На мотив «Вздымается все выше»:
В тоске день и ночь, на яву и во сне,О нежной подруге своей вспоминая,Что феей небесной являлась ко мне,Красою луну и цветы затмевая.На флейте играла и пела она,Походкою легкой, как феникс, парила,Была проницательна ты и умна,И счастье жемчужной улыбкой дарила.
На мотив «Тетеревов»:
Гляди, как легка, грациозна она,Хоть ей не к лицу эта грубая роба,Помада на нежных губах чуть видна,Но с ней бесконечно мы счастливы оба.Пусть пенится в кубках, искрится вино,Высокие свечи сияют особо,Пусть жить нам в супружестве век сужденоИ будем любить мы друг друга до гроба.
Заключительный романс:
Открыт тебе путь —утолишь все желанья.Закрыт он судьбою —напрасны старанья.Но помни:ты сам назначал мне свиданья…
Певицы спели цикл романсов и принялись играть с Симэнем в кости. Опять вздымались кубки, ходили чарки. Царили оживление и улыбки.
Симэнь заметил висевшую на ширме у кровати картину «Красавица любуется луной».[1460] Его внимание привлекли начертанные на свитке стихи:
«Чаровница, чудо-краса,Ослепительные глаза.Юбку чуть колыхнул ветерок,Распустился весенний цветок,Что в долине растет Золотой[1461]И соперничать может с луной.А душою чиста, как Цай Янь,[1462]Грациозней, чем горная лань,И ее поэтический слогПревзойти Чжо Вэньцзюнь превзойти даже смог.[1463]С вожделеньем смотрю и люблю…Саньцюань писал во хмелю.»
— Саньцюань, по-моему, прозвание Вана Третьего? — прочитав стихи, спросил удивленный Симэнь.
— Это он давно писал, — после замешательства солгала Айюэ. — Он теперь и прозвание изменил. Боится, батюшка разгневается. Как я, говорит, буду Саньцюанем, когда батюшка прозывается Сыцюань?[1464] Он принял поэтому прозвание Сяосюань — Домик.[1465]
С этими словами Айюэ взяла кисть и, подойдя к свитку, зачеркнула прозвание.
— Не знал я, что он его изменил, — заметил весьма польщенный Симэнь.
— Я слыхала, как он другу объяснял, — продолжала певица. — Покойный родитель мой, говорит, прозывался Исюань — Уединенная Мансарда, вот я и взял прозвание Сяосюань.
Тут Чжэн Айсян удалилась, оставив Айюэ наедине с Симэнем. Они, плотно прижавшись друг к дружке, продолжали пить вино и играть в кости. Речь зашла о госпоже Линь.
— Вот кто в любви понимает толк! — воскликнул Симэнь. Тут как-то меня Ван Третий угощал. Она меня сама пригласила в свои покои, где я выразил ей почтение. Упросила меня стать приемным отцом ее сыну и принять подарки. Очень хочет, чтобы я был его наставником и вывел в люди.
— А кто вам, батюшка, к ней дорожку указал, а? — хлопнув в ладоши и смеясь от восторга, подхватила Айюэ. — Мне спасибо говорите. Погодите немного, и жена Вана вашей станет.
— Сперва уж я хозяюшке «воскурю благовонную свечу», — говорил Симэнь. — На Новый год думаю пригласить ее с сыном и невесткой к себе. Пир устрою, пусть на фонари полюбуются. Интересно, придет она или нет.
— Видели бы вы, батюшка, ее невестку! — продолжала свое певица. — Писаных красавиц затмит. Сколько игривости и очарования! А всего девятнадцать. И сидит дома одна-одинешенька, словно вдовушка. Ван ведь и домой не заявляется. Стоит вам, батюшка, чуть-чуть постараться, и она будет принадлежать вам.
Они сидели, припав друг к другу, когда служанка внесла тарелочки с деликатесами. На столе появились орехи, водяные каштаны, ненюфаровые зерна, свежие померанцы, белые, словно снег, груши, яблоки, апельсины и другие фрукты. Айюэ протянула Симэню блюдце, предлагая закусить яствами. Потом из собственных уст остроконечным язычком сунула ему прямо в рот кусочек благоухающей медовой лепешки. А немного погодя, обнажив из-под рукава нежные пальчики, приподняла полы его светло-коричневой атласной куртки и бросила взор на белые шелковые штаны. Симэнь распустил пояс, чтобы показать ей воителя и велел женщине поиграть с ним. Сдерживаемый серебряной подпругой, багровый от напряжения, с подъятой главой он являл вид грозный и устрашающий. Симэнь предложил Айюэ попробовать его на вкус. Склонилась накрашенная головка, изогнулась напудренная шея, приоткрылись алые уста, которые стали звучно засасывать и выталкивать, двигая взад и вперед, после чего обоих любовников охватила огненная страсть. Симэнь уже жаждал утех, но красавица удалилась во внутренние комнаты. Симэнь тоже вышел.
Снег валил пуще прежнего. Когда Симэнь воротился в спальню, служанка уже повесила парчовый полог, положила на постель расшитые неразлучной парой уточек подушки, опустила газовый занавес и, воскурив ароматы, постелила помягче постель. После того как она помогла Симэню раздеться, он забрался на отделанную слоновой костью кровать. Вскоре, завершив омовение, вернулась и Айюэ. Она заперла дверь, и они легли под парчовым пологом.
Да,
Немало нужно нежной лести,Чтоб с мотыльком кружиться вместе.Тому свидетельством стихи:Быть вместе или врозь —в том случай — господин.Уже пора вставать —зарделся газ гардин.Возлюбленные всекак тучи Чуских гор.Вонзится ли утёсв надоблачный простор?[1466]
Они наслаждались игрою дождя и тучки вплоть до первой ночной стражи. Потом встали, поправили платье и прическу. Служанка внесла светильник, поставила им доброго вина и закусок.
— Зонт и фонари принесли? — спросил хозяин Дайаня, осушив несколько чарок.
— Циньтун принес, — отвечал слуга.
Симэнь стал откланиваться. Айюэ с мамашей проводили гостя за ворота.
— Батюшка! — крикнула Айюэ, когда гость сел на коня. — Если будете звать, заранее предупредите.
— Хорошо, — ответил Симэнь и под зонтом по снегу отбыл из заведения.
Юэнян он сказал, что выпивал с шурином У Вторым на Львиной, но не о том пойдет речь.
Настало восьмое число. Хэ Юншоу перенес вещи в дом Ся Лунси. Симэнь отправил ему по случаю новоселья четыре коробки чая со сладостями и на пять цяней платков.
Прибыл Ин Боцзюэ. Поскольку небо прояснилось, подул ветер и сильно похолодало, Симэнь оставил его в переднем кабинете погреться у жаровни. Слуге было велено накрывать стол.
За столом разговорились.
— Свату Цяо и брату Юню подарки я отправил, — говорил Симэнь. — И от тебя два цяня серебра послал. Так что не беспокойся. Жди приглашения.
Боцзюэ из благодарности всплеснул руками.
— Господин Хэ переехал, — продолжал Симэнь. — Чаю ему на новоселье послал. А ты не посылал?
— А он, думаешь, пригласит? — спросил Боцзюэ. — Да! Зачем это к тебе тогда начальник ведомств Ань приезжал? А с ним были что за господа?
— Это командующий Лэй и советник Ван, — объяснял Симэнь. — Они в прошлый раз у меня прием устраивали и теперь просили. Ханчжоуский правитель Чжао Тин повышения удостоился — помощником начальника Высшей кассационной палаты назначается. Они сами чжэцзянцы, а он у них в свое время правителем служил. Ну как же не угостить! Как не почтить! Актеры от них будут. Просили гостевой стол накрыть, остальные обыкновенные, а вручили всего три ляна. Придется, наверно, хоть певцов позвать.
— Гражданские чины, брат, и всегда-то не из щедрых, — заметил Боцзюэ. — На три ляна, конечно, ничего не сделаешь. Придется тебе уж раскошелиться.
— Командующий Лэй мне про допрос Сунь Вэньсяна, шурина Хуана Четвертого тут же напомнил. Освободил я, говорит, его.
— Видишь, все припомнил, — подхватил Боцзюэ. — А ты говоришь — щедрый? Выходит, как ни прикидывай, а пир тебе устраивать придется.
Во время разговора Боцзюэ крикнул Ин Бао:
— Ступай позови его.
— Кого? — спросил Симэнь.
— Да живет у меня слева малый, — начал Боцзюэ. — Из хорошей семьи, круглый сирота. С малых лет у полководца Вана служил. Женат. Ну с кем-то не поладил. Пришлось уйти. А устроиться нелегко. Без дела сидит. Они с Ин Бао друзья. Ин Бао попросил меня устроить его куда-нибудь. В слуги наняться хотел бы. Батюшка, говорю, не даст человеку пропадать. Давай, говорю, порекомендую батюшке. У тебя, брат, слуг-то не хватает, кажется. Взять не согласишься? — Боцзюэ обернулся к Ин Бао: — Зови! А как его зовут-то?
— Зовут Лайю, — отвечал Ин Бао.
Появился Лайю. На нем были темное холщовое платье, сшитые из четырех полос холста чулки и туфли. Отвесив четыре земных поклона Симэню, он поспешно поднялся и удалился за занавеску.
— Ну и здоров же, сукин сын! Только бы в носильщики, — похвалил Боцзюэ и спросил: — Сколько же тебе лет?
— Двадцать, — последовал ответ Лайю.
