Возвращались мы с чувством, как будто выкопали ящик, скрывавший клад, а самого клада в нем не было. Впрочем, нет, Казаков незримо был с нами. Лиственничная аллея, тропинка к реке, по которой он шел со свечным фонарем, сама река хранили следы того, что описано было в нетленном рассказе.
У старой ели на берегу сидел с бутылкой мужичишка преклонных лет. «Выпьете?.. Угощу», — радушно пригласил он незнакомых проходящих людей. Приглашенье кольнуло, опять заставило вспомнить писателя, тоже страдавшего распространенной болезнью неумеренного питья.
На Оку приезжают отдохнуть, полюбоваться рекой и в поисках вдохновения. Вдохновения искали тут живописцы, литераторы, музыканты. Художник Поленов, проплывая в молодые годы по Оке, ошеломлен был красотою реки у деревни Бёхово. Ему это место так полюбилось, что бросил тут он жизненный якорь, построил на овсяном поле дом, насадил рядом лес, счастливо жил и работал и оставил о себе хорошую память — усадьба Поленова сейчас один из лучших музеев России.
А бёховский Бугор, очаровавший художника, все тот же. На нем когда-то было древнее городище. Надо думать, во все времена людей привлекало место, где река делает поворот и сверху на многие километры видишь ее теченье. «Вот это точка! Вот это да!» — забыв о съемке, взволнованно причитал Сан Саныч.
Но мы, конечно, снялись на знаменитом Бугре. На древнем городище сзади — кресты и могильные камни, а глянешь вдаль — уходит в дымку река.
Есть на Оке и еще одно место, столь же волнующее, — село Константиново близ Рязани. С его бугров открывается вид на Оку и мещерские дали с озерцами и луговинами, с островками лесов. «Не видать конца и края — только синь сосет глаза». Эти места взрастили талант Есенина.
Ночевали мы в путешествии от Калуги в палатках на берегу и, конечно, пытались рыбачить.
Ока всегда считалась рыбной рекой. На месте Старой Рязани находят кованые кузнечные крючки. Сейчас на такую снасть ловить в реке нечего. Нет реки, которую люди, хозяйствуя, не ухудшали бы. Ока этого тоже не избежала. «После войны были на реке промысловые артели, ловившие много рыбы. Сейчас нет ни одной — только удильщики да воровской промысел по ночам», — говорит плывущий с нами инспектор Александр Павлович Гнусов. На поясе у инспектора — пистолет. «Приходилось стрелять?» — «Упаси бог, нет». В калужской рыбной инспекции несколько человек. В нынешних условиях они не в состоянии контролировать ловлю. «Одни ловят — выжить, другие гонят рыбу на рынок. Изощренность необычайная. Днем тихо, а ночью все оживает. Что можем, стараемся пресекать, но видим: река с каждым годом беднеет. Особый бич повсюду — электроудочки».
С древности человек придумал тысячи способов добывать рыбу — от плетеной из хвороста «морды» до вершей, неводов, остроги, переметов, «топтух», бредней, и вот теперь электричество против рыб.
На одном из ночлегов наблюдали мы странное зрелище. Вечернюю зарю — лучшее время клева — с десяток удильщиков как бы и не заметили: играли в карты, дремали на сене, но, как только солнце зашло и Ока от зари стала темно-малиновой, над рекой я увидел с десяток интригующих огоньков. Удильщики стояли в воде, и у каждого на лбу, как у шахтеров, горел фонарик размером чуть больше карманных часов. Казалось, на воду опустилась цепочка больших светлячков. Я до полуночи наблюдал это зрелище. В темноте силуэты людей растворялись, виднелись лишь огоньки. Это новое на Оке дело — ловить рыбу на поплавковую удочку ночью. Утром узнал: у каждого из ловцов было килограмма по четыре плотвы, подлещиков, окуней. Одному попалась даже небольшая стерлядка.
Стерлядь когда-то была главным богатством Оки. В последние десять — пятнадцать лет ее мало кто видел, а теперь она стала вдруг изредка попадаться. Возможно, это следствие выпуска молоди стерляди близ Алексина. Химический завод, преобразуя свое производство, стал разводить в заводских емкостях красную рыбу — стерлядь и осетров, причем стерлядь не везут с рыболовных заводов на Волге, а плодят местную, окскую, более крупную. Часть молоди для обогащения реки выпускается. Хочется думать, что изредка «крючки стала нюхать» рыба, выращенная в Алексине.
Течет река, и много всего интересного происходит на воде и обнимающих ее берегах. Ниже Рязани перед Касимовым река течет по равнине знаменитой Мещеры. Тут пойма ее местами простирается до тридцати километров. Ничто не стесняет тут реку, на карту глянешь — сплошные петли и кренделя. Теплоход плывет то «в сторону», то «назад», солнце то справа, то слева. Это знаменитые Кочемарские луки — извивы словно бы захмелевшей от простора реки. Плывешь тут в июне — справа и слева море пахучих трав. В июле видишь тут косарей и растущие копны сена — тысячи копен! А весной в половодье равнина перед Касимовым превращается в море воды. У Мурома пойма Оки сужается, вода не успевает уходить в Волгу, и Ока разливается морем: триста километров поймы от Коломны до Мурома заливает вода. Оттого вдалеке от реки стоят мещерские деревеньки, оттого на островках спасается от весенней воды всякая живность: от лосей, кабанов и енотов до мышей, муравьев. Восьмое чудо света — Ока в годы больших половодий!
У последнего костерка было сказано об Оке: «Она все еще хороша». Подтекст этой фразы невесел. Ока не является исключением в деградации вод на Земле и в нашей стране в частности. «Река тощает, вылов рыбы по сравнению с послевоенными годами упал в пятнадцать — семнадцать раз. Мелеют и исчезают притоки, несущие чистую воду. Вода в русле — купаться можно, но пить, даже хлорируя, небезопасно. И это при нынешней полумертвой промышленности. Что будет, когда промышленность все же станет работать?» Это было все сказано на июньском совещании в Калуге администраторов и специалистов-гидрологов из районов, чья жизнь множеством нитей связана с судьбою «самой русской» реки и ее притоков. На совещании звучали модные ныне слова: «инвестиции», «пилотные проекты», «бюджетные средства». Но очень похоже, что все останется только словами. Природа всегда приносилась в жертву сиюминутным проблемам людей. Сегодня же природные ресурсы расхищаются напропалую. Природа умирает безмолвно, но мстить она может. Мы уже видим начало возмездий: озоновые дыры, потепление атмосферы, появились где-то засухи, где-то потопы, при этом повсюду уже не хватает воды для питья, истощается плодородие земли, исчезают животные. А население Земли растет.
Что будет завтра? Это очень тревожный вопрос. Умиранье природы породит не только голод и эпидемии, но и войны за земли, еще способные дать человеку воду и хлеб. Что-нибудь предпринимается? Пока что все кончается разговорами. Не выполняется международная программа по биоразнообразию, принятая в Рио-де-Жанейро. («Остаться можем только с крысами и воронами».) Недавно в Киото (Япония) принятый договор по борьбе с потеплением атмосферы торпедирован Америкой. «Расходы на это могут повредить экономике США», — сказал президент Буш. Кишка тонка поправить положение даже у сверхбогатой страны. Что же взять с бедняков? Есть ощущение: мир махнул на природу — будь что будет!
Ока, как и тысячи лет назад, течет в Волгу. Вздохнем: она все еще хороша. Возможно, недальние потомки наши, принимая остатки былого, скажут так же, как мы: «Она все еще хороша» — все зависит от точки отсчета. Но горечи в этих словах будет больше, чем ныне. Об этом говорит путь, пройденный на Земле человеком.
02.08.2002 — Пишем, что наблюдаем
Спасибо за письма, друзья! Обзор наблюдений ваших начнем с вестей из города. В июле стояли мы с орнитологом Александром Сорокиным у вольера с птицами.
— Видите, орел… А знаете, как попал он сюда?
История удивительная. В открытое окно детского дома на Ленинском проспекте Москвы ворвался орел и вонзил когти в плюшевого мишку, лежавшего у окна на столе. Обескураженного орла связали. На ноге у него оказалась ногавка (ремешок привязи). Значит, это ловчая птица. Видимо, кто-то привез ее в Москву (или окрестности), но орел от хозяина улетел и, голодный, принял за добычу плюшевую игрушку.
А вот что пишет москвичка Елена Тихоновна Видасова: «Во дворе у нас (живем на окраине города) стала появляться бесхвостая ворона. Кто ее так обкорнал? И вот что выяснилось. Соседские куры вдруг перестали нестись. Стали наблюдать за хохлатками и обнаружили: несутся, но почему-то в собачьей будке и за нею в траве. Почему? А потому что яйца, как оказалось, воровала ворона. Спасаясь от нее, совсем не глупые куры решили искать защиты у дворового пса. И нашли — наглой воровке собака выдрала хвост.
И вот что еще находим в письме Елены Тихоновны: «У тех же наших соседей собака Берра и кошка Чипа с малолетства вместе. Пришло время кошке первый раз окотиться. Стала она искать уютное место. Из детской коляски Чипу выдворили. Тогда она приютилась в плоском ящике на матрасе, где спала Берра. И собака не возражала. Больше того, когда Чипа разрешилась четырьмя малышами, она ласково вылизала и котят, и саму обессилевшую кошку».
