* * *
При встрече последней Рабаб говорила: «О друг!Ты разве не видишь, какие тут люди вокруг?
Побойся же света! Меж тех, с кем беседы ведешь,Здесь есть клеветник, и на нас уже точнт он нож».
И я ей ответил: «Аллах нас укроет и ночь.Даруй же мне благо, счастливых минут не просрочь!»
Она отказала: «Ты хочешь мой видеть позор!» —Ничто мне не слаще, чем этот разгневанный взор!
Потом я всю ночь наслаждался любовной борьбойС газелью, из тех, что в пустыне пасутся толпой.
И время летело, и ночь донеслась до утра,Светила склонились, и их потускнела игра.
Сказала: «Пора избегать клеветнических глаз.Уж близится утро, уж ночь отбегает от нас».
Я к спутнику вышел, еще погруженному в сон,С седлом под щекою, с подстилки соскальзывал он.
Ему я сказал: «Оседлай поскорее коня —Уже на востоке я проблески вижу огня».
Когда ободняло, я был уже в дальнем краю.О, если б вернуть мне любовную полночь мою!
* * *
Опомнилось сердце, но стал я печален и слаб.Отринул я радость, забыл и любовь и Рабаб.
Я жаждал свиданья, она же корила меня,Невинность мою за чужую виновность кляня.
Ища утешенья, тогда я к рассудку прибег —Пора подошла, на висках проступал уже снег.
И вот от Рабаб появился с вопросом гонец:«Раскаялся ль он, образумился ль он наконец?
Кто смог бы потайно на истину мне намекнуть?И правда ль, что он собирается нынче же в путь?»
О, если с конем не смогу разлучить ездока,Пусть я до могилы не выпью воды ни глотка!
Она к безутешному тайно послала гонца,Сулила награду, которой все жаждут сердца.
Она упрекала того, кто безумно влюблен,Кто страстью палим, кто измучен, — и ринулся он,
На крыльях понесся, стопы не касались земли.Советы друзей образумить его не могли,
Напрасно они порицали мой страстный недуг,Порочить тебя — вот Аллах! — не посмеет и друг.
Так сильно страдал я, так болен я был поутру,Что, видя меня, все подумали — скоро умру.
* * *
Кто болен любовью и ревности ведал кипенье,Кто долго терпел и, страдая, теряет терпенье,
Тот жаждет всечасно, и цель им владеет одна,Но, сколько ни бейся, ни ближе, ни дальше она.
Подумает только: «Я хворь одолел!» — но, угрюмый,Вновь страстью кипит, осаждаем назойливой думой:
«Она холодна», — и тотчас из горящих очейПокатятся слезы и в бурный сольются ручей.
Когда он один, со своею желанной в разлуке,Бедняк убежден, что до гроба не кончатся муки.
Он призраком бродит, покойником стал, хоть и жив,На плечи любовь непосильною ношей взвалив.
И жизнь ненавистна, и ум ни во что не вникает.Кто любит такую, на гибель себя обрекает;
Лишится ума, кто влечения к ней не уймет;Замрет в удивленье, кто нрав ее честный поймет.
* * *Много женщин любил я, и сердцем они не забыты,Но любовные думы с печалью глубокою слиты.
Знайте, други, недавно я в знатную страстно влюбился,Ей в роскошном дворце услужают рабы и наймиты.
Нрав у девушки мил, и прельстительны пышные бедра,С нею в близком родстве благородных кровей курейшиты.
Во дворце у нее много женщин в ее подчиненье,Предки знатны ее, между всеми они знамениты.
Скажешь ты: облаками укутано нежное солнце,—Тонок йеменский плащ, золотыми узорами шитый.
Взор блеснул из-за шелка, мое обезумело сердце —Но задернулся плащ, ей служанки прикрыли ланиты.
И сказал я, уже отделен от нее покрывалом:«Вот награда любви?» — а рабыни ее деловиты,
И сказала одна из невольниц ее тонкостанных:«Кто влюблен, те порой не напрасно бывают сердиты.
Надо так поступить, чтобы стал стихотворец доволен:Чтобы дело уладить, служанку к нему отряди ты.
Он и честен и чист; кто толкует тебе о разрыве,Тех не слушай, беги, наставления их ядовиты.
Бога, что ль, не боишься? Твой пленник, тобой покоренный,И на Страшном суде справедливой достоин защиты.
Иль его ты убей, и навеки его успокоишь;Ты — живи, он — умри, — значит, оба вы будете сыты,—
Иль убийце отмсти, как написано — око за око —По Святому писанью, — и будут обиды убиты.
Или, в-третьих, его полюби, как воистину любят,Худо, если любовью коварство и злоба прикрыты».
* * *
Посмотри на останки, которые кладбищем серымСредь долины кривой меж Кусабом лежат и Джарейром.
Обиталищ следы замели, проносясь, облака,Их при ветре лихом завалили наносы песка.
Будто видятся там письмена, но минувшего былиПод набегами бурь затянулись покровами пыли.
От кочевья былого теперь не найдешь и следа —А шумела здесь жизнь и стояла шатров череда.
Обитала здесь та, что паломницей шла между намиИ, дорогу прервав, Сатану побивала камнями.
Здесь она мне сказала, едва загорелся рассвет,—Я тогда не смутился и дал ей достойный ответ —
Мне сказала она: «Если друг покидает подругу,Хочешь ты, чтоб она заплатила ему за услугу»?
Я ответил: «Послушай и слушай меня до конца:Тот, кто слух преклоняет к наветам лжеца и льстеца,
Да боится, что дружбу он дружбой лукавой погубит:Друг, свой выхватив меч, надоедливый узел разрубит.
Что я думаю, слушай, коль это самой невдомек,—Укоряешь меня, я терплю за упреком упрек,
Слишком долгий мы срок друг от друга вдали кочевали,Я наказан уж тем, что при мне ты всегда в покрывале!
Ты ведь знаешь — как солнцем, твоим я лицом осиян.Лица женщин других для меня — темнота и туман».
* * *
Я жаждал и ждал, но ты не пришла, лежу я без сна,И мысль об Асма мне душу томит, как тяжесть вина.
Когда б не судьба, не стал бы я жить — не настолько я глуп —В далеких местах, где крепость Гумдан и зеленый Шауб.
Здесь мучит меня лихорадка моя уж целых три дня,Едва отойдет от постели — и вновь навещает меня.
Когда бы я в дар Эдем получил с прозрачной рекой,Добрел бы до врат, но двинуть, увы, не смог бы рукой.
Ты, желтая хворь, и братьев томишь, их стон в тишине —Как жаворонков ослабевшая песнь в пустынной стране.
Когда бы в Сувайке видела ты, как озноб мой лих,Как тяжело мне, больному, сдержать двугорбых моих,
Ах, дрогнула б ты от любви, поняла б, что я изнемог,Горючих слез полился б из глаз обильный поток.
Иль я не люблю любимых тобой, кого ни на есть?Коль встречу я где собаку твою, так воздам ей честь.
Асма не придет, — для чего ж я зла и лжи избегал?Я чист, меня перед ней язык клеветы оболгал.
Не верь же тому, кто нам желает сердечной муки,Кто хочет, чтоб мы влеклись по бесплодным степям разлуки.
* * *
В пути любимая наведалась ко мне —Всю ночь друзья мои сидели в стороне.
Хоть сон мой крепок был, я пробудился вдруг —И вновь меня объял души моей недуг.
Румейла у меня, и пусть мелькает злостьВ глазах ревнивицы, — по есть ли слаще гость!
Путь к сердцу моему Румейла раз нашла.Совсем невдалеке тогда она жила.
А я — я в Мекке жил. Я был в нее влюблен,Она же без любви взяла меня в полон.
Но шепот горестный я в сердце сохранилВ миг расставания: «Итак, ты изменил!»
Смертельно раненной она казалась мнеСтраданием своим, по я страдал вдвойне.
Укоры горькие средь общей тишиныЯ слушал, за собой не чувствуя вины:
«Своим отъездом мне ты душу истерзал,Подругу бросил ты, разлуку в жены взял!»
В слезах — и до сих пор текут они из глаз —Ответил я: «Бросал я женщин, и не раз,
Но утешался вмиг, не чуял тяготы,—Но нет, меня теперь утешишь только ты!»
* * *
