— Зовут Лайю, — отвечал Ин Бао.
Появился Лайю. На нем были темное холщовое платье, сшитые из четырех полос холста чулки и туфли. Отвесив четыре земных поклона Симэню, он поспешно поднялся и удалился за занавеску.
— Ну и здоров же, сукин сын! Только бы в носильщики, — похвалил Боцзюэ и спросил: — Сколько же тебе лет?
— Двадцать, — последовал ответ Лайю.
— Дети есть?
— Нет, вдвоем с женой.
— Должен вам сказать, батюшка, — вставил Ин Бао, — жене его девятнадцать лет. Хорошая кухарка и рукодельница. А как шьет!
Симэнь оглядел скромного малого. Он стоял навытяжку, потупив взор.
— Ну, раз тебя рекомендует батюшка Ин, беру, — заключил Симэнь. — Служи с усердием. Выберем благоприятный день, составим контракт и переедешь с женой.
Лайю опять поклонился до земли. Хозяин велел Циньтуну проводить нового слугу к Юэнян. Они поклонились и ушли. Юэнян распорядилась поселить его в помещении, где жил в свое время Лайван.
Боцзюэ посидел еще немного и откланялся. Ин Бао составил контракт и передал его Симэню, который изменил ему имя на Лайцзюэ, но не о том пойдет речь.
А теперь расскажем о жене Бэня Четвертого. С тех пор как ее дочку Чжанъэр взяли в дом Ся Лунси, она стала покупать одну вещь за другой. То Пинъаня попросит, то Лайаня или Хуатуна, а то Сяоюя, сына соседки тетушки Хань. Слуги Симэня стали у нее постоянными гостями. Сидят, бывало, выпивают, а она за ними ухаживает — закуски ставит, попросят чаю — без промедленья чай на стол подает. А случится, нагрянет Бэнь Дичуань из лавки, застанет у себя компанию — и хоть бы что. А тут, пока он был в отъезде, каждый из слуг старался ей услужить. Чаще других наведывались Дайань и Пинъань.
Девятого числа Симэнь Цин устраивал пир, на котором начальник ведомства Ань, советник Ван и командующий Лэй угощали правителя Чжао. В тот же день к Симэню переехал Лайцзюэ. Жена его прошла в дальние покои и отвесила Юэнян земные поклоны. Она была в лиловой шелковой кофте, синей холщовой накидке и зеленой холщовой юбке, стройная, с овальным, как тыквенное семечко, лицом, подпудренная, нарумяненная, с напомаженными алыми губами и острыми-преострыми бинтованными ножками. Она оказалась мастерицей на все руки, и хозяйка назвала ее Хуэйюань. Ее определили на кухню, где она была обязана дежурить раз в три дня, сменяя Хуэйсю и Хуэйсян, но не о том пойдет речь.
Однажды с Северной окраины города слуга Аньтун принес скорбную весть. Скончалась золовка Ян. Симэнь принес в жертву трех жертвенных животных и отвесил пять лянов серебра на благовонные свечи. У Юэнян, Ли Цзяоэр, Мэн Юйлоу и Пань Цзиньлянь отбыли в паланкинах за город выразить соболезнования и возжечь жертвенные деньги. Их сопровождали Циньтун, Цитун, Лайцзюэ и Лайань.
Симэнь находился в кабинете при атласной лавке напротив. Он наблюдал за работой скорняка, изготовляющего Юэнян собольи горжетки. Первую он отослал с Дайанем в заведение Чжэн Айюэ вместе с десятью лянами серебра на новогодние праздники. Дайаня там угостили вином и наградили тремя цянями на семечки.
— Барышня премного вам благодарна, батюшка, — докладывал, вернувшись, Дайань. — Просила кланяться. Плохо, говорит, в прошлый раз батюшку приняла. Мне три цяня серебра дала.
— Деньги себе возьми. — распорядился Симэнь и продолжал: — Ведь Бэня Четвертого нет дома, а ты, я смотрю, к нему заглядывал. Чего там делал, а?
— По хозяйству у них никого не стало, как дочку просватали, — отвечал Дайань. — Хозяйка кое-что купить просила.
— Раз так, вы уж для нее постарайтесь, — наказал Симэнь и, понизив голос, продолжал: — Ты ей как-нибудь намекни. Так, мол, и так. Батюшка, скажи, хотел бы тебя навестить. Что ты на этот счет думаешь? Интересно, как она посмотрит. Если не будет против, попроси у нее для меня платок.
— Ясно, батюшка! Слушаюсь! — ответил Дайань и удалился.
Симэнь позвал Чэнь Цзинцзи поглядеть за скорняком, а сам пошел домой.
Явился Ван Цзин. Он принес от ювелира Гу золотого тигренка и четыре пары серебряных шпилек с золотыми головками. Симэнь убрал пару шпилек в кабинет, а остальные сунул в рукав и направился в покои Ли Пинъэр, где поднес золотого тигренка вместе с парой шпилек кормилице Жуи. Другую пару он подарил Инчунь. Кормилица и горничная не преминули грациозно поклониться Симэню. Он велел Инчунь накрыть стол. Немого погодя появилась еда. Подкрепившись, Симэнь удалился в кабинет.
Туда незаметно проник Дайань. Он предстал перед хозяином, но в присутствии Ван Цзина упорно молчал. Только когда Симэнь послал Ван Цзина в дальние покои за чаем, Дайань открыл рот.
— Ваше желание, батюшка, я передал, — докладывал он. — Она от радости улыбнулась и попросила придти попозже. Будет ожидать вас, батюшка. И вот платок просила передать.
Симэнь извлек из красного пакета красный узорного шелка платок и приложил его к лицу. От него исходил густой аромат. Довольный Симэнь спрятал его в рукав.
Ван Цзин внес чай, после которого хозяин снова ушел в кабинет напротив, где стал наблюдать за работой скорняка.
Доложили о прибытии шурина Хуа Старшего.
— Зовите, — распорядился Симэнь.
В кабинет вошел Хуа Цзыю и, поприветствовав сложенными руками хозяина, сел у жаровни.
— Сердечно благодарю вас и прошу прощения за доставленное в прошлый раз беспокойство, — проговорил он.
Тем временем Хуатун принес чай.
— Купец из Уси предлагает пятьсот мешков рису, — продолжал Хуа. — Реки замерзли. Спешит продать и домой. Может, вы купите, зятюшка? По сходной цене уступает.
— Зачем мне рис! Кому он теперь нужен! Как реки тронутся, дешевле будет. Потом я сейчас и наличным серебром не располагаю, — с этими словами Симэнь велел Дайаню накрывать стол и обернулся к Хуатуну. — Ступай батюшку Ина пригласи. Пусть с батюшкой Хуа посидит за компанию.
Прибыл Боцзюэ, и они втроем устроились пировать у жаровни. На столе стояло множество блюд — вареные и жареные куры и рыба, всевозможные закуски. Сунь Сюээ было велено испечь два противня пирожков. Потом подали четыре тарелки потрохов и бульон с молоком. Немного погодя прибыл Инчунь, послушник настоятеля У, с новогодними подарками и амулетами. Симэнь пригласил его за стол, потом дал серебра для поминовения Ли Пинъэр в сотый день ее кончины.
Пировали до заката. Когда шурин Хуа и послушник ушли, Симэнь позвал вернувшегося из лавки Ганя, и они с Боцзюэ занялись играми в кости и на пальцах. За разговорами незаметно стемнело. Зажгли огни.
Вернулись в паланкинах У Юэнян и остальные жены, о чем доложил Лайань.
— Куда же это невестушки отбывали? — поинтересовался Боцзюэ.
— Видишь ли, золовка Ян с Северной окраины умерла, — пояснял Симэнь. — Сегодня третий день справляли. Я жертвенный стол готовил и на благовония серебра дал.
— В годах была золовушка, — заметил Боцзюэ.
— Да, лет семьдесят пять-то было, — говорил Симэнь. — Своих детей не имела. Племянник кормил. А гроб я ей еще загодя приготовил.
— И очень хорошо сделал! — похвалил его Боцзюэ. — Старому человеку гроб — что золото в кубышке. Добрые ты, брат, дела творишь.
Вино обошло несколько кругов. Боцзюэ и приказчик Гань откланялись.
— Одиннадцатого зятюшке надо будет здесь ночевать, — сказал Симэнь.
— Дядя Фу тоже домой ушел, — доложил Дайань. — Одному мне лавку сторожить придется.
Перед уходом из лавки Симэнь наказал юнцу Ван Сяну быть осторожнее с огнем.
— Знаю, батюшка, — ответил слуга и запер двери.
Убедившись, что никого поблизости нет, Симэнь бросился к дому Бэнь Дичуаня. Жена его, стоя у ворот, давно поджидала гостя. Вот щелкнул засов ворот напротив и из темноты пред нею предстала фигура Симэня. Она поспешно открыла ворота, и Симэнь без задержки скользнул внутрь.
— Прошу вас, батюшка, — запирая за ним ворота, приглашала она. — Пройдите, пожалуйста, в дом.
А от внутренних покоев дома, надобно сказать, отходил флигелек. В глубине его была небольшая комната с каном. Там ярко горел огонь. На столе стоял светильник. Около сиявшего белизною побелки кана размещалась четырехстворчатая ширма.
Высокую прическу хозяйки украшали четыре золотых шпильки и позолоченный ободок с бирюзою. В ушах у нее красовались серьги, подобные бутонам цветов гвоздичного дерева. Поверх красной кофты из дешевого шелка и бледно-зеленой хлопковой юбки была надета еще одна кофта из синего шелка.
Она поклоном приветствовала гостя и торопливо подала чашку чаю.
— Как бы тетушка Хань, соседушка, не пронюхала, — говорила она за чаем.
— Не бойся, — заверил ее Симэнь. — Чего в такую тьму увидишь!
И Симэнь без лишних слов обнял ее и стал целовать, все время приближаясь к ложу. Он снял с нее одежды, посадил на край кана, задрал ноги и вставил грозного воителя, поддерживаемого подпругой, в срамную щель. Едва тот успел просунуться несколько раз, как из женщины вытекла любострастная влага, насквозь промочившая ее синие полотняные штаны. Симэнь вынул свой причиндал и, достав из кошеля заветный узелок со «сладкоголосой чаровницей»,[1467] слегка умастил ею головку, а потом вновь задвинул. Удерживаясь от извержения сладострастного сока, он метался взад и вперед. Госпожа Бэнь, обеими руками обхватив плечи Симэня, отвечала всем его движениям и нежно щебетала, затем от нежного шепота она перешла к едва слышному непрерывному стону. Симэнь же, распаляемый вином, положил ее ноги себе на плечи и продолжал напирать, заботясь только о бодрости члена, остроте его атак и длительности скачки. В этой безудержной и шумной качке он мотнулся туда и сюда две или три сотни раз. Вскоре у женщины растрепалась прическа-туча и онемел кончик языка, ставший холодным, как лед. Она была не в силах вымолвить слово. Симэнь тяжело и прерывисто дышал, а его волшебная черепаха, наслаждаясь, потоком испускала семя. Когда через некоторое время все вышло, он вынул свой член и женщина вытерла его платком. Оба любовника стали одеваться, затягивать пояса и поправлять сбившиеся украшения.
