*
Обманчиво понурое старение:хотя уже снаружи тело скрючено,внутри творится прежнее горение,на пламя только нет уже горючего.
*
С годами дни становятся короче,несбывшееся вяжется узлом,и полнятся томительные ночипленительными снами о былом.
В немаленькой семье Давида начались катавасии и безобразия. Для начала его сын по имени Амнон трахнул свою сестру Фамарь. Сестра, правда, была сводной, но это не извинение: инцест есть инцест. Папочка поплакал — и простил всех. После чего родной брат Фамари Авессалом убил своего брата Амнона — сводного, конечно, но убийство есть убийство. А папочке что делать? Папочка поплакал, посокрушался и… простил. Чем, естественно, только подкинул дров в ярко пылавший костер страстей амбициозного сынка.
Дело кончилось тем, что престарелый папаша еле ноги унес от ретивого сына, и Авессалом, воцарившись в Иерусалиме, первым делом перетрахал всех папашиных наложниц. Во-первых, из символических соображений, а во-вторых… во-вторых, сексуальным аппетитом сынок пошел в папу — ген не вода. Давид и это был готов простить (кто не становится на склоне лет жестокосердным, маразматиком и занудой, становится добряком, маразматиком и занудой), но тут взбунтовались его приближенные, старые боевые товарищи.
В общем, проистекла быстрая гражданская война, в ходе которой старая гвардия наподдавала зазнавшимся щенкам. Авессалом же, позорно удирая с поля битвы, запутался своими длинными волосами в ветвях дерева, повис и в таком неловком положении был укокошен. (Этот факт стоит иметь в виду всем мужчинам, отращивающим длинные волосы.)
Давид (который умолял не убивать сына), узнав об этом, разразился прекрасным плачем. И опять, вернувшись на престол, царь никого пальцем не тронул. А Авессалома похоронили в Кедронской долине, где рядом с его мавзолеем находятся гробницы пророка Захарии, царя Иосафата и еще несколько. Очень интересный некрополь.
В гробницу Авессалома по еврейской традиции принято швырять камни в назидание непослушным детям, однако, несмотря на то что камни швыряют уже три тысячи лет, дети остаются такими же.
Тут одному из авторов уж очень захотелось рассказать одну забавную историю. Вскоре по приезде в Израиль получил я вдруг повестку из какого-то невнятного учреждения. Приехать предлагалось в Тель-Авив. Бывалые приятели мне вмиг объяснили, что вызывают меня в службу местной контрразведки. Будут меня там расспрашивать про мою жизнь — с кем встречался и не знаю ли таких-то и таких-то. И не езжай, если не хочешь, дело добровольное: как максимум — пришлют еще повестку и забудут.
Но я, конечно же, поехал! Предвкушая, как я интересно и значительно поговорю с каким-нибудь матерым знатоком.
Принял меня очень пожилой и сонный человек с лицом, донельзя изборожденным морщинами. И задавал он мне пустые и формальные вопросы — про учебу, службу и занятия. Начал я сопеть и злиться через полчаса, ругательски ругая (про себя) его медлительность и старческую вялость и свою наивность с глупостью, что я сюда поперся. Но потом я устыдился и подумал: может быть, я разговариваю с неким редкого бесстрашия старым разведчиком, что коротает здесь свое пенсионное время, а еще недавно… Может быть, в Энтеббе он летал освобождать заложников или выслеживал, возможно, Эйхмана? Так может сморщиться лицо от лет опасных, прожитых не просто и не попусту…
— Иосиф, — голос мой был вкрадчив и почтителен, — у вас такое утомленное лицо ведь неспроста? Вы явно провели жизнь, полную опасностей и нервных встрясок. Это от былых переживаний и волнений? Расскажите, если не секрет.
Старик польщенно улыбнулся, широко раскрылись его блеклые полуприкрытые глаза, и с нежностью он мне ответил:
— Вы очень проницательны, мой друг. Я действительно прожил очень нервную жизнь. Я тридцать лет преподавал в школе…
А царь меж тем был уже совсем стар, и даже жаркое израильское солнце не могло согреть стынущие кости. Каково было ему, великому царю, ощущать себя зависимым, ибо самое, быть может, страшное в старости — это зависимость от тех, кому раньше ты был опорой; зависимость от их готовности переброситься с тобой словом, которого ты ждешь сильнее, чем заброшенный на необитаемый остров — паруса на горизонте, ибо никакое одиночество не сравнится с одиночеством старости. И неожиданно вещи, находившиеся раньше даже не на обочине сознания, а гораздо дальше, властно растолкав высокие мысли и глубокие чувства, нагло утверждаются в самом центре, и все твое бытие вращается вокруг этих простейших потребностей и отправлений. А какое унижение — притворяться, что слышишь, когда на деле пытаешься по движению губ угадать, о чем речь, но и это не получается, ибо отказывает зрение…
И наконец, когда ты, человек, которому достаточно было бросить взгляд на женщину, чтобы ее сердце вспыхнуло огнем желания, не просто утерял этот дар, но утерял вообще всяческую способность и желание, и гарем твой сидит, лежит, стоит, а точнее — попусту простаивает, — какое это унижение, какая тоска, особенно для такого мужчины, каким был Давид… А забывчивость — когда начинаешь говорить и на середине фразы уже не знаешь, для чего, зачем и что именно хотел сказать? А выпавшие зубы и натирающие десны протезы? И наконец, точащая мозг мысль, что никому ты не нужен, и все только и ждут, когда ты очистишь место.
Увы, со всем, что перечислено выше, поделать совершенно ничего нельзя. А что касается холода, то тут приближенные царя нашли замечательный выход. Они положили ему в постель молодую девушку по имени Ависага. Нам сильно по душе такая альтернативная медицина. Судя по всему (поскольку он ее не выгнал), царю она тоже не была противна. Еще нам очень нравится, что жены и другие наложницы ничего не имели против. Что свидетельствует о широте их взглядов, гуманизме, чувстве сострадания, любви к ближнему — короче, обо всем, что редко встретишь в сегодняшних женах, не говоря уже о наложницах. В Библии написано, что Ависага «была очень красива и ходила за царем и прислуживала ему, но царь не познал ее».
Хочется думать, что последнее дополнение — вмешательство позднейших редакторов, ханжей и лицемеров. Положа руку на сердце, мы отказываемся верить в то, что не познал. Потому что женщина, если, конечно, захочет, может абсолютно все… Поскольку нам несколько неудобно в данном труде рассуждать о подробностях, мы просто вспомним о том, как несколько лет назад в одной из венецианских лавок, на Новой набережной, обнаружили очень симпатичные керамические планшетки с надписями. Выбрав одну, мы подошли к продавщице, которая в это время беседовала с двумя своими подружками.
Текст на табличке был написан на венецианском диалекте, нам малоизвестном, и оттого мы вопросили эту венецианку с крепкой шеей, на которую ниспадали крупные кольца золотистых, веронезевских, волос, перевести на итальянский то, что было написано на табличке, которую мы выбрали для украшения собственной спальни. Девица переглянулась со своими подружками и перевела: «Женский волос может сдвинуть то, что не под силу упряжке быков». Мы внимательно посмотрели на трех юных венецианок с красивыми прическами и по выражению их мудрых глаз поняли, что они знают, о чем говорят…
Последние дни Давида были освещены любовью юной красавицы, но омрачены очередным семейным безобразием. Адония, один из многих сыновей царя, решил узурпировать трон, предназначенный Соломону, сыну от любимой жены — Вирсавии. Узурпацию удалось предотвратить, после чего Давид, столько сотворивший за свою жизнь, закончил свой земной путь.
Гробница царя Давида находится на Сионской горе. Знающие люди однажды обратились к толковому раввину и сказали: «Уважаемый рав! Неувязочка получается. Согласно мнению историков, похоронен царь в долине Кедрона. Иосиф Флавий говорит о Вифлееме, в Библии упомянут град Давидов. Ни то, ни другое и ни третье место никакого отношения к горе Сион не имеют. Что же касается этого захоронения, то скорее всего — это гробница какого-нибудь древнего арабского шейха, идо знаменитого путешественника Биньямина из Туделлы, который написал о могиле царя Давида на горе Сион в 1123 году, упоминания об этом месте как гробнице Давида не существует».
«Вы абсолютно правы! — ответил раввин. — Конечно же, все исторические, археологические свидетельства вкупе с элементарной логикой свидетельствуют о том, что царь Давид был похоронен в другом месте. Но, видите ли, евреи так долго молились на этом месте, что нет никакого сомнения в том, что Давид сюда перебрался».
Сегодня у кенотафа, украшенного коронами свитков Торы и ковром, на котором вышиты слова «Давид, царь Израиля, жив и существует», поставили загородку. А когда-то мы приходили сюда, гладили прохладный материал ковра, и в сердце нашем было то же ощущение, которое бывает, когда приходишь навестить могилу своего близкого родственника. Поэтому мы абсолютно согласны с раввином: конечно же, перебрался! И это дает нам право с чистым сердцем очередной раз сказать: это было здесь!
