— Представляешь, мы тоже когда-нибудь станем такими? — сказала она.
— Точно. Только я буду в инвалидном кресле.
Тереза улыбнулась и взяла его под руку. Они остановились, чтобы купить минеральной воды, и пустились блуждать по городу. В конце одной из улиц Монтальчино внезапно обрывался. Внизу, под обрывом, стояла старинная церковь, вокруг которой росли деревья, а дальше, насколько хватало глаз, простирались поля, холмы и долины. Растворяющиеся в зыбкой дали, они казались бескрайними.
Крис с Терри, спустившись к церкви, сидели, сняв обувь, на лавочке под белым цветущим деревом, попивая из бутылок холодную минеральную воду. Перед ними лежали поля, убранные ковром диких цветов, а дальше, на холмах, виднелись сельские дома, к которым по склонам подступали со всех сторон виноградники. В лучах предзакатного солнца зелень холмов была особенно сочной, и оранжевый цвет домиков уже не казался столь кричащим. С полей тянуло ароматом цветов; трава приятно холодила босые ноги.
— Я обожаю заниматься с тобой любовью, — промолвил Крис, созерцая церковную колокольню.
Он обронил это как-то вскользь, не повернув головы, словно говорил о понравившейся ему архитектурной детали.
— Странные ассоциации возникают у тебя при виде колокольни, — заметила Терри.
— Пожалуй. На самом деле я думаю об этом все время — в зале суда, на бейсболе, где угодно. Так что обстановка не имеет значения. — Он чуть заметно улыбнулся. — Как, например, прошлой ночью.
Тереза откинулась на спинку, подставляя лицо солнцу. Она словно заново переживала свои ощущения.
— Это было неплохо, — признала она. — Ты просто создан для секса. Не то что я. — И, улыбнувшись, добавила: — Раньше.
Крис заинтересованно посмотрел на нее.
— Когда это «раньше»?
— Все время.
Он просиял ослепительной белозубой улыбкой, отчего показался ей удивительно молодым — лишь морщины в уголках глаз выдавали в нем человека, которому уже далеко не тридцать.
— Ты меня чертовски возбуждаешь, — сказала она.
Терри с удивлением размышляла о том, что после всего пережитого ими она продолжает испытывать потребность в любви. Была ли причиной ее страсть, такая глубокая, что она не хотела отпускать Криса от себя ни на шаг? Или что-то другое, куда более непостижимое, как, например, его манера упруго и стремительно ходить по комнате; или то, как менялось выражение его глаз, когда он прикасался к ней? Потом они просто лежали рядом, и она могла разглядывать черты его лица, и не надо было ничего говорить. Как прошлой ночью.
И Тереза подумала: рядом с Паже время для нее останавливалось.
— Знаешь, когда я впервые заметил, что ты очень сексуальна? — спросил Крис.
— Понятия не имею.
— Когда наблюдал, как ты допрашиваешь свидетеля.
— О Боже, я-то думала, ты серьезно.
— Вполне. Я часто повторяю Карло, что сексуальная привлекательность штука сложная.
Терри поняла, что упоминание о Карло вырвалось у него непроизвольно, но он больше не улыбался. Она вдруг подумала о Рики.
— О чем ты? — тихо спросил Крис.
— Я вспомнила свой сон, — помолчав, ответила Тереза. Только теперь до нее дошло, что два этих воспоминания — о Рики и страшном сне — непостижимым образом связаны в ее сознании. Она опустила голову на плечо Крису. — Мне кажется, я становлюсь похожа на миссис Рочестер из «Джен Эйр»[15]. Разве что я пока не сумасшедшая.
— Ну, положим, об этом ты узнаешь самой последней, — задумчиво произнес он.
Терри теснее прижалась к нему.
— Я надеюсь, ты сообщишь мне об этом.
— Когда ты видишь свой сон, что ты потом чувствуешь?
Это был непростой вопрос.
— Что-то вроде вины, — произнесла она. — Только еще хуже, потому что я не могу объяснить ее. Как будто я совершила нечто такое, о чем не хочется вспоминать.
Крис пристально смотрел в ее глаза.
— Терри, до нашей поездки когда ты в последний раз видела этот сон?
— Шесть лет назад. — Ей показалось странным, что она так хорошо помнила это. — Как раз накануне свадьбы с Рики.
Паже молчал. Терри встала и пошла к церкви.
Снаружи это было ничем не примечательное здание: стены белого камня, простой щипцовый[16] фронтон, колокольня. Она посмотрела вверх и услышала глубокий, тягучий звук колокола — один удар, второй. Завороженная этим звоном, Тереза подошла к церкви, в нерешительности задержавшись у порога, словно нарушала границу чужих владений, и толкнула тяжелую деревянную дверь.
Внутри, где было безлюдно и тихо, она обратила внимание на изысканный интерьер: стены голубого и розового мрамора, изображения серафимов под сводами трех нефов[17], богатые фрески, утонченная мраморная скульптура, любовно отреставрированная. При этом церковь выглядела уютной и интимной и скорее подходила для тихой молитвы, чем для пышных служб.
Терри села на одну из скамей, расположенных у самого алтаря. На какое-то мгновение ей вспомнилась похоронная месса по ее отцу в церкви Святой Долорес. И здесь, в зыбком полумраке, в ней причудливо соединилось прошлое и настоящее.
Терри подошла к алтарю, встала на колени и перекрестилась. Только теперь она поняла, что привело ее сюда.
Опустив голову, она просила прощения за свои грехи.
Прошло довольно много времени, прежде чем она вышла из церкви. Крис разглядывал окрестности, время от времени поднося ко рту бутылку с минеральной водой. Ей показалось, что рука у него почти зажила.
Он взглянул на женщину с нескрываемым любопытством. И сама она вдруг почувствовала необыкновенную легкость.
— Мне кажется, что я уже видела эту церковь, — сказала Терри. — Возможно, в другой жизни я венчалась здесь. Только это был не Рики, а кто-то другой.
Крис улыбнулся. Тереза сидела рядом с ним и больше не вспоминала о своем кошмаре.
— А ты когда-нибудь обращался к психиатру? — задала она ему вопрос.
Легкая улыбка скользнула по его губам, точно он угадал ее мысли.
— Угу. Спустя два года после того, как, став отцом, решил разобраться с теми чувствами, которые питал к собственным родителям.
Его слова были для Терри совершенной неожиданностью: Крис редко заводил разговор о своих родителях.
— Какие они были? — спросила она.
— Если ты хочешь узнать, кто они были, — не имею ни малейшего понятия, — ответил он, по-прежнему глядя вдаль. — Они пили, дрались и ничем больше не интересовались. Вся их жизнь отражалась на страницах светской хроники.
Тереза подумала о том, что почти никогда не представляла себе Криса маленьким мальчиком.
— А как жил ты? — поинтересовалась она.
— Жизнь складывалась из моих впечатлений о ней. Если тебе всего четыре года и до тебя начинает доходить, что родительская любовь вещь относительная, если она вообще существует, ты все равно лишен выбора, поскольку новых папу и маму взять негде. Подспудно начинаешь понимать, коль скоро родители равнодушны к тебе, значит, у них есть какие-то другие интересы. К счастью для меня, они верили в действенность пансионов. — Кристофер замолчал, потом язвительно заметил: — Разумеется, став взрослым, я выкинул все это из головы.
Терри улыбнулась тому, как он неуклюже пытается перевести разговор на ее проблемы.
— Ладно, Крис, — сказала она. — Я найму какого-нибудь профессионального врачевателя душ. Хотя бы потому, что тебя лучше иметь в качестве любовника, а не психоаналитика.
Он засмеялся и взял ее за руку.
Тереза подумала, что скоро они будут в Портофино. Заканчивалось их путешествие, а возможно, и что-то большее.
— Хорошо бы остаться здесь, в Монтальчино, — произнесла она. — Спрятаться от всего и всех.
Крис понимающе улыбнулся:
— И что бы мы тут делали? Представь себе — день изо дня?
— Как что? Спасались бы от реальности. Нашли какой-нибудь разрыв во времени между тринадцатым веком и сегодняшним днем. Там мы никогда не состаримся, а срок, отпущенный нам Рики, никогда не наступит.
— Слишком поздно, — промолвил он. — В реальном мире, в котором мы существуем, этот срок почти наступил.
20
Местечко Портофино на итальянской Ривьере с трех сторон обрамляли невысокие горы, крутые склоны которых сбегали к прозрачной зелени моря. Кругом росли пальмы и высокие вечнозеленые деревья с широкими листьями и яркими разноцветными цветами. Среди этого буйства флоры были разбросаны шикарные частные виллы, окруженные железными оградами, а на самом берегу Средиземного моря раскинулся просторный отель «Сплендидо», где и остановились Крис с Терри.
Они сидели за стеклянным столиком у себя на балконе. Вид с него открывался восхитительный: розовые и оранжевые фасады домов рыбацкой деревушки; купающаяся в лучах ослепительного солнца лазурная гавань с белыми мачтами лодок; а на противоположной стороне залива парит над холмами средневековый замок, обрамленный зеленью. Внизу во дворике вокруг бассейна росли пальмы, а в небольшом садике — диковинные цветы, привезенные сюда из самых разных уголков мира. Тишину нарушало только пение птиц на окрестных холмах.
