– Синьора, синьора! – замахала руками Симонетта. – Какой сейчас доктор? Ночь карнавала!
– Позови кого-нибудь из его слуг! – приказала Юлия. – Они должны знать эти улицы, они могут вспомнить, где живет доктор!
– Всех слуг отпустили на карнавал! – зарыдала Симонетта.
Юлия больше не слушала. Сунув ноги в свои туфельки, брошенные посреди комнаты, кое-как обмотала щиколотки лентами и, завернувшись в алое покрывало, валявшееся на помосте, ринулась к двери.
Прокатилась, едва не падая, по ступенькам – и выскочила на улочку, ведущую на Корсо.
Очередная ночь Пасхального карнавала шла к исходу, самые заядлые гуляки уже разбредались по домам или оседали в трактирах, чтобы подкрепиться после ночных веселий, и на Корсо было пусто.
Главная улица Рима была длинной, но очень узкой, да еще сдавленной по обе стороны высокими домами, отчего казалась еще уже. Мостовая была густо усыпана песком – днем здесь бегали лошади без седоков, что называлось Carnaval dei barderi. Почти из каждого окна вывешены были куски разноцветного коленкора или ковры, причем иные свешивались так низко, что загораживали вывески, во множестве укрепленные возле парадных. Наверняка где-нибудь здесь была вывеска врача, но поди найди где!
– Синьора Джулия! – послышался сзади задыхающийся голос, и Симонетта, одетая так же скудно, как ее госпожа, догнала Юлию. – Я вспомнила! В прошлый ваш приезд я видела одну женщину, которая стучала в какую-то дверь и кричала: «Синьор доктор! Скорей! Скорей!»
– В какую дверь?! – встрепенулась Юлия. – Покажи.
– Да я не помню… я забыла! – заплакала Симонетта. – Эти ковры, эти занавеси, этот мусор кругом…
Юлия безнадежно огляделась. Корсо, такая нарядная и праздничная днем, сейчас, на исходе ночи, выглядела одной огромной помойкой. Ветер рвал со стен клочья афиш, на которых были напечатаны правила проведения карнавала и обещания властей выдать премию за лучшее убранство балконов, за наилучшие маскарадные процессии. Все углы были завалены, словно снежными сугробами, белыми шариками – конфетти, которое делали из смеси муки и извести. Продавали их фунтами – по два сантима за фунт. Набирали их по несколько фунтов сразу, высыпали в особую сумку, вроде мешка на лямках, надетого на плечо, и зашвыривали на балконы с помощью некой воронки на палке. Конфетти пребольно било по физиономии, оттого сидящие на балконах защищали лица проволочной сеткой.
Валялись по обочинам не одни конфетти, но также и раздавленные, переломанные цветы – и так называемые «стрелы любви». Представьте себе луковицу с листьями из полосок разноцветной гофрированной бумаги – такова «стрела любви». Днем они во множестве летали с балкона на балкон, и Юлия вспомнила, как то сердился, то смеялся Бришка, когда на их балкон залетало особенно много таких стрел, и все были направлены в Юлию – ее сияющую красоту не могла скрыть даже проволочная маска, которая защищала ее лицо от конфетти.
Господи, да где же найти доктора?! Юлия с ужасом подумала, что ненаглядный Бришка мог уже умереть, пока она мечется тут, среди остатков карнавального мусора.
– У кого бы спросить?.. – пробормотала Юлия в отчаянии – и радостно встрепенулась, заметив в свете дальнего фонаря фигуру карабинера, появившегося из какого-то проулка.
Он был, как и положено, в черных панталонах и сюртуке, напоминающем фрак, только полы его были оторочены красным, при белых эполетах и белом аксельбанте, в треугольной шляпе с сине-красным плюмажем. Высокие сапоги, белые перчатки и белая сабля с белым прибором довершали сей наряд.
Карабинер, конечно, знает, где найти доктора!
Юлия уже метнулась было к нему, но Симонетта схватила ее за руку, да так крепко, что Юлия попятилась в тень, куда тащила ее горничная.
Сверкнула гневно глазами:
– Ты с ума сошла?!
– Нельзя попадаться ему на глаза, синьора! – испуганно лепетала Симонетта. – Как мы одеты? Мы ведь совсем не одеты! Он примет нас за шлюх и утащит в ближайший участок!
– Да я сама утащу его в ближайший участок того света, если он только не покажет мне, где найти врача! – прошипела Юлия и, оттолкнув, снова выскочила на мостовую.
Карабинер еще не видел женщин – он был слишком занят тем, чтоб отодвинуть ковер, свисавший сверху и загораживающий какую-то дверь, а потом вставить ключ в замочную скважину. Ковер оказался слишком длинен и толст, он вырывался из рук, и ключ никак не желал попадать куда следует.
– Святая мадонна! – прошептала вдруг Симонетта. – Я вспомнила! Врач живет именно там, за этой дверью! Именно там, куда хочет войти карабинер!
– Зачем же он туда рвется? – задумчиво сказала Юлия. – Неужели доктор чем-то провинился, и этот полисотто хочет его арестовать? Но откуда у него взялся ключ от жилья доктора?..
В это мгновение «полисотто» (так в Риме иногда, с толикой презрения, именовали карабинеров) уронил ключ и громко выругался, а потом отстегнул пояс и отшвырнул его вместе с саблей. Амуниция упала на мостовую, издав глухой деревянный стук. Туда же полетела треуголка. Карабинер расстегнул крючки мундира, который, похоже, был ему маловат, и снова приступил к открыванию двери, громко ворча:
– Клянусь Эскулапом, это свинство – не попасть к себе домой. Попадись мне каналья-слесарь, который сделал этот ключ, я вскрою его живым!
– Он такой же карабинер, как я – император Наполеон, – хохотнула Юлия. – На нем маскарадный костюм, а сабля – просто деревяшка! Это тот, кто нам нужен!
Она бросилась к крыльцу:
– Синьор доктор! Пожалуйста, синьор!
«Карабинер» слегка повернул голову, явно недовольный, но заметив перед собой женщину, чья роскошная фигура была весьма условно обернута красным покрывалом, резко обернулся:
– Клянусь Эскулапом! Что стряслось, красавица? Неужели немедленно аборт понадобился?
И захохотал, очень довольный своим остроумием.
– Мой друг, русский художник, умирает, – не обращая внимания на оскорбительную шутку, быстро сказала Юлия.
– Что с ним? – Голос доктора мигом утратил шутливость. – Подстрелили? Ударили ножом?
– Нет, он вдруг… он вдруг забился в конвульсиях и перестал дышать.
Рассказывая, Юлия словно бы опять пережила те страшные мгновения. Руки ее от волнения затряслись и невзначай выпустили края покрывала. Она успела подхватить соскользнувшую ткань, но доктор увидел достаточно, чтобы глаза его изумленно и восхищенно расширились.
– Клянусь Эскулапом… – протянул он. – Ваш друг был на вас, когда его поразил приступ?
