— М-да… — наконец проронил Храмов. — Соколики… Наверное, гляделки позаливали с вечера, наружники хреновы, а нам тут разбирайся, — несмотря на грозный вид и строгий тон, майор, похоже, был доволен.
Ответ лежал недалеко, и Тесленко знал его: Храмов и начальник седьмого отдела издавна недолюбливали друг друга, потому майору промашка коллеги была что живительный бальзам на сердце. Уж на оперативке у генерала Храмов попляшет на костях своего соперника, понял капитан. Но от этого ему легче не стало…
— Значит, Михей дал тягу… — продолжал Храмов. — С чего бы это, а?
— Не думаю, что наружники “засветились”, — осторожно ответил Тесленко.
Майор недовольно поморщился, но капитан сделал вид, что не заметил.
— Судя по всему, Михей просто вышел из игры, — упрямо гнул Тесленко свое. — Ия уверен, что не без помощи своего братца, Профессора. На нас Михею начихать: улик против него кот наплакал, свидетели во главе с Крапленым пока на свободе (впрочем, свидетелями их можно назвать с большой натяжкой — уж чем-чем, а болтливостью на допросах они не отличаются). Михей — человек крученый, его голыми руками не возьмешь.
— Может, его отправили вслед Баркаловой?
— Маловероятно. Он брат Профессора, а тот, судя по всему, играет как бы не главную скрипку в оркестре Крапленого.
—Тогда что?
— По-моему, близится финал, большое деаво. Все ужена мази, и этот старый хитрец готовит стопроцентное алиби и себе, и братцу Михею. Потому и отправил его подальше, чтобы он подыскал надежное пристанище, где, случись что, можно спрятаться и от Крапленого, и от нас. Если дело выгорит, то, я уверен, Крапленый избавится от подельников. Он уже меченый кровью, так что ему терять нечего. Нужно менять имя и убираться подальше отсюда. Но об этом догадывается и Профессор. Потому и принимает меры предосторожности.
— В каком состоянии подготовка нашей операции?
— Люди готовы, товарищ майор. Объект под наблюдением. Пока тихо.
— Смотри, если дадим промашку, ты у меня попляшешь.
— Да уж… — буркнул Тесленко, не поднимая головы. — Еще одна новость есть…
— И, как всегда, малоприятная.
— Точно. Нашли участкового Сушко. Убит, ножом в спину…
— Где?
— На Рябушовке. Наткнулись случайно. В заброшенном сарае. Пацаны местные играли ну и… обнаружили.
— Давно?
— В общем, да. Дней десять назад. Сразу заявить побоялись. Труп уже разложился, а это, сами понимаете, зрелище не для малолетних… Один из них через неделю попал в больницу — нервный срыв. Едва выходили. Вот он и признался.
— Оружие?
— Ограблен. Забрали пистолет, документы и форму. Лицо обезображено до неузнаваемости. Эксперты определили, что это Сушко, только при вскрытии. В свое время он участвовал в задержании бандита, был тяжело ранен в бок, и ему удалили одно ребро.
— Вы свободны… — Помрачневший Храмов грузно поднялся и подошел к окну. — Вот подлюги… — процедил он чуть слышно сквозь крепко стиснутые зубы…
Мишка Снегирев сиял, как новая копейка. С очередной получки он прибарахлился: купил шикарный костюм, рубашку и туфли. И теперь то и дело смотрелся в карманное зеркальце, поправляя чересчур туго затянутый узел галстука и приглаживая непокорные рыжие вихры.
— Наше вам, — кинул ему Тесленко, присаживаясь. — Слушай, фраер деревенский, ты чай заварил?
— Извините… — Мишка покраснел и смущенно заерзал на стуле. — Не успел…
— Ладно, прощаю, — благодушно сказал капитан. — Включи чайник.
— Есть! — по-военному козырнул Мишка. — Ну как там? — осторожно поинтересовался, показав пальцем в потолок.
Ему уже приходилось бывать на оперативках Храмова, поэтому он достаточно хорошо знал, какие перипетии там случаются.
— Легкий штиль, — капитан потянулся, хрустнув костями.
— Миша, у тебя когда практика заканчивается?
— Скоро, — заулыбался Снегирев.
— Радуешься? — пытливо посмотрел на него капитан. — Наконец избавишься от зануды-наставника…
— Что вы… нет, вовсе нет! — щеки Мишки вновь стали пунцовыми. — Честное слово!
— Да ладно, это я так… — улыбнулся Тесленко.
И только теперь понял, что Мишки ему будет не хватать. Этот неуемный и шустрый парнишка как-то незаметно влез ему в душу, они даже сдружились, несмотря на разницу в возрасте.
— Жаль, что ты уходишь, — неожиданно вырвалось искреннее признание. — Тебе место в угрозыске, право слово. Вернешься?
— Наверное… Если честно, то еще не думал, — Мишка посерьезнел. — Хочется дело закончить…
— Кстати, о деле. Есть у тебя что-нибудь новенькое?
— Есть, и очень важное, — оживился Мишка, доставая из своего неизменного портфеля бумаги.
— Рассказывай.
— Зарубина видели в городе с полгода назад. Но в райотделе он не появлялся.
— Значит, на учет не встал… Может, все-таки, не он?
— Больше некому, — загорячился Мишка, копаясь в бумагах. — Вот показания заключенных, которые жили вместе с ним в одном бараке. Обладает невероятной силой и реакцией, прекрасно владеет приемами самозащиты. Отлично тренированный, даже в зоне каждый день занимался гимнастикой.
— Это пока ничего не значит.
— Нет, значит! Я внимательно ознакомился с его делом. Повидал кое-кого из его так называемых “друзей-защитников”. Оказалось, что он не виновен, а вся эта история подстроена неким Скоковым, кличка “Фонарь”.
— Мотивы?
— К сожалению, выяснить не удалось. Но главное заключается в следующем: вскоре после появления Зарубина в городе этого самого Фонаря нашли мертвым.
— Убит таким же способом, как Валет и Щука?
— Нет. Застрелен.
— Ты считаешь месть?
— Похоже. Очень даже похоже.
— Тогда при чем Валет и Щука?
— Да, в парке их не было. Но Валет жил в одном бараке с Зарубиным, и, насколько мне известно, они были на ножах.
— Это еще не довод. В зоне одно, здесь другое. Тут нужно копать гораздо глубже. И — кровь с носа, но нужно отыскать Зарубина.
— Вы считаете, что он до сих пор в городе?
— Трудно сказать. По крайней мере, надеюсь. Видно, он сможет на многое нам открыть глаза. Какая-то непонятная ситуация, с двойным дном.
— Жалко парня… — хмурый Мишка собирал бумаги. — И наши коллеги тоже хороши, воткнули человека в зону за здорово живешь…
— Да, история очень некрасивая, — огорченно вздохнул Тесленко. — Ты подготовил документы для пересмотра дела Зарубина?
— Конечно. Только ему теперь от этого не легче.
— Да уж…
Отступление 11. Воры
“Вор! Вор!” — уткнувшись лицом в подушку, Костя повторял это ненавистное слово уже, наверное, в сотый раз. Тело сотрясала крупная дрожь, лихорадочно возбужденный мозг с такой силой давил на черепную коробку, что, казалось, она вот-вот лопнет. Вспоминалось…
