– В первый раз в твоей жизни.
– Что? – Кристиан рискнул посмотреть на жену, но ее лицо было таким суровым, что он едва ее узнал и испугался.
– Ответственность не твой конек, Кристиан. Конечно, у тебя хорошая работа, и ты хороший отец, если не предъявлять завышенных требований, но ты не имеешь реального представления, что происходит с детьми. Тебя не волнуют домашние дела, как меня. Ты плывешь через жизнь, заботясь только о себе. Я вовсе не хочу сказать, что ты мог бы оставить нас голодать или, если бы произошло что-то плохое, ты бы не волновался, но ты никогда не стараешься все предусмотреть. Как будто ты на поверхности, но под кожей тебе все еще восемнадцать. Иногда похоже, что мы тебя раздражаем.
– Ничего подобного, но… – Кристиан пытался сообразить, что сказать, но слова Рут жалили его.
– Зря я в прошлый раз приняла тебя назад. Ты никогда по-настоящему не менялся, так что это всегда могло повториться.
– Но ведь ничего не было.
– Кончай повторять одно и то же, это так глупо звучит. Ты с ней встретился, ты, вне всякого сомнения, был с ней мил, причем мил настолько, что она решила, будто ты готов меня бросить…
– Она сумасшедшая.
– И это прекрати повторять. И за это ты должен взять на себя ответственность.
Кристиан откинулся на спинку скамейки:
– Рут, я сделаю все, что скажешь. Пожалуйста, дай мне еще один шанс.
Она снова засмеялась. Пустой и безрадостный звук.
– Ты говоришь, как Бетти. И – нет, ответ отрицательный.
– Я знаю, что был неправ.
– Хочешь за это медаль?
– Нет, я не про Сару говорю. Однажды две женщины…
– Ты и других баб трахал?
– Нет, я тогда был подростком, по телефону…
– Я не желаю слушать про твой юношеский секс по телефону, Кристиан.
– Рут, прекрати! Послушай меня. Мне кажется, я понял, что со мной не так. Думаю, я до настоящего момента не понимал как следует, что мы имеем.
Рут подняла руку:
– Пожалуйста, остановись. На сегодня я уже сыта по горло твоей чушью.
Он схватился руками за голову жестом, который мог показаться неестественным, но он в самом деле отчаянно пытался придумать, что бы такое сказать. Он понял, что Рут ему нужна любая, даже если она его разлюбила.
– А как же дети?
– Тебя же это не остановило.
– Рут, я изменюсь, обещаю. Я никогда больше не причиню тебе горя.
Она посмотрела на него взглядом, каким обычно одаривала Бетти, выслушав ее самые дикие требования:
– Ты бы хоть придерживался реальности. Мы женаты, это наша работа – причинять друг другу неприятности.
Ему хотелось схватить ее, встряхнуть, заглянуть в ее глаза так глубоко, чтобы она поняла, насколько он искренен. Так делают в фильмах, и это помогает, почему нельзя так поступить в реальной жизни? Потому что, внезапно понял Кристиан, он с этим опоздал примерно лет на десять. Это реально, как новорожденный младенец, разбитая машина или смерть близкого друга, – данный момент, который засасывает тебя полностью, и ты наконец уверен.
– Нет, ты знаешь, что я имел в виду, пожалуйста, не делай этого.
– Я ничего не делаю. Только реагирую. И я хочу, чтобы ты ушел как можно скорее.
– Нет, пожалуйста, очень тебя прошу.
– Черт, до чего же ты нахален. – Ее лицо раскраснелось, голос стал высоким. – Ты в самом деле, думал что это еще раз сойдет тебе с рук?
– Я вообще ни о чем таком не думал.
Она встала:
– С меня хватит. Ты достаточно испортил мне жизнь для одного дня. Мне нужно вернуться к детям.
Он тоже встал и положил руки ей на плечи. Коротенькое мгновение они смотрели друг на друга, и оба тосковали о том, чего у них, возможно, никогда уже не будет.
– Рут, в субботу день рождения Хэла. Пожалуйста, не гони меня до конца недели. Это будет нечестно по отношению к нему. – Он, конечно, воспользовался запрещенным приемом, но верил в то, что говорил, и был в отчаянии.
Рут выглядела так, будто поняла, что ее обвели вокруг пальца.
– Ладно, – сказала она. – До конца недели, и только ради Хэла. – Она стряхнула его руки. – Я поеду домой на такси, но без тебя. Не хочу сидеть с тобой в одной машине.
Он смотрел, как она уходит, и осознавал, что сын спас его вторично за свою коротенькую жизнь. Он чувствовал себя грязным, недостойным и виноватым. Полностью недостойным семьи, которая всего несколько дней назад казалась тяжким грузом. Ему было стыдно.
Кристиан оглянулся на прожитую жизнь – и понял, что от него было мало радости. У него даже не было запоминающихся отношений с кем-либо. Разумеется, были Рут и дети, но она права, он просто плыл рядом, он с ними не взаимодействовал. И Тоби, разумеется, был еще Тоби. Но какая часть их отношений относилась к истории и какая к тому, что Кристиан для него сделал? Тот никогда не разговаривал с его родителями, все ограничивалось обменом любезностями, даже представления не имел, кем был его брат. На работе было много таких, кто годился для похода в паб после работы, что жутко выводило Рут из себя, потому что он никогда не успевал вернуться домой вовремя, чтобы уложить детей. Но если взглянуть повнимательнее, оказывалось, что все они лет на десять его моложе, а он их начальник. Наверняка они расслаблялись, только когда он уходил. Ему стало тошно.
Рут с трудом вышла на улицу и поймала такси. Ее вдруг охватила такая безнадежная усталость, что она даже подумала рассеянно, не заболела ли на самом деле, а не просто эмоционально пришиблена. Короткая передышка после того, как Бетти стала лучше спать, растаяла так же быстро, как пар над кипящей кастрюлей. Она даже подумала, что именно такова настоящая усталость – глубокое ощущение отчаяния по поводу жизни, которая стала представляться ей неудавшейся.
Ее тело казалось натянутым, словно белье на веревке, она чувствовала себя прозрачной и бессмысленной, как кружевная ночная рубашка. Следующие несколько дней растянулись перед ней, как одна из этих нескончаемых американских дорог, и она не была уверена, что сумеет эти дни пережить. Она не была уверена, что сумеет сохранить лицо, которое ей теперь всегда будет требоваться, чтобы защититься от Кристиана. Потому что один день слабости, один день месячных, одна бессонная ночь, один лишний стакан вина, и она будет рыдать и желать, чтобы он ее обнял.
В один прекрасный день она позволит себе погоревать о потерянных минутах и днях, которые она по глупости считала принадлежавшими ей и ее детям. Она представила себе все бесконечные выходные впереди, тоскливую женщину в парке с двумя дерущимися детьми, неудачно собранную корзину для пикника у ее ног, и ожидание… ожидание чего? Когда пройдет время, дети вырастут, а затем…? Затем ужины в одиночестве, попытки чем-то себя занять, придумать себе какое-нибудь хобби, которое отнимало бы время, приглашения от жалостливых друзей на праздники, где всегда будешь чувствовать, что ты всем мешаешь.
Рут хорошо помнила каждую деталь того первого случая, когда Кристиан пошатнул ее мир. Она только-только ушла в декретный отпуск и провела первый день целиком с Бетти, в состоянии полного умиротворения. Она уложила девочку спать, в доме было относительно прибрано, и она готовила салат, чувствуя какое-то странное довольство собой, как будто весь мир был в порядке, и она – часть его. Затем Кристиан пришел домой.
Рут догадалась, что он пьян, по тому, как он закрыл дверь. Она могла бы сообразить и по его посланиям. Иногда она не слишком возражала, но порой это казалось преступлением против человечества. Этот вечер был из серии преступлений. Она обиделась, что он не понял, какой это особый день, что у нее могли начаться роды, а он слишком пьян, чтобы сесть за руль и отвезти ее в больницу. Рут уже готова была высказать все эти претензии, когда он ввалился в кухню, и она сразу поняла – пришла беда.
– Черт, в чем дело? – Подумалось только об увольнении или разбитой машине, что уже было достаточно трагично, но тут Кристиан заговорил.
– Я ухожу, – заявил он.
– Уходишь? Куда? – Ребенок забился под самые ребра, и говорить было трудно.
Кристиан отказывался взглянуть на нее, он про должал, как мальчишка, переступать с ноги на ногу.
– Ухожу от тебя. Из этого дома.
– Что? – Ей пришлось сесть. Ноги отказывались держать, совсем как показывают в фильмах.
– Прости, Рут. Я больше так не могу. Мы живем лживо, мы не любим друг друга, нам нравятся разные вещи, мы ничего вместе не делаем, никогда не занимаемся сексом.
– Но у меня беременность восемь месяцев. – Слова казались беспомощными, совсем как тот ребенок, которого ей предстояло родить.
– Знаю, но дело не только в этом. Это продолжается уже годы.
– Годы? Тогда какого черта ты меня обрюхатил? – В словах звучала злость, хотя на самом деле ей казалось, что она тонет.
– Не знаю. Я не говорю, что я тебя не люблю. Или что всегда было плохо. Но ведь не можешь же ты сказать, что по-настоящему счастлива? – Он плюхнулся на стул напротив нее.
