– Не знаю, мне кажется, у него какой-то припадок. Он зовет меня, но одновременно вроде меня не видит.
Кристиан подошел и пощупал голову Хэла:
– Не горячий. – Он наклонился: – В чем дело, приятель? Мама здесь.
Хэл лягнул Кристиана, попав ему прямо в лицо:
– Уходи. Хочу маму.
– Давай отнесем его вниз, – предложил Кристиан. – Может, это его разбудит. – Он взял брыкающегося и орущего ребенка и пошел с ним вниз, в кухню.
Эгги намазывала тост маслом, лицо напряженное, как натянутое полотно. Как только Хэл ее увидел, он изо всех сил оттолкнул Кристиана.
– Мама! – принялся кричать он снова и снова, звук отлетал от стен и бился об их головы. Эгги подошла к нему, двигаясь осторожно, как в замедленной съемке, и он прыгнул ей на руки, прижался к плечу, зарылся головой в шею и заплакал.
– Шшш… – говорила Эгги, – зачем так кричать, глупышка?
Рут трясло. Она не понимала, что она только что видела, и не знала, как на это реагировать.
– Он называет вас мамой? – спросила она как можно спокойнее.
Эгги подняла голову:
– Нет, разве? Я ничего не слышала. – Но она побледнела, и Рут была уверена, что она лжет.
– Я слышала, – заявила Бетти, – он сказал «мама».
– Он раньше так говорил, Бетти? – спросила Рут.
Бетти выложила ложку каши на стол и сказала:
– Не знаю. Он глупый, все путает. – Взрослые не обратили на это заявление внимания. Рут посмотрела прямо на Эгги – и поняла, что тут ей встретилось что-то похуже Сары.
– Вы раньше слышали, чтобы он вас так называл, Эгги?
– Нет. Вы уверены, что не ослышались? В смысле, он мог сказать «Эгги», немного похоже на «мама».
– Нет, я тоже слышал, – вмешался Кристиан.
Рут взглянула на мужа, который был все еще во вчерашнем костюме и выглядел так, будто не спал вовсе, и подумала – в какое же дерьмо они вляпались? Сначала одно, но не успеваешь оглянуться, гора дерьма растет, и вот ты уже в нем по самые уши.
– Послушайте, не надо обращать внимания. Если я еще раз это от него услышу, я ему что-нибудь скажу. Но он же проводит со мной большую часть времени, к тому же он только что проснулся. Наверное, просто перепутал. – Агата переместила Хэла на бедро, и Рут поморщилась, заметив, как легко и привычно она это сделала. – Пойду их одену. Пошли, Бетти, не то в школу опоздаешь.
Рут позволила им выйти из кухни, потому что не могла сообразить, какие еще имелись варианты.
– Ну и что все это было? – спросила она у Кристиана.
– Возможно, пустяки. Полагаю, Эгги права.
– Снова принцип наименьшего сопротивления, Кристиан?
– В смысле?
– В смысле, твой сын только что назвал свою няньку мамой и завопил, когда мы попытались до него дотронуться, а ты рад замести это все под ковер, чтобы не осложнять свою жизнь.
– Тогда что ты сама по этому поводу думаешь?
– Не знаю. – Рут обессиленно села. – Наверное, ему хочется, чтобы она была его мамой, или же она сумасшедшая и заставляет их звать ее мамой, когда нас нет рядом. Я больше ничего не знаю.
Кристиан попытался положить руку ей на плечо, но она отбросила ее.
– Послушай, мы оба очень устали и эмоционально обессилены. Почему не переждать эти выходные и не поговорить с Эгги на следующей неделе? Ничего не произойдет в промежутке, ведь она не будет оставаться с ними наедине.
Рут слишком устала, чтобы плакать.
– Ладно. А теперь, пожалуйста, иди на работу. Я все еще не могу тебя видеть.
Перед глазами Агаты мелькали огни, дыхание было частым и неровным. Она наклонилась над ящиком Хэла и попыталась набрать в легкие побольше воздуха. Кто-то подошел к ней сзади, и этот кто-то собирается забрать ее. Она подскочила, едва сдержав крик. Сердце чуть не выскочило. Но это оказался всего лишь кот. Ей надо взять себя в руки, Рут может зайти в любую минуту.
Она посмотрела на Хэла, который играл со своими машинками на полу, и ей захотелось встряхнуть его и схватить на руки, все одновременно. Любовь, которую он к ней проявил, его потребность в ней, то, что он предпочел ее матери, все это было трогательно и прекрасно, но одновременно пугало ее. В любую минуту он мог их выдать, возможно, уже выдал. По лицу Рут было видно, что та знает, знает то, в чем сама себе не может признаться. Она уже видела такой взгляд раньше.
Когда ей было одиннадцать лет, Гарри уехал, причем никто не сказал ей куда. Последовали шесть блаженных месяцев, когда Агата позволила себе поверить, что он не вернется. Это напоминало штиль после бури, хотя это выражение она впервые услышала всего несколько лет назад, но сразу же узнала – именно так было тогда. Но погода меняется, и шторма обязательно приходят снова.
Она сидела в своей комнате, когда кто-то постучал в дверь, и она небрежно крикнула, чтобы входили, потому что уже отвыкла остерегаться. Но это был он, в дверях ее спальни, ухмылка от уха до уха, мерзкая, похотливая улыбка. Он вошел в комнату, закрыл за собой дверь и навалился на нее своим внушительным весом, закрыв для Агаты путь к спасению. Агата видела пот на его лице, живот, натянувший футболку, грязь спереди на джинсах. Странно, что она все еще помнила все эти подробности, как и много других, причем так ясно, как будто все было освещено ослепительным светом. Вот только ее восприятие за годы изменилось. Она видела то же самое, но понимала все иначе. Она полагала, что изменения будут продолжаться, что образ Гарри и то, что он с ней творил, будут блекнуть и меняться, и ей не придется переживать это снова всю свою жизнь.
Ты скучала по мне, принцесса? – спросил он, и теперь, вспоминая, она поняла, что он нервничал, но в тот день он казался таким огромным, что она боялась ему отказать. Она не ответила, а он продолжал: Господи, я так по тебе скучал, там так одиноко, а ты постоянно плясала в моей голове. После такой информации Агата отложила книгу. Все то время, когда она думала, что освободилась от него, она плясала у него в голове? Может быть, Гарри прав, она хочет этого не меньше, чем он, и любит его.
Он подошел ближе, загородив ей весь свет, угрожающе наклонился. Положил руку ей на щеку и смахнул слезу. Она и не знала, что плачет. В этот момент открылась дверь, и вошла мама.
– Что ты здесь делаешь? – спросила она довольно спокойно. – Я полагала, ты пошел в ванную, но потом я пошла туда за лекарством, и тебя там не было.
Вот он, тот самый момент. Момент, когда Агата могла рассказать матери правду. Мать бы ей поверила, и Гарри посадили бы за решетку.
– Хотел поздороваться с Агатой, – сказал он. – Надо же, как она выросла за это время.
Мать сделала шаг к кровати. Ее глаза нервно перебегали с дочери на самого старого друга своего мужа.
– Действительно. Скоро станет настоящей молодой женщиной.
Гарри и мать нависли над ней, а Агата смотрела вверх на женщину, которая должна была ее защищать. Их глаза встретились, и мать отвела взгляд. Это правда, говорила Агата, то, что ты видела, и много-много больше. Это хуже, чем ты могла бы себе вообразить в самых кошмарных снах.
– Пошли вниз, Гарри, – сказала мать. – Питер через минуту будет дома, а я хочу посмотреть фотографии до того, как вы оба заведетесь.
Они ушли вместе, но, выходя, мать оглянулась. Агата часто потом думала, что же та увидела. Как она могла увидеть маленькую испуганную девочку, сидящую на кровати, и не захотеть спасти ее? В тот момент, когда мать закрыла дверь и оставила ее и только отзвук голосов доносился снизу, она поняла, что никто ее не спасет, что теперь все зависит от нее.
Агата всегда считала, что матери обладают особой формой внутреннего знания. Что после родов они становятся более сильными, обретают особые способности, и они могут использовать это знание – или предпочесть его проигнорировать. Большинство матерей, с которыми она была знакома, его игнорировали, и, похоже, это делало несчастными не только их, но и их детей.
Она взяла шорты и футболку Хэла и опустилась около него на колени, освобождая худенькое тельце от пижамы.
– Еще один день, радость моя, – сказала она, – и потом все снова будет отлично.
Рут было тринадцать, когда однажды летним вечером после ужина, сидя в деревенском саду родителей, она спросила их, что такое звезды. Она не знала, какого ответа ждала, но уж точно ничего похожего на рассказ о давно умерших, сгоревших небесных телах, чей свет давно погас. Она всегда будет помнить слова своего отца:
– Мы видим лишь отражение их последнего взрыва, которое идет до нас миллионы световых лет, чтобы возникнуть на нашем небе. То, что мы называем звездой, не реальность, там ничего нет, это как тот свет, который ты видишь, когда кто-то фотографирует тебя со слишком близкого расстояния и вспышка срабатывает прямо тебе в лицо.
– А на других планетах есть люди? – спросила она.
– Мы не знаем, – ответил отец, – но вряд ли все это затеяно только для нас, как ты думаешь?
Тогда в первый раз Рут ощутила это чувство падения, несмотря на то что сидишь неподвижно, этакий ветер в голове, когда пытаешься вобрать в себя нечто большее, чем тебе дано понять. Теперь у нее постоянно возникает это ощущение – на редакционных совещаниях, при выборе йогурта в супермаркете, на пустынных детских площадках зимой.
