Молчали корейшиты из рода Хашема, удивленные настойчивостью, с которой пытался донести до них Слово Божье такой же как они, пусть и работящий, высокопорядочный и честный, добрый к людям, только ничем не выдающийся соотечественник.
Молчали, но улыбались презрительно. Выискался, дескать, умник, много о себе понимает…
И вдруг… Встал и подошел к пророку сын Абу-Талеба, вовсе еще юный Али.
— Я слишком молод, наверное, и не такой уж силач, но готов последовать за тобой, Учитель! — воскликнул Али. — Располагайте мною, Ал Амин…
Сейчас, когда семь верблюдов направились к семи могилам ушедшего из земной жизни Али, Магомет с нежной грустью вспомнил о том, как порывисто обнял он великодушного юношу, прижал к груди.
«Что я тогда сказал? Смотрите, воскликнул я, обращаясь к соплеменникам, не пожелавшим стать м у с л и м а м и, вот мой брат, мой визирь и мой наместник! Теперь пусть все слушают его и повинуются ему…»
Магомету пришлось припомнить и тот взрыв злобного хохота, который завершил эту сцену. Потому он отогнал воспоминания, подумав лишь о том, что именно самые близкие не захотели сразу принять его учения, а вот д а л ь н и е довольно быстро поверили Пророку.
Верблюды уходили дальше и дальше, и Магомета уже не было среди родственников и друзей Али.
«Интересно, — думал Пророк, покидая место, предназначенное для последнего покоя останкам Али, — что стало со знаменитым мечом Джуль-Факар, который достался мне по жребию после сражения при Бедере. Я не расставался с ним никогда, а после моей смерти меч-шило по праву достался Али… Теперь их тоже семь, этих мечей замечательного закала?»
Уже находясь далеко-далеко во времени и пространстве от того места, где возникли семь верблюдов, Магомет решил, что вовсе не случайно он через полторы тысячи лет получил звание почетного колхозника в дагестанском ауле Телетль, папаху коричневого — каракуля, казацкую шашку Златоустовского булата и старинный аварский кинжал с особым лезвием-шилом.
«Тогда я и имя новое получил, — улыбнулся он: воспоминание было приятным. — Как же меня назвали тогда? Ага, вспомнил! Сираж-ут-Дин… Орёл Аравии или Символ Веры! Хорошее имя, хотя и редкое в мусульманском мире».
Прозвучал знакомый ему и уже привычный трубный звук. Магомет встрепенулся и почувствовал прилив душевных сил, да и особую мощь ощутил в жилах. Он знал, что за трубным звуком последует высочайшая просьба стремглав нестись в иное время, иные земли, где ждут его помощи разные народы и языци.
— На этот раз иди в многострадальную Россию, — услышал он знакомый голос и в знак согласия с горделивым достоинством склонил голову.
IV
Вечный Жид прошел вслед за Станиславом Гагариным в его домашний кабинет, присел на краешек тахты, служившей писателю для сна, когда тот оставался ночевать на рабочем месте.
— Тесновато, — критически поджав губы, поглядывая на плотные ряды книжных полок, с двух сторон подпирающих потолок, заметил Агасфер.
Меж сплошными шкафами, будто зажатый гранитным ущельем разнообразных наук, которые всю жизнь с неослабевающим неистовством грыз сочинитель, стоял письменный стол.
Пробраться к подоконнику мимо стола можно было только бочком.
— Вам бы еще домик в деревне, для работы творческой и огородной, — сочувственно произнес Агасфер.
— Мечтаю о таковом едва ли не с детства, — промолвил Станислав Гагарин. — Но вот уже скоро на пенсию собираться, а домика как нет, так и нет.
Писатель вздохнул.
— Ничего у меня нет… Ни дома в деревне, ни достойной меня славы, ни предметов роскоши, ни грамма золота в доме. Толковых помощников тоже нет. Одна лишь литература да перманентное, то бишь, постоянное разочарование в тех, кто меня окружает.
— О, зохен вэй! — воскликнул Вечный Жид. — И вы имеете переживать за такую, простите, хреновину? Стыдитесь, капитан! Вы таки кондовый Алеша Карамазов… Мне с вас даже смешно, молодой человек. Слушайте сюда!
Фарст Кибел откинулся на тахте и от души расхохотался.
— Ладно, — сказал он, отсмеявшись, — если говорить серьезно, то вы типичный нравственный мазохист, не нравится такое определение гагаринской натуры? Ну хорошо, хорошо… Этический самоистязатель! Годится? Вы постоянно мучаетесь от того, что разочаровываетесь в людях. А ведь могу вам подсказать, как весьма просто избавиться от этого комплекса.
— Научите, — просто сказал писатель.
— Раз и навсегда р а з о ч а р у й т е с ь в человечестве. Только и всего… Примите на вооружение единственно верный постулат: человек суть вместилище разнообразных грехов и пороков. Сосуд зла — как метко окрестили вы Федотову. Но весь мир состоит из федотовых, рыбиных и павленок. Весь мир, партайгеноссе письме́нник! Хотите возразить?
— Вы дьявол, — неуверенно проговорил Станислав Гагарин. — Мы это уже проходили. Николай Макиавелли, Великий Инквизитор, Игнатий Лойола, Адольф Гитлер и сотни других, исходивших из посыла: в человеке заложено злое начало. Но ведь это антидиалектично!
Вечный Жид заметил у изголовья небольшого формата книжицу, взял в руки, прочитал вслух:
— Анатолий Петрович Скрипник «Моральное зло в истории этики и культуры». И это читается вами на сон грядущий? А как же традиционная библия у изголовья? Ах да, я забыл: вы не относитесь к последователям Христа… Каким вам, кстати, показался Иисус?
— Слишком короткое знакомство, — ответил Станислав Гагарин. — С удовольствием продолжил бы его. Мне Христос пришелся по душе. Симпатичный молодой человек. Спасибо вам, Фарст Кибел, за то, что спасли его тогда в Иерусалиме.
— И отбыл за это двухтысячелетний почти срок в земном ГУЛАГе. Но о чем бы вы стали говорить с Иисусом Христом при встрече?
— О моральном зле.
Агасфер улыбнулся.
— Вы прямо зациклились на моральном зле, Станислав Семенович. Не дает оно вам покоя…
— Не дает, партайгеноссе Вечный Жид. Я недавно открыл сие понятие для себя и не могу успокоиться. Ведь признание факта существования морального зла разрушает мою этическую концепцию, которой руководствовался в жизни. Добро — нравственное начало, и я его по этой причине приемлю. Зло — выведено за этические скобки, оно вне морали и, следовательно, вне человеческого закона. Поэтому: всякое зло — к ногтю!
— А как же диалектика, по которой зло и добро сосуществуют? Вы как-то говорили, что даже законы Природы диалектичны… Не так ли, Папа Стив?
— Верно. И сейчас в этом убежден. Но законам Природы человек может противопоставить только п р а в и л а, а не произвол.
— Совершенно согласен с вами, Станислав Семенович, — согласился Фарст Кибел. — У произвола не существует никакой внутренней закономерности, которая бы позволила детям Божьим, полагаясь на нее, элементарно в ы ж и т ь в этом греховном мире. Хаос в нравственных отношениях, в том числе и в отношениях потомков Адама и Евы привел бы к вырождению рода человеческого.
— С той же необратимостью, — подхватил Станислав Гагарин, — с какой протекают э н т р о п и й н ы е процессы, когда любая энергия становится тепловой, а эта последняя неотвратимо превращается в н и ч т о. Проимскуитет, с в а л ь н ы й грех разрушает общественную ранговую систему, а без подобной системы общество утрачивает динамический потенциал и распадается, увы…
— Абсолютно не могу противоречить вам, и не станут противоречить те, с кем Станиславу Гагарину придется увидеться еще. Это порядочные люди, они помогут вам в тех испытаниях, которые еще предстоят.
— Разве недостаточно трех часовых, которых я с н я л в Подмосковье? — недовольным голосом, — а роман «Вечный Жид» когда писать? — проворчал Станислав Гагарин.
— Так вы и пишете роман о том, что довелось и доведется испытать, — усмехнулся Агасфер. — И материал черпаете в наших с вами заварушках… Не так ли?
— Так, — согласился писатель. — И заварушки эти…
— Увы, не прекратились. Новая беда нависла над Россией. Но, может быть, двинем на кухню и соорудим крепкого чаю?
— Соорудим, — кивнул Станислав Гагарин. — Только подальше от плагиата, товарищ. С о о р у д и м — не для вас характерное слово.
— Ваше, ваше любимое выражение! — Вечный Жид поднял руки. — Но если мне нравится оно, могу я пользоваться им?
— Валяйте, — махнул рукою сочинитель. — Чаю так чаю… Заварки пока хватает.
Когда хозяин, опередив в холле гостя, задержавшегося у витрины, где красовалась огромная бабочка, привезенная писателем из Малайзии, заглянул в собственную кухню, то увидел в ней сидевшего на гостевом месте — ящике с картошкой — Эльхана Байрамова.
— Привет, Алик, — сказал Станислав Гагарин, нимало не удивляясь тому, что Эльхан очутился здесь, в его доме. — Ты куда исчез в прошлый раз?
