Тогда я в первый раз легла в постель за деньги — задолжал моя любовь серьёзным людям, отдавать нужно было, требовали и угрожали. Лежала под чужим мужиком, не находя в себе сил даже изображать удовольствие и думала — никакой больше любви. Никогда. Себе лгала, я ждала его, долго ждала, из квартиры не съезжала, которая мне не по карману — вдруг вернётся. Не вернулся. Только потом я узнала, несколько лет спустя, что из него долги выбивали и перестарались. Он погиб. К тому моменту я так зачерствела, что даже не оплакала свою первую и последнюю любовь.
Нет, я не стала проституткой — так низко не пала. Спала с богатыми мужчинами, и была достаточно умна, чтобы не пойти по рукам. Моделью работала. Выиграла пару конкурсов красоты. А потом и в лотерее судьбы — встретила Гараева. Он тогда был красив, хотя и сейчас в форме себя держит. Властен, богат, с большими перспективами. В постели я позволила ему все, чего он хотел и даже больше. Утром оладьи сама пекла… Смеялась каждой его шутке. Он вернулся… Потом снова и снова. Потом замуж позвал и я пошла.
Может, если бы я родила ребёнка, все было бы иначе. Мне было бы кого любить. Муж ценил бы больше. Но все беременности заканчивались выкидышами. Муж давно ко мне охладел, и держал рядом только потому, что развод плохо скажется на карьере.
После последнего выкидыша, он на большом сроке был, я даже успела увидеть ребёнка, пока не унесли, я сорвалась. Деньги у меня были, денег он не жалел. Алкоголь, наркотики… упасть на дно мне не дали. Отвезли в тюрьму, что клиникой звалась, я переломалась.
Я сидела на террасе и пила кофе. В кофе — виски и мне нисколько не стыдно. Весеннее солнце ласково припекает, мягкий ветерок треплет волосы и кажется даже вдруг, что хочется жить, иначе, по-настоящему, но сил на это не находится. Окна на втором этаже открыты, я слышу, как поскрипывает ритмично кровать — на ней трудится мой муж и наша новая горничная.
Ворота вдалеке открылись и на территорию въехало три машины. Из той, что посередине, вышел крупный лысый мужчина. Я его почти не знала, но видела рядом с мужем, знакомство они не афишировали.
— Вы все так же прекрасны, мадам, — поцеловал он мою руку, проходя мимо.
— Спасибо, — улыбнулась я.
Ненавижу. Всех их ненавижу. Лучше бы мой муж погиб, чем Чабашев. Тот иной был. Может, честный? Да кто из них, власть имущих, был честен…никто. Но иногда в его глазах пробегала искра. Такая юношеская, озорная. Хулиганская. И вспоминались сразу глаза, в которых таяла много лет назад, и позабытой уже тоской скручивало внутренности…
Широкие двери в гостиную тоже распахнуты. По лестнице вниз сбегает, на ходу застёгивая форменную рубашку, горничная. Меня увидела, подбородок вздернула. Считает себя победительницей. Глупая дурочка, я бы сама девкам приплачивала за секс с мужем. Чем больше у него игрушек, тем реже он вспоминает про меня. Они трахаются за цацки — я спокойна. Чем старше становился мой муж, тем яростнее был в постели. Он не трахал, он самоутверждался, унижая партнершу. Я была бы рада, если бы он вообще про меня забыл, но регулярно приходится пудрить синяки… ненавижу.
— Два часа назад? — кричит Гараев. — Бля, два часа назад и ты молчал?
— Я надеялся, что мы найдём его своими силами…
Окна по прежнему открыты. Иногда мне кажется, что мой муж считает меня предметом интерьера. Он забыл, почему женился на мне. Потому что я была умной. Я могла беседовать о чем угодно. У меня было чувство юмора… Теперь я для него просто тупая пьянь, пропившая мозг. От меня не обязательно скрывать секреты.
— Мало того, что урод Чабашев жив, так ещё и внаглую спиздил наш единственный козырь?
— Никто не ожидал, что ему будет нужен сын шлюхи…
— Виктор, — выдыхает муж. — Я тебя сам…
Звуки ударов. Звон битой посуды. Лениво думаю о том, что самое время валить. По магазинам, бухать в пафосный ресторан, куда угодно. Сейчас они договорят, муж уже в бешенстве. Это бешенство ему надо выместить на ком-нибудь. И пусть я к этому времени буду далеко. У него есть новая игрушка, которая все ещё верит, что бьёт равняется любит.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Поднялась, сдернула со стула сумочку, набрала номер водителя, чтобы подогнал автомобиль. Обернулась, посмотрела на дом — высокий, красивый, занавески ветер полощет. Дом, в котором ни разу, ни единой минуты не была счастлива.
А ещё подумала — пусть ей повезёт, той наглой девчонке, что вокруг Чабаша вьется. Он когда на неё смотрит, у него те самые искры в глазах, а то, что она любит, как кошка, и так понятно. Мы же с ней одной крови, из одного дерьма вылезли. Пусть, хоть ей повезёт…
Глава 45.
Давид
Ночевать пришлось в лесу. Я рассчитывал, что мы управимся быстрее, но вышло как вышло. Весенний лес ночью был холоден и сыр, а разводить костер нельзя — его видно издали, и с земли, и с неба.
Чтобы избежать сырости, пришлось собирать валежник. Пока пацан стоял в стороне, я быстро двигался, готовя нам лежанку. Сверху накидал широкие еловые ветки, на двоих у нас была одна теплая куртка, которой и укрывались.
— Мы будем спать тут? — удивился Сережа, а я кивнул:
— Именно так.
— А если придут медведи? — в его широко распахнутых глазах мелькнул страх, а я подумал, что не медведей бояться надо.
— Будем лежать и притворяться неживыми. Спи.
На удивление, уснул он быстро, прислонив ко мне голову. Чуть посапывал, я для удобства обнял его. Худой, спина узкая, одной ладонью можно накрыть. Ничего, я в детстве тоже был как стручок худой и мелкий, а потом вытянулся, появились мыщцы.
Я еще долго вслушивался в несмолкающий даже ночью лес, где-то ухали совы. Казалось, что от вертолетов и преследователей нам удалось оторваться, но это было лишь призрачным спокойствием. Меня искали, и просто так мне не дадут уйти, это временная передышка, за которую мы должны были восстановить силы.
Иногда мерещилось, что к нам кто-то подбирается, я вслушивался в треск веток, сжимая в руке нож, а потом расслаблялся, понимая, что это не люди, кто-то из мелкий зверей шныряет поблизости.
Когда рассвело, я растолкал с трудом Сережку:
— Все, боец, подъем. Дома ждет мама, некогда рассиживаться.
Спросонья он был капризным, я понимал, что пацан чертовски устал и перенервничал, а потому, сверившись с картой, подхватил его на руки и понес. Мышцы гудели от усталости, мы были в укусах и порезах, в голове царила пустота. Я просто шел к своей цели, на автомате, ребенок дремал, прижавшись щекой к моему плечу.
Для шестилетки он держался мужественно, и я гордился им так, будто уже точно был уверен, что это мой сын.
Когда солнце поднялось достаточно высоко, Сережа спустился с рук на землю.
— У нас осталась ещё вода?
— Сейчас найдем, — пообещал я, вспоминая карту; нужно было пополнить запасы, в пластиковой бутылке плескалось пару капель на самом дне.
Подходящий родник нашелся не сразу. Сначала я услышал его шум, потом увидел овраг, на дне которого протекал ручей. Мы спустились вниз, скользя по мокрой глине берега, несколько раз я чуть не упал.
Вода была холодная до ломоты в зубах, но пить хотелось так, что спасу нет.
— Только во рту держи, глотай не сразу, — сказал Серёже и он старательно грел родниковую воду, надувая щеки.
А я стоял, возвышаясь над ним и ловил его движения, повадки, пытаясь фильтровать каждое на «мое» или «не мое». Гены не шутка, пальцем не раздавишь, и если он и вправду — Чабашев-младший…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Это меняло многое. Я не знал точно, как, но одно было точно, если Серёжа мой ребенок, то в его жизни я буду присутствовать.
— Дядя, — обратился он, — а мы точно дойдем?
— А у нас есть выбор? — удивился я, — там мамка твоя ждёт. Мы ее подвести не можем.
— Не можем, — кивнул он. — Кушать только хочется…
