Симэнь осведомился о постигшей Юнь Лишоу утрате и получении потомственного титула. Юнь обстоятельно рассказал, как обстояло дело.
— Благодаря его сиятельству Юю из Военного ведомства, — говорил Юнь, — весьма сочувствовавшему нам по случаю кончины на своем посту моего старшего брата, переходивший по наследству титул и пост был сохранен за нами и о моем назначении в здешнее управление было послано надлежащее письменное уведомление.
— Поздравляю, от души поздравляю тебя! — воскликнул Симэнь. — Как-нибудь на днях отдам тебе визит и с назначением поздравлю.
Гостей угощали вином сперва слуги, потом певицы. Немного погодя захмелел Юнь Лишоу. А Ин Боцзюэ походил на куклу, которую дергают за веревочки. Он то и дело вскакивал с места и непрестанно дразнил Ли Гуйцзе и Чжэн Айюэ. Одна из них называла его оборотнем, злодеем м скандалистом, другая величала противным мучителем, смутьяном, Боровом[1444] и грабителем с большой дороги.
— Ну а вы? Кто вы такие?! — не уступал Боцзюэ. — Рабские отродья! Гнать вас следовало бы, дикарок чернявых! Стоит вам рот открыть — на рвоту тянет.
Но не будем говорить, как пировали и шутили гости. Казалось, их окружали букеты ярких цветов. Вздымались кубки — пир был в самом разгаре. Веселье длилось до второй ночной стражи. Когда все разошлись, Симэнь отпустил певиц и пошел ночевать к Старшей.
На другой день он встал поздно и, позавтракав рисовым отваром в покоях Юэнян, облачился в парадное платье. Он намеревался отдать визит Юнь Лишоу, но тут вошел Дайань.
— С вами хочет поговорить Бэнь Четвертый, батюшка, — доложил он.
Симэнь догадался, зачем пришел Бэнь Дичуань. Его просили сопроводить семейство Ся Лунси в столицу. Симэнь направился в переднюю залу.
Бэнь достал из рукава письмо командира Ся и, вручая его хозяину, сказал:
— Его сиятельство Ся хотят, чтобы я проводил их семейство в столицу. Я скоро вернусь. Пришел за вашим разрешением, батюшка.
Симэнь Цин пробежал письмо. В нем говорилось о расставании, выражалась благодарность Симэню за постоянную заботу о его семье и содержалась просьба отпустить на время переезда Бэнь Дичуаня.
— Раз тебя просят, надо ехать, — согласился Симэнь. — А когда в путь трогаются?
— Меня нынче с утра просили прийти, — отвечал Бэнь. — Отъезд назначен на шестое число. Я только месяца через полтора вернусь. С этими словами он вручил хозяину ключи от лавки на Львиной.
— Ладно, поезжай, — заключил хозяин. — А я шурина У Второго попрошу. Он пока в лавке поторгует.
Бэнь Дичуань откланялся и ушел домой собирать вещи.
Симэнь в парадном одеянии сопровождаемый слугами отбыл с визитом к командиру Юню.
В тот день собиралась домой супруга У Старшего. Нанятый паланкин ожидал ее у ворот. Хозяйка устроила в честь гостьи прощальное угощение и вручила две коробки сладостей.
Когда они вышли к паланкину, — и надо же было тому случиться! — Юэнян заслышала плач. Неподалеку от ворот, прижавшись к конюшне, рыдал Хуатун. Как его ни уговаривал Пинъань, он не унимался.
— Ты что к нему пристаешь, арестант? — проводив сноху, спросила Пинъаня хозяйка. — Что случилось?
— Его учитель Вэнь зовет, а он идти не хочет, — пояснил Пинъань — И меня ругает.
— Ну и пусть идет, — говорила Юэнян. — Раз тебя учитель зовет, надо идти. И нечего плакать!
— Не лезь не в свое дело! — заявил Пинъаню Хуатун. — Не пойду я и все и не приставай ко мне.
— Почему ты не пойдешь? — спрашивала хозяйка.
Хуатун молчал.
— Ишь ты какой упрямец! — вмешалась Цзиньлянь. — Почему не отвечаешь, арестант проклятый, когда тебя матушка спрашивает, а?
Пинъань дал Хуатуну пощечину, и тот зарыдал громче прежнего.
— А ты его за что бьешь, негодник? — возмутилась Юэнян. — Надо по-хорошему уговорить. Но почему ты все-таки не хочешь идти?
Тут верхом на коне в ворота въехал Дайань.
— Батюшка вернулся? — спросила его хозяйка.
— Батюшку дядя Юнь пировать оставил, — пояснил Дайань. — А меня с парадной одеждой отпустил. За войлочной шапкой послал. — Дайань заметил плачущего Хуатуна и спросил. — А ты, сударь, чего нюни распустил? Чего глотку дерешь? Или угостили головой да об стену?
— Его учитель Вэнь зовет, а он ни в какую, — пояснил Пинъань. — Плачет, да еще огрызается на меня.
— Братец ты мой! — обращаясь к Хуатуну, говорил Дайань. — Раз учитель зовет, не плошай, а будь начеку. Хоть он и величает себя Вэнь Старины Любитель, а прославился-то он как юнцов растлитель. Ему без чужой задницы дня не прожить.[1445] Что ж ты, брат, до сих пор ублажал, а нынче прятаться вздумал, а?
— Ах ты, арестантское твое отродье! — заругалась Юэнян. — Растлитель? Что это значит?
— А вы, матушка, его спросите, что это значит, — отвечал Дайань.
Падкая до скандалов Цзиньлянь отозвала Хуатуна в сторонку и стала допрашивать:
— Говори, рабское отродье, чего он от тебя хочет, а? Не скажешь — я тебя поучу и матушка задаст как следует.
Хуатун долго молчал, потом, не выдержав, рассказал:
— Заманил он меня да засадил свой товарец в мой зад. У него распирает, а мне больно. Хватит, говорю, вынимай, а он не вынимает, лишь норовит еще задвинуть. И в руки брать заставляет. Не стерпел я и убежал, а он опять зовет.
— Ах ты, рабское твое отродье! — услыхав, что говорит Хуатун, воскликнула Юэнян. — Убирайся и чтоб я тебя не видала, разбойник! А ты еще допытываешься, сестрица! Такая мерзость мне и в голову не приходила. Уши-то развесила. Слушать тошно! Женатый, а чем занимается, пакостник! А мы-то ему юнца в услужение…
— И какой женатый пойдет на такие пакости, матушка?! — заметила Цзиньлянь. — Нищие бродяги из ночлежки — еще понятно …
— И как этому южному дикарю не стыдно?! — говорила Юйлоу. — У него ведь жена есть.
— А почему я ее ни разу не видала? — спрашивала удивленная Цзиньлянь.
— А вам, матушки, ее и не увидеть, — вставил Пинъань. — Он, прежде чем уйти, ее на замок запирает. Я-то за эти полгода всего раз видел, как она в паланкин садилась, когда родителей навещала. И уже к вечеру была дома. А больше она за дверь не показывается. Разве что нужник выплеснуть.
— Тоже, должно быть, хороша, раз за такого вышла! — продолжала Цзиньлянь. — Сидит в четырех стенах, света не видит, как заточенная.
После разговора Юэнян и остальные женщины удалились в свои покои.
На закате вернулся Симэнь и прошел к Юэнян.
— У Юня засиделся? — спросила она.
— Я хотел было откланяться, а он ни в какую, — пояснил Симэнь. — Стол накрыл, жбан вина откупорил. Пришлось остаться. Да! Цзин Наньцзяна повысили. А Юнь Лишоу будет заведовать печатями. Надо будет со сватом Цяо насчет подношений договориться, а от сослуживцев вручим поздравительный свиток. Нужно свиток купить, а надписи сделает Вэнь Куйсюань.
— Ох уж этот Куйсюань поганый! — протянула Юэнян. — Связался с пакостником! Дойдут слухи до соседей, стыда не оберешься!
— А что такое?! — спросил крайне удивленный Симэнь.
— Чего меня спрашиваешь! Слугу допроси!
— Какого слугу!
— Известно какого! — вмешалась Цзиньлянь. — Негодника Хуатуна. Мы жену У Старшего провожали, а он у ворот стоит, плачет. Его, оказывается, мерзавец Вэнь отделывал.
— А ну-ка, позовите его ко мне, — распорядился хозяин, не совсем поверивший Цзиньлянь. — Я его сам допрошу.
Он послал за слугою Дайаня, и тот привел его в покои Юэнян.
— Зачем он тебя звал? — громко допрашивал Симэнь, держа наготове тиски для зажима пальцев. — Говори, разбойник, все выкладывай, рабское твое отродье!
— Он меня вином поил, потом малость попользовал, — отвечал слуга. — Зад у меня болит, я и спрятался. А он Пинъаня за мной послал. Пинъань бил меня. Потом меня матушки увидали. Он меня все время выспрашивает обо всем, что делается в матушкиных покоях. Только я не смею ему рассказывать. А когда пир был, он меня за серебряной посудой послал, чтобы я ему принес. Он ваши письма, батюшка, учителю Ни носил, а учитель Ни их господину Ся показывал.
— Вы слышите? — крикнул выведенный из себя Симэнь. — Верно говорят, не узнаешь, что у тигра на уме и у человека на душе. Я ему доверял, за порядочного считал, а он скотиной сказался. Мне такие не нужны! — Симэнь обернулся к Хуатуну. — Встань! И чтобы больше туда ни шагу.
Хуатун отвесил хозяину земной поклон, встал и удалился.
— Так вот, оказывается, почему меня сват Чжай упрекал, — обратился Симэнь к Юэнян. — Если ты, говорит, тайны хранить не научишься, накличешь на свою голову беду. Некому, себе думаю, мои тайны разглашать. Выходит, он, сукин сын, доносил. А мне-то и невдомек. Поил-кормил.
— А ты с кем советовался? — спросила Юэнян. — У тебя ж нет сына. Кого тебе обучать? К чему же ты учителя в дом нанял? Письма писать? Вот он тебе и написал! Ты его пои-корми, а он вон чем отплатил. Все твои дела выведывал.
