Они прошли к пустому столику в углу зала. Розанна мирно посапывала на руках Джонни, чувствуя себя в полной безопасности. Не способная больше сдерживать нетерпение, Эммелин решила открыть мужу свои чувства, до сих пор тщательно скрываемые ею.
— Джонни. — Она отвела глаза в сторону. — Я хочу тебе кое-что сказать.
— Давай, — подбодрил он, поудобнее укладывая ребенка.
— Несколько минут назад я встретила… — Она хотела сказать «отца моей дочери», но запнулась. Истинным отцом Розанны был Джонни. — Ронни Шумахера.
— Отца Розанны?
— Ну да…
Джонни с непроницаемым выражением лица молча смотрел на нее. Эммелин нервно ухватила бахрому скатерти и стала медленно накручивать ее на палец.
— Я знала, что его зовут Шумахер, но сегодня он представился как Розенкранц. Не думаю, что это его настоящее имя.
— Он сказал мне, что его зовут Чепмэн.
Эммелин уставилась на него.
— Ты разговаривал с Ронни? С моим Ронни?
— А он твой?
— Ты понимаешь, что я хотела сказать, — бросила она.
— Да, я понял, — улыбнулся Джонни.
— Но как ты узнал, что это он?
— У меня свои методы.
— И когда ты успел с ним поговорить?
— Только что, на стоянке отеля.
— Но что ты там делал? О чем вы беседовали?
— Хотел проверить кое-что.
— И он сказал, что его зовут Чепмэн?
— Ага. — Джонни потянулся и зевнул. — Перед тем, как я поколотил его.
Эммелин от удивления открыла рот.
— Что? Почему?
— Мне не понравилась его физиономия.
— Но вы — одно лицо!
— Больше нет. У него теперь подбит глаз и сломана челюсть.
Эммелин не могла поверить своим ушам.
— Так ты знал, что я встретилась с отцом Розанны. Но как? Объясни!
— Я случайно услышал, как вы разговаривали.
— И что ты услышал? — Она почувствовала, как язык присох к небу. Неужели он слышал все, ведь она так откровенно говорила о своей любви? Ее сердце бешено забилось, готовое выпрыгнуть.
— Немного. Но вполне достаточно, чтобы понять, что мерзавца необходимо проучить.
— О! — Эммелин растерялась: как же теперь сказать Джонни о своих чувствах? — Похоже, это была встреча профессионала и любителя.
— Ну, в общем-то да. — Джонни поудобнее устроил Розанну. — Я много об этом думал в течение всего года. Я отдал бы что угодно, чтобы быть на свадьбе Норы и Чака. Я бы поколотил его еще тогда. Однако это дело прошлое. — Он свирепо выставил подбородок. Его лицо прояснилось, когда он посмотрел на спящую дочь. — Но в таком случае у нас не было бы ее. А тут я подумал, что просто дам ему пару оплеух в качестве десерта.
Он нежно улыбнулся, и глаза Эммелин наполнились слезами, а сердце сладко сжалось.
— Думаю, мне удалось убедить мистера Прохвоста, что, если я еще раз замечу его в наших краях, ему не жить.
Эммелин во все глаза смотрела на Джонни, нервно теребя бахрому скатерти.
— Спасибо. Ты поступил как настоящий мужчина. Я теперь могу вздохнуть спокойно, — едва слышно произнесла она.
Джонни только пожал плечами.
— Горько и обидно, что можно плевать на собственного ребенка, но, по правде говоря, я рад, что все так обернулось. Она моя дочь, и я хочу, чтобы оставалась ею и впредь, всегда.
— И я тоже, — с надеждой вздохнула Эммелин.
— Он не заслужил ни одну из вас.
— О, Джонни!
Выражение неуверенности мелькнуло в его глазах.
— Я хочу, чтобы ты знала — при любых обстоятельствах я всегда буду жить для тебя и Розанны.
— Я знаю.
Боже, он намекает, что готов выполнить условия договора и развестись. Эммелин не могла позволить их разговору свернуть в такое русло. Однако ей нужно было время, чтобы все продумать. И она решила использовать обходной маневр.
— Фелисити чудесно выглядит.
— Она и наполовину не так хороша, как ты.
Эммелин взглянула на Джонни с недоверием и вытерла слезы, которые внезапно покатились из ее глаз.
— Это правда. Для меня ты красавица. И тогда, и сейчас.
— Ну ты наговоришь! — Не способная поверить, она как-то глуповато хихикнула, однако ее тронула горячность его слов.
— Они скоро отправятся в свадебное путешествие, — бросил он, внимательно глядя на жену.
— Я немного завидую, — призналась Эммелин. — Ведь у нас не было медового месяца.
— У нас много чего не было, — ответил Джонни.
— Чего именно?
— Например, ты могла бы сказать мне, что любишь меня. Это одна из множества вещей, которых ты не делала.
— Но ведь этого не было в нашем соглашении.
— Да, действительно. В условия нашего договора не входила и моя сумасшедшая любовь к тебе. Однако это так.
— Что?.. — Ее глаза расширились. Онемев, Эммелин только молча взирала на него. Что он говорит? Может быть, у нее слуховые галлюцинации? Она нервно облизнула губы. — Я не уверена, что правильно тебя расслышала. Не мог бы ты повторить то, что сказал?
Джонни лукаво рассмеялся.
— Что именно — о вещах, которые мы никогда не делали, или о том, что я люблю тебя?
— Ты… что? — Наклонившись вперед, она внимательно всмотрелась ему в глаза. — Ты любишь меня?
— Да, — кивнул он. — Эммелин Брубейкер, со дня нашей свадьбы, с того момента, когда я тебя впервые поцеловал, я уверен, что ко мне пришла любовь. Мне не хотелось признавать ту силу, с которой ты притягиваешь меня. Я сопротивлялся, но все впустую. Я сражен. В тебе есть все, о чем я мечтал, — ум, талант, чувство юмора. Ты, бесспорно, красива.
Эммелин не верила своим ушам.
— Ты… любишь меня?
— От всего сердца. — Джонни посмотрел на Розанну, полный отцовской гордости. — Исключая, разумеется, ту его часть, которая отдана ей. — Он нежно погладил головку спящей девочки. — Но это совсем другая любовь.
— О, Джонни! Я тоже люблю тебя. Очень, очень сильно!
Она обхватила его лицо руками и прижалась к нему губами. Его шершавые щеки приятно царапали ее мягкую кожу, когда он притянул ее к себе, страстно целуя. Вдруг Розанна пискнула от неудовольствия, зажатая между ними, и Джонни слегка отстранился.
— Скажи, ты выйдешь за меня замуж? — спросил он, снова горячо целуя ее.
— Мы уже женаты. — Она потянулась к Джонни за новым поцелуем.
— Тогда скажи, что мы останемся вместе. — Его губы слегка прижались к виску там, где билась жилка. — Скажи, что договор расторгнут и ты будешь моей женой, а Розанна — моей дочерью.
— Навсегда? — едва выдохнула Эммелин, покусывая его губы.
— Навеки. — Джонни зарылся лицом в ее волосы. — Знаешь, этот Ронни Как-его-там настоящий дурак.
— Почему?
— Ну, потому, что для городской барышни и неумехи ты проделала потрясающую работу. Я весь горю.
