блюдут.
* * *
Глаза мои, слезы мои, что вода из ведра!Трепещете, веки, от горести красны вы стали!
Что с вами творится, лишь милая вспомнится вам!Мученья любви, как вы душу томить не устали!
Хинд, если б вчера ты рассеяла горе мое,Когда б твои руки, о Хиид, мою грудь не терзали!
И если могу я прощенье твое заслужить,Прости мне, хотя пред тобой я виновен едва ли.
Скорее постыдно тебе надо мною мудрить —Приближусь едва, от меня поспешаешь подале.
Обрадуй меня, подари мне подарок любви!Я верен тебе, как и был при счастливом начале.
* * *
И сам не чаял я, а вспомнилО женщинах, подобных чуду.Их стройных ног и пышных бедерЯ до скончанья не забуду.
Немало я понаслаждался,Сжимая молодые груди!Клянусь восходом и закатом,Порока в том не видят люди.
Теперь себя я утешаю,Язвя неверную упреком,Ее приветствую: «Будь гостьей!Как ты живешь в краю далеком?»
Всевышний даровал мне милостьС тобою встретиться, с ревнивой.А ты желанна мне, как ливень,Как по весне поток бурливый!
Ведь ты — подобие газелиНа горке с молодой травою,Или луны меж звезд небесныхС их вечной пляской круговою.
Зачем так жажду я свиданья!И убиваюсь, и тоскую…Ты пострадай, как я страдаю,Ты поревнуй, как я ревную!
Я за тобой не соглядатай,Ты потому боишься встречи,Что кто-то пыл мой опорочил,Тебе шептал кривые речи.
* * *
Что с этим бедным сердцем сталось! Вернулись вновь его печали.Давно таких потоков слезных мои глаза не источали.
Они смотрели вслед Рабаб, доколь, покинув старый стан,Не скрылся из виду в пыли ее увезший караван.
Рабаб сказала накануне своей прислужнице Наиле:«Поди скажи ему, что, если друзья откочевать решили,
Пусть у меня, скажи ему, он будет гостем эту ночь,—На то причина есть, и я должна достойному помочь».
И я прислужнице ответил: «Хоть им нужна вода и пища,Мои оседланы верблюды и ждут вблизи ее жилища!»
И провели мы ночь ночей — когда б ей не было конца!За часом час впивал я свет луноподобного лица.
Но занималось утро дня — и луч сверкнул, гонитель страсти,Блестящий, словно бок коня бесценной золотистой масти.
Сочла служанка, что пора беду предотвратить, сказавТому, кто доблестен и юн, горяч душой и телом здрав:
«Увидя госпожу с тобой да и меня при вас, чего быЗавистник не наклеветал, — боюсь я ревности и злобы.
Смотри, уже не видно звезд, уже белеет свет дневной,А всадника одна лишь ночь окутать может пеленой».
* * *
При встрече последней Рабаб говорила: «О друг!Ты разве не видишь, какие тут люди вокруг?
Побойся же света! Меж тех, с кем беседы ведешь,Здесь есть клеветник, и на нас уже точнт он нож».
И я ей ответил: «Аллах нас укроет и ночь.Даруй же мне благо, счастливых минут не просрочь!»
Она отказала: «Ты хочешь мой видеть позор!» —Ничто мне не слаще, чем этот разгневанный взор!
Потом я всю ночь наслаждался любовной борьбойС газелью, из тех, что в пустыне пасутся толпой.
И время летело, и ночь донеслась до утра,Светила склонились, и их потускнела игра.
Сказала: «Пора избегать клеветнических глаз.Уж близится утро, уж ночь отбегает от нас».
Я к спутнику вышел, еще погруженному в сон,С седлом под щекою, с подстилки соскальзывал он.
Ему я сказал: «Оседлай поскорее коня —Уже на востоке я проблески вижу огня».
Когда ободняло, я был уже в дальнем краю.О, если б вернуть мне любовную полночь мою!
* * *
