Я хотела быть там, вместе с Давидом, потому что не было и нет ничего хуже, чем ждать. Неизвестность пугала, я даже думать боялась, как поведет себя Сережа, не испугается ли он, не сделают ли ему больно…
— Все будет нормально, — отрезал Шерхан, — Чабаш справится, вы его не знаете, что ли?
Он сел за стол, посадив на одно колено Ибрагима, дочка, чье имя я не знала, села на свободный стул рядом. Лиза постояла немного, разглядывая своего мужа, но поняла, что больше от него ничего не добьется, и вздохнула.
За ужином этой темы мы почти не касались, Лиза пыталась вести нейтральный разговор, но мне было сложно его поддерживать. В конце концов, Ибрагим уснул прямо в детском стуле, сжимая в своей пухлой ладошке недоеденный пирожок с капустой.
Девочка, которую звали Иман, тоже терла глаза кулаками.
— Сейчас я уложу детей, — Лиза подхватила сына, мягко высвободила из его рук пирожок и прижала к себе. Он чуть нахмурился, вытянул забавно вперед пухлые губы, а я отвернулась.
Мне хотелось прижимать к сердцу своего ребенка. Чертовски больно в том состоянии, в котором я прибывало, видеть других.
Чтобы не грузить себя мыслями я поднялась, стала убирать со стола.
— Оставь, — сказал Шерхан, — ты в нашем доме в гостях.
— Мне нужно чем-то занять руки, — не оборачиваясь, я покачала головой. Мы замолчали, я чувствовала, что Имран меня разглядывает, но уже смирилась. Для всех я — шлюха, предатель, человек, который пытался подставить Давида. Кому какое дело, какие мотивы скрываются за моими поступками? В таком обществе людей оценивают по факту, а не по морали.
— Он поехал один.
Одной фразы хватило, чтобы снести к черту остатки моей выдержки. Тарелки в руке жалобно бзынькнули, когда я чуть не уронила их, перехватив удобнее в последний момент.
Положила осторожно на стол, оперлась рукой о спинку стула, чтобы не потерять устойчивость и только потом обернулась.
Лицо Имрана было как из камня высечено, сейчас он смотрел на меня из-под бровей. Я думала, он винит меня. Во всей этой заварухе, в том, что Давид не слышал здравых доводов.
— Как ты мог отпустить его — одного? Без охраны?
Голос меня предал, он звучал неестественно высоко.
— А он бы послушался? — недобро ухмыльнулся Шерхан. Провел устало по лицу ладонью, встал с дивана и подошел ближе.
Он был высокий, очень, высокий и здоровый. И сейчас нависал надо мной.
— Если бы у тебя ума хватило рассказать все раньше, нам бы не пришлось так рисковать жизнью твоего пацана и Чабаша. Надеюсь, у тебя есть оправдание за твое молчание, и оно не сводится только к деньгам.
Я скрестила руки на груди:
— Ты знаешь, что такое бояться потерять единственного человека, которого любишь? — что-то блеснуло в его глазах на мгновение, — выбирая, любая мать сделает выбор всегда в пользу ребенка. И не тебе меня судить, ясно?
Шерхан еще с мгновение разглядывал мое лицо, а потом отодвинулся, и дышать стало в разы легче.
— Твоя спальня на втором этаже, первая дверь справа. Располагайся, Мирослава.
Глава 40
Давид.
Он идёт, неторопливо, словно на прогулке, я опускаю руку в большой карман рабочей куртки. Там — обёртка от конфеты, засохший листок и пистолет. Спускаю предохранитель. Готовлюсь давить на газ. Не знаю, хватит ли у столь маленького трактора мощности, чтобы снести ворота, но если мой план провалится, придётся попробовать. Один выстрел в парня у прицепа, второй в того, кто курит у кабинки нас разглядывая, потом таранить ворота.
— Что-то ты рано, — лениво говорит охранник, заглядывая в прицеп. — Сюда бы точно ещё влезло.
Запрыгивает прямо в прицеп. Говорит что-то сквозь зубы даже не догадываясь, что палец мой на курке и жить, возможно, несколько секунд парню осталось. Прыгает на куче, с неё вниз сыпится, свинья. Ублюдок. Я, сколько бы денег у меня не было, всегда ценил чужой труд.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Там гости уже в парке, — спокойно отвечаю я. — Трактор им мешает. Пока буду мусор вывозить.
Думаю, Господи, только молчи, мальчик. Терпи. Сейчас все зависит только от твоей храбрости и моей выдержки. Потому что охраны здесь далеко не два человека. Я не боюсь их, но мне не успеть убить всех.
— Езжай, — отмахивается он. Прыгает вниз, снова сыпется сор. — Только подбери тут.
Показывает на то, что из прицепа вывалилось. Стискиваю зубы. Господи, как же в морду ему дать хотелось! Повалить на землю и пинать. Приходится держать себя в узде — от меня зависит жизнь мальчика. Вот спасу его, потом этого урода отловлю и землю жрать заставлю.
Беру вилы. Подбираю сор с земли и закидываю обратно. Возвращаюсь за руль. К приборной доске прицеплены электронные часы. Смотрю на них каждые несколько секунд. Мальчишки ещё не хватились, прошло несколько минут. Думаю, воспитательница некоторое время потеряет пытаясь отыскать его по кустам и лишь потом поднимет панику. Ворота открываются слишком медленно. Считаю секунды. Выезжаю. Пару сотен метров еду не торопясь, потом начинаю давить на газ. Но предел скорости трактора — пятьдесят километров час.
Органические отходы никак не утилизируются — листья и прочий сор просто сваливаются в кучу в стороне от центра, чтобы не мозолила глаза. Поворачиваю на пустырь в лесу, торможу перед этой кучей. В ней не только листья — видно и пакеты, и бутылки и даже шприцы-ампулы от лекарств.
— Свиньи, — сплевываю с отвращением.
Выпрыгиваю из трактора. Заглядываю в прицеп. Глаз у меня цепкий — вижу торчащий нос детского кроссовка, благо не яркий, а цвета хаки, поэтому остался незамеченным. Дёргаю за него.
— Вылазь, — командую.
Ворох травы и листьев шевелится и мальчик выглядывает наружу. Весь в пыли, листья налипли на одежду.
— Он на меня наступал, — сказал он с гордостью. — А я терпел и молчал. Прямо на спину!
— Молодец, — похвалил я. — Всё слышал?
Кивает. Помогаю ему спуститься. Валить надо. Беру за руку, идём. Шагает мальчик медленно, а идти нам через лес нужно. Здесь земля влажная, местами пролесок, в тени снег лежит. Тяжело ему будет. Хватаю на руки.
— Я большой, — возражает он. — Я сам.
— Если большой, — значит умный, — отрезаю я. — А если умный, значит потерпишь.
Замолкает. Иду, быстро продираясь через подлесок, но потом понимаю, что мальчик тяжело дышит — все же, надышался пылью. Времени нет, но останавливаюсь. К этому моменту я тоже готов. Ставлю мальчика на землю, из нагрудного кармана вытаскиваю коробочку, открываю, достаю ингалятор.
— Пользоваться умеешь? — кивает. Снимает колпачок, глубоко вдыхает лекарство, ждёт несколько секунд, снова мне протягивает. — У себя оставь, чтобы если нужно сразу взять.
Сует в карман, я снова его на руки. Наверное нас уже ищут, куда поехал трактор, знают, бегу. Убежать на тракторе у нас не получилось бы, его проще бросить. Наконец выбегаем из леса на дорогу. Место не совсем то, и машину вижу только пробежав несколько сотен метров. На ней уже никаких ведомственных знаков. Распахиваю дверцу, усаживаю ребёнка, сажусь сам.
— Там уже тревога, — говорит Марат. — Ищут. Выехали машины.
— Жми на газ.
Марат кивает мальчику и жмёт. Тот — весь в мамку. Пристегивается сразу, вызывая у меня лёгкую улыбку, несмотря на напряжённость момента. Звонит телефон. Мой, я его оставлял в машине. Наблюдатель. Он переместился ближе к центру.
— Я квадрокоптер поднял, — отчитывается он. — Увидят, собьют и меня искать будут, но свалить успею, я один. Выехало шесть машин. Две в сторону города, две дальше по дороге, а две в вашу сторону. Места они хорошо знают, разрыв невелик, ставлю на то, что минут через семь-десять они вас уже увидят, а потом стянут сюда все силы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Принято, — отвечаю я.
Засекаю время. Не я один. Марат выдавливает из машины все, что может, а через четыре минуты тормозит резко.
