проекта миксмастера. – Он многозначительно покачал головой. – Нет, эта работа выполнялась не на Йеллоустоне. Весьма своеобразный стиль, но…
Я поднялся с кушетки, протирая слезящиеся глаза:
– Продолжайте.
– Я уверен: вы получили не то, что заказывали.
Само собой – поскольку я вообще никому ничего не заказывал. Но я добросовестно изобразил удивление и возмущение, как и полагается человеку, который обнаружил, что его одурачили. Можно не сомневаться, миксмастеру это понравилось.
– Мне известно, какого рода изменения необходимы для мутации типа «кошачий зрачок». Я не вижу в соответствующих участках хромосом ничего похожего. Зато изменения есть в другом месте – там, куда их не следовало вносить.
– Нельзя ли поточнее?
– Тот факт, что циклы в большинстве цепей фрагментарны, не меняет ситуацию. Обычно конкретные изменения в ДНК производятся с помощью ретровируса, созданного нами – или мясниками, – который программирует мутации, создающие желаемые изменения. В вашем случае вирус, похоже, скопировал себя не совсем точно. В тех участках, где изменения произошли полностью, присутствует некоторое количество нетронутых спиралей. Это перечеркивает всю работу. Возможно, именно поэтому изменения повлияли на общую структуру ваших глаз. Если это действительно работа мясников, значит они применили абсолютно неизвестную нам технологию.
– Это плохо?
– По крайней мере, технологии, украденные у нас, почти наверняка дают эффект. И никогда не вызывают опасных последствий. – Он пожал плечами. – Боюсь, в данном случае такой гарантии нет. Полагаю, вы уже жалеете о своем визите. Но для сожалений слишком поздно.
– Благодарю за сочувствие. Однако мне кажется, вы можете не только обнаружить эти изменения, но и ликвидировать их.
– Это гораздо сложнее, чем внести их изначально. Но за определенную сумму – вполне осуществимо.
– Вы меня не удивили.
– Желаете воспользоваться нашими услугами?
Я шагнул к двери, пропустив вперед Шантерель:
– Поверьте, я вам обязательно об этом сообщу.
Интересно, как, по мнению моей спутницы, я должен был вести себя после обследования? Может быть, она надеялась, что расспросы миксмастера оживят мою память и я внезапно пойму, что случилось с глазами? Честно говоря, я тоже на это надеялся. Просто забыл на время – еще один побочный эффект «амнезии оживления».
Но все оставалось по-прежнему. Мне становилось не по себе. С моими глазами действительно творится что-то скверное. Теперь уже невозможно отрицать, что они светятся в темноте. И если бы только это! По прибытии в Город Бездны у меня появилась необычная способность: я хорошо различал в темноте, словно носил ноктовизор или специальные контактные линзы. Впервые эта способность проявилась – впрочем, я поначалу не придал этому значения – в разрушенном здании, когда я увидел лестницу, ведущую наверх, где меня ждало спасение, как выяснилось, в лице Зебры. Я видел все довольно ясно, хотя освещение было недостаточным. Правда, в тот момент мне хватало других проблем. Позже, когда фуникулер рухнул на кухню Лорана, ситуация повторилась. Я выполз из-под обломков машины и обнаружил человека-свинью и его жену задолго до того, как они заметили меня, хотя, в отличие от них, я не пользовался ноктовизором. Я снова не обратил внимания на свое необычное умение, поскольку за миг до встречи получил изрядную дозу адреналина, – правда, в этот раз у меня на подкорке кое-что отложилось.
Теперь выясняется, что в клетках моих глаз происходят изменения на генетическом уровне, так что винить разгулявшееся воображение нет оснований. Возможно, цикл изменений уже завершен, что бы там ни говорил миксмастер, – кажется, он назвал это степенью генетической фрагментации?
– Что бы он ни сказал, – нарушила молчание Шантерель, – вам хотелось услышать нечто другое, угадала?
– Вы были рядом и слышали все, что он мне говорил.
– Мне показалось, что его слова имели для вас какой-то особый смысл.
– Хотелось бы, но надежда не оправдалась.
Мы неторопливо вернулись на открытую площадку с чайным домиком. В голове царила неразбериха. Кто-то решил провести генетический эксперимент и избрал меня в качестве подопытного кролика. Из моих глаз сделали что-то… нечеловеческое. А может быть, так действует индоктринационный вирус? Не исключено. Но какое отношение может иметь Небесный к ночному зрению? Насколько я помню, Небесный терпеть не мог темноты. Боялся ее больше всего на свете.
И уж тем более не мог в ней видеть.
Ничего не происходило, пока я не прибыл на Йеллоустон. Может быть, мадам Доминика не ограничилась тем, что удалила у меня имплантат? Я был в сознании, но порядком дезориентирован, так что она вполне могла сотворить что угодно. Нет, едва ли. Ночное зрение появилось у меня еще раньше.
А как насчет Уэверли?
Учитывая временной фактор – вполне возможно. Тогда, в Пологе, пока Уэверли вживлял мне имплантат, я был без сознания. В таком случае первые генетические изменения проявились уже через несколько часов после операции. По-видимому, они затронули относительно небольшую часть клеток, хотя обычно касались органа в целом или даже отдельных систем организма. Да, конечно. Внезапно я понял, что это предположение отнюдь не лишено основания. Уэверли работал на обе стороны. Он предупредил Зебру насчет меня, честно дав мне шанс уцелеть во время «Игры». Так почему бы ему не снабдить меня еще одним преимуществом – ночным зрением?
В этом было что-то утешительное.
Но я не настолько легковерен.
– Вы хотели взглянуть на Мафусаила, – заметила Шантерель, указывая на огромный резервуар, заключенный в металлическую клетку привлекший мое внимание. – Ваше желание может исполниться.
– Мафусаил?
– Сами увидите.
Я протиснулся сквозь толпу, окружающую резервуар… На самом деле протискиваться не пришлось. Люди первыми уступали дорогу, стараясь не встречаться со мной взглядом, – с той же презрительной гримасой, которую я заметил на лице миксмастера. Мило, нечего сказать.
– Это Мафусаил, – проговорила Шантерель, присоединяясь ко мне у зеленовато-матового стекла. – Очень большая и очень старая рыба. Можно сказать, самая старая.
– Сколько ему лет?
– Этого не знает никто. Думаю, он родился еще до прибытия американо. Следовательно, Мафусаил один из старейших организмов на планете, древнее только некоторые культуры бактерий.
Огромный, почти бесформенный и чудовищно старый парчовый карп, заполнявший собой резервуар, напоминал греющегося на солнышке ламантина. Он пялился на нас одним глазом, похожим на плоскую тарелку, и в этом взоре не отражалось ни малейшей мысли – мы словно смотрели в
